Счастливый этот исход неожиданного несчастья произошел на третий день стратовского бдения. Некоторые участники этого бдения, и прежде всего мама Ашка, связывали это чудо с прибытием единокровной сестрицы Никодимчика, тринадцатилетней красоточки и умницы Пашеньки. Что касается светил педиатрической науки, профессоров Перкинса, Тампана и Волковицкого, то они, перечеркнув весь свой план медикаментозного и физиотерапевтического воздействия, склонялись теперь только к тому, чтобы возблагодарить габонских духов и колдунов.
Оказалось, что те каким-то образом сами по себе узнали о том, что происходит на вилле Стратовых. Кто это те? – встрепенется тут читатель. Как кто, ответим мы, как раз те, о ком идет речь, – духи и колдуны. К их числу добавим и некоторое число дружественных нам горных горилл: ведь каждый помнит, как мать-горилла вложила в пунцовый Ашкин рот полуразжеванную стрекозу за несколько часов до зачатия Никодимчика. Все эти три дня и три ночи вилла была окружена несметным числом костерков, вокруг которых постукивали барабанчики, подвизгивали флейточки, подвывали голосишки и голосищи. В воздухе колебались целительные ароматы джунглей. По неведомым тропинкам духи, колдуны, гориллы и просто высокосознательные граждане независимой республики доставляли к стенам виллы всевозможные смеси почв, доставленных непосредственно из кратера вулкана. Руководил всем этим целительным процессом сам мэр Порт-Жантиля, член ЦК НОП и король Габона Ранис Анчос Скова Жаромшоба.
Когда в вилле началось хаотическое ликование, король-марксист почтил Стратовых своим присутствием. Признаться, его нельзя было узнать после первой встречи. Пропал его знаменитый живот, или, если можно так сказать о короле, отвратительное пузо. Он выглядел теперь на двадцать лет моложе и на сто процентов элегантнее в своем оливкового цвета тропическом сафари-джекете. Мадам Аш и месье Жи, своим новым обликом я обязан вам, провозгласил он и, боясь чрезмерного головокружения, попридержал желанную руку за локоток. Оказалось, что все сто тысяч баксов, полученных им от Стратовых за десять квадратов околовулканных почв, были потрачены на операцию удивительного омоложения. В течение ряда лет выпускники медфака университета Монпелье (того самого, где обучался неистовый Франсуа Рабле) удаляли и отсасывали весомые пласты жира из подкожных пространств и внутренних полостей короля. Дюйм за дюймом благодаря достижениям пластической хирургии исчезали излишки кожи. В конце каждого года зримо молодеющий король представал перед населением и произносил ключевые речи о будущем человечества. Таким образом народ сохранял в памяти своего любимого урода и одновременно восхищался возникающим у всех на глазах Королем Габонского Комсомола.
«Ваше величество Ранис Анчос Скова, в этот радостный день позвольте нам от имени корпорации „Таблица-М“ преподнести вам традиционный подарок молодой России!» – провозгласил Ген и передал монарху плоский чемоданчик с изображением лимона.
Сук и Шок ударили по струнам, и все присутствующие, включая колдунов и духов, грянули: «Комсомольцы, беспокойные сердца, комсомольцы все доводят до конца!»
Шесть лет спустя в недрах «Фортеции» узник Стратов, сидя с закрытыми глазами на своей шконке, пытался вспомнить разные моменты того вечера. С особой отчетливостью он увидел огромный багровый закат над Атлантикой. Он вышел из бурлящего весельем дома и пошел через пляж к медлительному накату прибоя. Вскоре он увидел сидящего на дюне одинокого человека, по могучим плечам и высокой шее которого он опознал Алмаза. В который раз при виде этого парня он испытывал пронизывающее беспокойство. В который раз уже он еле удерживался от вопроса: «Кто ты такой, Макс? Откуда ты?» Он сел рядом с ним на песок и вздохнул. Макс повернул к нему все еще залитое закатом лицо. В глазах у него промелькнуло чувство искренней любви. Он протянул Гену руку ладонью вверх, и тот положил на нее свою не менее тяжелую руку.
