— Тот, кто ударил вас, унес «Мадонну» с собой?
— Нет, — уверенно ответил отец Ксавье.
— Откуда вы знаете?
— Потому что она осталась. Я знаю.
— Вы были без сознания.
— Она говорила со мной.
— В каком смысле?
— Я умирал. Я это знаю. И она спасла меня своей благодатью. Она подошла ко мне и сказала: «Не шевелись. Все будет хорошо. Я позабочусь об этом». У нее был тихий и нежный голос, он был исполнен любви и сострадания. После ее слов меня словно накрыло теплой волной благодатного покоя.
Секундная борьба доброй католички и закоренелого циника, сидевших во Флавии, закончилась вничью. Конечно, то, что отец Ксавье согласился рассказать правду, уже чудо. Однако она была не готова признать, что человек, ударивший его, не стал забирать картину.
— Это было какое-то чудо, — продолжил отец Ксавье. — У меня и сейчас мурашки бегут по спине, когда я вспоминаю об этом. Я совершил плохой поступок и не заслуживал ее милости, а она простила меня и благословила. Скажите, что вы со мной сделаете?
Флавия покачала головой:
— Понятия не имею. К счастью, это буду решать не я, а совсем другие люди. Мое дело выяснить, что произошло. Но можете мне поверить: вы нажили себе большие неприятности.
Из больницы «Джемелли» Флавия направилась в офис. Она выбрала не самый близкий путь: прогулялась по центру, перешла по мосту через реку, прошлась по средневековым улицам. С какой стороны ни посмотри, это было непростительной тратой времени. Задержаться на двадцать минут в баре на тихой улочке с чашкой кофе и стаканом воды — еще непростительнее. Но Флавии было необходимо обдумать все в одиночестве.
Кроме того, она могла себя поздравить. Конечно, не с каким-то определенным достижением. Просто она была очень близка к тому, чтобы получить в довесок еще одно убийство, и счастливо избежала этой случайности. Харанис приходил в больницу, разговаривал с отцом Ксавье и не стал его убивать.
Значит, Харанис в Риме. Но иконы у него нет. Возможно, он полагал, что она у Буркхардта, и убил его, когда тот отказался сообщить ему (или не смог, потому что сам не знал), где спрятана «Мадонна». Однако он не оставил идею заполучить ее.
Ну и конечно, встает сакраментальный вопрос: если она не у него, то у кого, черт возьми? Главным подозреваемым оставалась Мэри Верней, но смущало то, что она не торопилась покинуть Рим.
Флавия потягивала кофе и смотрела, как случайные туристы проходят мимо нее по улице, потом останавливаются, долго разглядывают карту, затем разворачиваются и идут в прямо противоположном направлении, чем двигались до этого. «Прекрасно вас понимаю», — подумала она, расплачиваясь по счету.
На рабочем столе ее ожидала последняя деталь, окончательно дополнившая картину. Восхитительно короткая записка от Фостиропулоса. Директор национального музея, который вел переговоры насчет коллекции Хараниса, высказал сомнение насчет полотна Тинторетто. Естественно, директор музея никогда не объявлял о своих сомнениях во всеуслышание, опасаясь несправедливо обвинить потенциального благотворителя, но ему было бы крайне интересно узнать, где он приобрел своего Тинторетто.
Флавии понадобилось всего двадцать минут, чтобы удовлетворить его интерес. Картина исчезла из австрийского замка двадцать шесть лет назад. Почерк преступления указывал на Мэри Верней — ни следов, ни улик. В прошлом году им удалось выйти на след большинства похищенных Мэри картин, но Тинторетто среди них не было. Зато теперь они знают, где его искать.
Полчаса спустя Мэри Верней арестовали. На этот раз с ней не стали миндальничать. Три здоровенных карабинера затолкали ее в машину и отвезли в тюрьму. Флавия велела им посадить ее в камеру на первом этаже. «Ничего ей не говорите, ни слова. Ничего не объясняйте. Будьте посуровее, постарайтесь ее запугать. Чем сильнее, тем лучше».
