Дикке встала и вышла из пещеры, на ходу срывая одежду.
Приблизившись вплотную к ступившему на берег Скаю, она вызывающе повела головой, оскалив белые острые зубы. Изогнула спину, отставив назад локти, колесом выставляя груди… Он ничего не сказал, — он дохнул ей в лицо и утробно рыкнув, прихватил клыками подставленное горло. Дикке выгнулась еще больше, вонзая ему в спину ногти, обнимая коленями, и закричала. Скай рухнул, подминая ее в снег… …Никто никогда не видел брачных игр драконов, тем более в их естественном виде…
Но и то, что происходило — меньше всего напоминало любовь!
Это было дикое, неистовое совокупление двух животных: Дикке стонала, рычала, кусалась, полосуя партнера когтями, — поднимаясь над нею, Скай запрокидывал голову к небу, и из его горла рвался хриплый победный клекот…
Я покосился на спокойно сидевшего рядом и наблюдавшего за этой сценой Винда.
— Ты ничего не сделаешь?
— Она сама его выбрала, — его голос был по-прежнему лишен эмоций.
Быть может, мне показалось, — но в его глазах, я все же уловил смутную тень. Я повернулся к вошедшей Наир.
— Она здоровая и сильная. У нее будет хорошее потомство! — отозвалась моя сестра, занятая какими-то другими мыслями, и закончила совсем непонятно, — Она получила свой ответ.
Она поразила меня даже больше, чем Винд.
— Они драконы, — терпеливо улыбнулась Наир, и жадно вгляделась в Ская, — нельзя мерить их простыми понятиями.
Переплетение тел распалось, и Скай и Дикке как ни в чем не бывало стали одеваться, больше уже не обращая друг на друга внимания. По-моему, даже самое дикое зверье — более нежны к друг другу.
Я сидел, смотрел, вспоминал и думал.
— Уходи, — вот что сказала мне чуть раньше моя сестра, — Сейчас! Немедленно!
Пока не поздно…
— Почему?!!
Я смотрел на нее и не мог осознать всего, что происходило в этот момент. Может быть потом… когда-нибудь…
— Потому что я сама не понимаю… и ты не поймешь!
— Наир…
— Это не магия, Тайрен! — Наир развернулась ко мне стремительнее драконы, — Это… не та магия, которую можно разрушить… Нет… Именно это можно разрушить очень легко… но…
Она говорила уже не со мной, забывшись и не осознавая себя…
— Наир!
— Уходи… — она ткнулась лбом в камень.
— Без тебя?… Хотя бы скажи…
— Ты не поймешь…
— Попробуй!
— Я люблю его, Тайрен!!!
В ее глазах была боль… А я — и правда не понимал: люблю… Разве можно любить — дракона: почти вечного, бездушного, совершенно чуждого всему людскому…
Они — не звери, они — хуже: они убивают, не чтобы насытится. Не чтобы отомстить или возвысится — как люди, а из скуки, из удовольствия… Они убивают друг друга — без гнева и печали… без сожаления… вообще без причин. Они живут без страстей, и без разума. Они умирают — охотно и с готовностью, вручая себя сильнейшему, нарушая даже заложенные во всем живом инстинкты…
— Он… такой одинокий… столько лет… Такой несчастный…
Я не понимал, о ком она говорит!!
— Он — самый красивый! И самый мудрый… Таких как он — больше нет, разве ты не понимаешь, Тайрен?!!
— Скай убьет тебя. Он съест твое сердце…
— Мое сердце — уже его! Уходи, Тайрен!!! — Наир отвернулась от меня, и ушла куда-то в глубь скал…
Тогда я понял, что имел в виду Винд, — что уже действительно поздно независимо от того, жива она или нет. И сейчас, я встал и тихонько отошел от сидевших рядышком, как старые приятели Винда и Наир…
— Что ты делаешь, Тайрен? — конечно, это был Винд! Наир, по-моему, смотрела на меня с немалым облегчением.
— Собираюсь.
Да отстань ты от меня наконец, ящерица! И без того тошно!
— Ты не будешь сражаться?
— Нет.
Кажется, я сильно упал в его глазах. Винд вглядывался в меня одно бесконечно долгое мгновение, а потом развернулся и двинулся навстречу подошедшему к сестре Скаю легким струящимся шагом, на ходу доставая крис.
Скай бросил взгляд на ритуальный нож, отстранил прянувшую к нему Наир, развернулся и пошел к выходу из пещеры, извлекая свой.
Молча. Без единого слова…
Меня словно по голове ударили: зачем?
Я оглянулся в поисках поддержки и помощи, и только тут заметил, что Дикке ушла — совсем, видимо получив, все что хотела… Хотела… …Два тела на снегу, сплетшиеся в одно, клекот Ская…
Чертовы гады! Оказывается, они вовсе не так уж бездушны, как кажутся! Во всяком случае, не все… Если его на столько глубоко задело столь явное пренебрежение женщины, которую он добивался… Если бы он не был драконом, я бы сказал, что Винд был влюблен!
И если бы Винд не был драконом, я бы сказал, что он разочарован и обижен на меня.
И потихоньку соображал почему — Винд не мог не испытывать благоговения перед Скаем, на свой драконий манер. Для него сражение с таким противником — честь.
Мой отказ был оскорблением. Он поручился за меня своим присутствием, поручился, что я — не добыча и достоин схватки с драконом: иначе Скай мог вообще не удостоить меня и словом… Я обманул его в лучших чувствах, унизил свидетельством его ошибки, его слабости, и смыть этот плевок с его чести можно было только одним способом…
Не знал, что у дракона могут быть чувства и честь!
Я оторопело смотрел, как драконы выходят из пещеры и становятся напротив друг друга. И уже потому, как быстро двигался Скай, мог сказать, что схватка будет трудной. Очень. У меня бы шансов не было…
Или были бы? Я допустил главную ошибку война, которую никогда не позволяли себе драконы — начал сомневаться. И потерпел поражение даже не вступая в бой! Почему я отступил? Это драконы не отступают, — если дракон отступил, это значит, что он придумал еще большую пакость, а я — человек, я отступил…
Наир? Мы с ней чужие, и все — не только кровные узы, но десять лет жизни ради цели — оказалось иллюзией. Прошлого, даже самого счастливого, не вернешь! Даже если бы Ская никогда не существовало… И если бы у меня вышло убить Ская ничего не изменилось бы между нами, — мы не смогли бы стать более чужими. Если бы он убил меня — моя маленькая сестренка простила бы его, как простила ему Дикке: потому что он дракон, а драконов нельзя мерить человеческими понятиями…
А я — что я такое? Трус, способный идти только проторенной дорогой, говорить с чужого голоса, так как надо, как от меня ждут — жить с чужого плеча… Я ужаснулся: сестренка, в тебе ли дело было с самого начала?! Тебя ли я шел спасать или цеплялся за эфемерные остатки мнимой чести, так называемого человеческого достоинства? Просто опасаясь признать, что десять лет были потрачены зря… что я —