«Ты знаешь, – промолвил Макс, – когда мне было семь лет, я тоже взялся было умирать. То есть в том смысле, что я прошел через что-то сродни болезни Никодимчика. То есть я вдруг колоссально отдалился от жизни. Это было, кажется, в Хакасии. Если не в Бурятии. Потом мне не у кого было спросить, где это произошло и что за люди сидели вокруг меня. Я много раз видел свое жалкое тело как будто с огромной высоты. Помню моменты, когда я как бы прощался сам с собой. Иной раз я вроде бы возвращался на шкуры, очень остро вонявшие сукровицей. Вокруг сидели узкоглазые люди, вроде бы охотники. В один момент все повернулись к вошедшему, и я, кажется, услышал слова: „Пришел шаман“. Этот человек стал накладывать на меня руки, но я снова стремительно удалялся то ли в пространства неба, то ли в глубины земли. Одна металлическая жила обкручивала меня. Шаман навалился на меня и стал запихивать мне в глотку свою руку, провонявшую рыбой. Он что-то в моей глотке этой рукой, типа, пытался схватить. Схватить и потащить, чтобы меня от чего-то освободить, вроде как от внутреннего червя, а я как бы данного червя не жаждал отдать. Я вроде как бы всеми точками соприкосновения держался и готовился сдохнуть вместе с гадом. Потом этот шаман, между прочим, член партии, схватил червя мертвой хваткой, и стал тащить, и тащил целый век, или уж не знаю сколько минут, и наконец червяк начисто капитулировал и был извлечен, и я сразу поправился, вот как Никодимчик сегодня предстал перед нами во всей красе...»
Алмаз замолчал и уткнул свою слегка озверевшую физиономию в колени, и дергался, пока Ген не схватил его за плечо.
«Ну!» – заорал Ген.
«Что ну?» – заорал в ответ Алмаз.
«Что дальше было?»
«Дальше, Ген, вообрази, стало очень весело и смешно. Все эти охотники в той хижине стали плясать, хохотать и пердеть, а потом пошли что-то камлать, что-то совсем нерусское или даже несоветское. Давали мне „Зефир в шоколаде“. Я просто обожрался тогда „Зефиром в шоколаде“! Потом мы остались одни с шаманом, и он меня ласкал, плакал и ласкал и даже, кажется, немного поддрачивался. А потом стал мне что-то про меня самого рассказывать, как будто чуть-чуть приоткрывал завесу неба. Он мне сказал, что я якобы был рожден в тунгусской яме, в самой глубокой из тунгусских ям. Он также сказал, что у рожденных в этих ямах детей через семь лет после рождения может внутри образоваться какой-то металл. Ребенок, он сказал, может спастись, если вернется в такую яму или если попадет в руки шаману, тоже рожденному в такой яме. Вот такой бред, можешь себе представить?»
«Могу себе представить, – сказал Ген. – Больше того, понимаю теперь, откуда у тебя такой нюх на редкоземельные элементы. Ну а дальше-то что было, Макс? Как ты вообще-то вошел в мир социализма?»
«Утром приехали за мной какие-то дядьки в форме и отвезли в детдом, там я и стал Максимом Алмазовым. Вот так, в общем, вкратце».
Несколько минут оба сидели молча и не двигаясь, хотя прекрасно понимали, что из-за бугра дюны за ними наблюдают две змеи со светящимися глазами. От виллы доносилась до них дивная музыка, вальс Нино Роты. Потом Алмаз завозился, вытаскивая из-под яиц плоский флакон «Чивас Регал». Глотнем, что ли? Давай глотнем.
«Скажи, Макс, ты еще жениться не собираешься?»
«Да я уже женат, Ген».
«На ком же?»
«На „Таблице-М“.
«А мне вот ребята говорили, что у тебя со Стомескиной, ну, с теннисной этой чемпионкой, плотный союз».
«Скажешь тоже, Ген! Всей корпорации известно, что Стомескина в тебя влюблена».
«Да ладно, Макс! Никогда за Стомескиной ничего такого не замечал».
Глотнули еще по разу. Пустой флакон швырнули за спину.
«Скажи, Макс, ну просто по-товарищески, ты не замечал, что Ашка с кем-нибудь встречается?»
«Замечал, Ген, и готовился тебе об этом сказать. Она со мной встречается».
Жжжжихххх. Обе змеи погасили глаза и ускользнули в разные стороны.
Тогда они встали и долго стояли немыми статуями, не зная, что сказать.
«Давай разойдемся, Макс, хотя бы до Москвы, а то ведь могу тебя убить».
«И будешь прав, Ген. Сделай то, что я сам не могу сделать». Он протянул ему пистолет.
Ген изо всей мочи, как вратарь проигрывающей команды выбивает мяч, ударил его ногой по руке. Пистолет взлетел по большой траектории и бухнулся в воду. Тогда пошли к дому вместе.
VI. АОП