Ребята постарались на совесть. На протяжении всей своей преступной жизни Мэри Верней никогда не имела проблем с полицией, поэтому общение с итальянскими полицейскими в худшем их проявлении произвело на нее неизгладимое впечатление. Она впервые по-настоящему испугалась. То, что ей пришлось томиться в камере целых три часа, прежде чем Флавия соизволила побеседовать с ней, напугало ее еще больше.
Флавия вошла с деловым, усталым видом. «Ну вот, еще один несчастный, которого надо отправить за решетку», — было написано у нее на лице.
Несколько минут она сидела молча, просматривая бумаги, которые принесла с собой. Видя, что арестованная в достаточной мере прочувствовала свое положение, она наконец заговорила.
— Ну что ж, — сказала она, — я думаю, у нас довольно материала, чтобы осудить вас сразу по нескольким статьям. Во-первых, вы оставили место преступления. Во-вторых, вступили в сговор с целью ограбления. И в-третьих, вступили в сговор с целью совершения убийства. Последнее обвинение кажется мне наиболее тяжким.
— Убийства? — потрясение спросила Мэри Верней, вскидывая голову. — Какого убийства?
— Питера Буркхардта.
— Я так не думаю. Мы постараемся доказать, и у нас есть свидетели, что утром, в тот день, когда произошли ограбление и покушение на отца Ксавье, вы проинформировали Микиса Хараниса о том, что Питер Буркхардт находится в церкви монастыря Сан-Джованни.
— Я впервые слышу об этом вашем Харанисе.
— Мы докажем, что двадцать шесть лет назад вы украли Тинторетто по заказу отца Микиса.
— Чушь.
— В полном противоречии с вашим заявлением, что вы отошли от дел, вы приехали в Рим, собираясь похитить икону, — уж не знаю, для сына или для отца. Да это и не важно. Лично я считаю: зря вы взялись за старое. Вы утратили хватку. А все ваша жадность, миссис Верней. Вы меня удивили: я считала вас здравомыслящей женщиной, которая сумеет вовремя остановиться. Теперь вы потеряли все.
«Как же она права, — думала Мэри Верней в течение наступившей паузы. — Я с самого начала чувствовала, что это дело закончится полным провалом…» То, что сейчас Мэри сидела на допросе и могла угодить за решетку на очень приличный срок, не явилось для нее неожиданностью. А все из-за этого человека. Она любила его и доверяла ему, а у него даже не хватило смелости встретиться с ней лицом к лицу. Подослал своего сыночка.
Есть ли у нее выход? Если она будет молчать, ее, несомненно, упекут за решетку. И тогда Харанис выполнит свою угрозу. А если она заговорит? Результат будет таким же.
— Сколько времени вам нужно на размышление? — спросила Флавия.
— Я думала, согласитесь ли вы заключить со мной сделку.
— У меня нет в этом необходимости. Рассказывайте.
— Вопрос в том, сумеете ли вы мне помочь.
— Вопрос в том, захочу ли я это сделать.
Создалась патовая ситуация, но у Флавии не было настроения играть в эти игры. На сегодня с нее уже было довольно.
— Значит, вы хотите заключить сделку. Вы помогаете мне, я помогаю вам. Такая сделка меня не интересует. Вы говорите мне всю правду, от начала и до конца. Потом я проверяю факты. И я не собираюсь давать никаких предварительных обещаний. Никаких сделок и гарантий. Решайте сами: согласны вы на такие условия или нет.
Еще одна долга пауза, и Мэри покачала головой:
— Я ничего не знаю ни об убийстве, ни об иконе. В то утро я оказалась в районе Авентино чисто случайно. Я ничего не украла и никого не убивала. Вот все, что я могу сказать.
Мэри скрестила ноги, обхватила колени руками и безмятежно посмотрела на женщину, сидевшую напротив. Под внешним спокойствием в ее душе разыгрывалась буря.
Флавия ответила Мэри сердитым взглядом.
— Я не верю ни одному вашему слову. Вы увязли в этом деле по уши.
