Лиз сообщила скорбным голосом, что Руперт совсем ослаб здоровьем, безумно страдает от подагры и пребывает в ужасном расположении духа.

— Разумеется, он шлет вам всем свою любовь, — быстро добавила она, вытирая глаза.

Она ходила с Эдвиной по дому и рыдала над каждой фотографией или памятной вещицей, а встречая кого-нибудь из детей, начинала плакать еще горше, чем совершенно их расстроила. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что ее любимая сестра погибла и дети осиротели.

Эдвина с трудом выносила ее стенания, потому что восемь месяцев они изо всех сил старались не просто стать на ноги, но жить полной жизнью, а тетя Лиз упорно отказывалась это замечать. Она сетовала, что дети выглядят ужасно и они такие бледненькие, кто, интересно, у них повариха, если она вообще имеется.

— Та же, что и раньше, тетя Лиз. Вы же помните миссис Барнс.

Но Лиз только плакала и твердила, как это плохо и даже недопустимо, что Филипа и Джорджа воспитывает сестра, хотя и не могла точно определить, почему это так плохо. Правда, за последние месяцы Лиз сама впала в глубочайшую депрессию; она чуть не потеряла сознание, войдя в комнату сестры и увидев ее вещи, висевшие, как раньше, в шкафах.

А в спальне она совершенно потеряла контроль над собой и закричала:

— Я этого не вынесу… не вынесу!.. О, Эдвина, как ты могла?! Как ты могла такое сделать?

Эдвина в полном недоумении уставилась на нее, и тетя объяснила:

— Как ты могла все здесь оставить, как будто они уехали только сегодня утром?!

Лиз трясла головой и истерично всхлипывала, обвиняюще глядя на Эдвину. Она не могла понять, что им в каком-то смысле служило утешением, что тут висели папины костюмы, мамины платья, лежали такие знакомые щетки для волос, покрытые розовой эмалью.

— Ты должна немедленно все убрать! — потребовала Лиз, на что Эдвина только отрицательно покачала головой.

— Мы еще не готовы это сделать, — тихо сказала она, протягивая тетке стакан воды, предусмотрительно принесенный Филипом. — И, пожалуйста, тетя Лиз, постарайтесь держать себя в руках. Детям тяжело все это видеть и слышать.

— О, как ты можешь так говорить? Неужели ты совсем бесчувственная?

Лиз опять разразилась громкими рыданиями, и Эдвина отправила детей погулять с Шейлой, чтобы избавить их от тяжелой сцены.

— Если б ты знала, как я оплакивала Кэт все эти месяцы… что для меня ее смерть… моя единственная сестра!

Тетя Лиз продемонстрировала Эдвине свой эгоизм. Она не подумала, что шестеро детей потеряли свою мать. Она не думала о Берте… Чарльзе… и тем более бедной Уне… Лиз была занята только собственным горем и ни о ком больше не думала.

— Тебе следовало приехать в Англию, как этого хотел Руперт, — причитала она, — я бы позаботилась о вас.

Эдвина лишила ее последнего шанса заняться воспитанием детей. Они отказались ехать и остались в Сан-Франциско, а теперь Руперт успокоился, потому что поверенный написал, как у них все хорошо. Своим упрямством Эдвина все разрушила, она ведет себя совсем как ее папочка.

— Некрасиво с твоей стороны было отвечать отказом на наше приглашение, — произнесла Лиз, и Филип внезапно разозлился.

— Ничего некрасивого моя сестра не сделала, мэм, — процедил он сквозь зубы, и Эдвина велела ему пойти вниз посмотреть, чем там занимается Джордж, чтобы избежать ненужных препинаний.

Лиз прожила у них двадцать шесть дней, и временами Эдвина думала, что еще один день — и она сойдет с ума. Лиз плакала все дни напролет и наводила этим тоску на детей. А в конце она буквально заставила Эдвину убрать хотя бы часть вещей из родительской спальни. Лиз решила взять с собой в Англию некоторые вещи Кэт, напоминавшие об их юности и мало что значащие для ее племянников и племянниц.

Наконец, почти через четыре недели, они проводили тетю Лиз до парома, который шел в Окленд на станцию. Эдвине казалось, что от тетиных слез дом отсырел, а та сердилась на Эдвину до самого отъезда.

Она гневалась на судьбу, которая так жестоко обошлась с ней. Лиз сетовала, что погибла ее сестра, злилась, что Эдвина и дети отказались после этого к ней приехать, жаловалась, что ее собственная жизнь кончена. И еще она злилась на Руперта за несчастливые годы, прожитые с ним в Англии. Эдвина не была уверена, оплакивает ли она смерть своей сестры или собственные несбывшиеся надежды.

Даже Бен стал ее избегать, и Эдвина, проводив тетку, опустилась на стул в холле в совершенном изнеможении. Дети тихо стояли рядом, радуясь, что тетя наконец уехала. Она им не понравилась: тетя изводила Эдвину, жаловалась на все, а в остальное время плакала.

— Я ненавижу ее! — неожиданно заявила Алексис, и Эдвина мягко упрекнула ее:

— Не говори так.

— Почему? Она заставила тебя убрать мамины вещи, она не имела права!

— Тетя считает, что так нам будет легче, — тихо сказала Эдвина. — А может, тетя все-таки права? Может, и в самом деле пора? Но это так трудно. Вещи ничего не значат, — успокаивала она Алексис, — мама же осталась в нашей памяти, она всегда с нами.

Наступила печальная годовщина смерти родителей. Во время службы в церкви о них было сказано много теплых слов. Все вспоминали, какими добрыми были Кэт и Бертрам, какими отзывчивыми, как их все любили. Дети Уинфилдов сидели на передней скамье, внимательно слушая добрые слова в адрес родителей и время от времени утирая слезы. Они с гордостью ощущали себя продолжением Кэт и Берта.

После службы Эдвина пригласила на ленч нескольких друзей их родителей. Это был первый прием после их рокового путешествия на «Титанике».

В этот апрельский день они еще праздновали седьмой раз день рождения Алексис. Миссис Барнс испекла красивый пирог, и этот грустный день превратился в теплый домашний праздник. Знакомые их семьи, с которыми Эдвина давно не встречалась, засыпали ее приглашениями — ведь траур давно кончился. Многие заметили, что Эдвина все еще носит на левой руке обручальное кольцо, но Эдвина была красивой молодой девушкой, и поэтому никто не сомневался, что пройдет время, и она осчастливит своим согласием какого-нибудь мужчину.

Бен обратил внимание, как на нее смотрели молодые люди, и почему-то ему это не очень понравилось.

— Чудесный был день, — тихо сказал он Эдвине, сидевшей на качелях в саду.

— Правда? — Она была довольна и улыбнулась Бену:

— Им бы понравилось. Он улыбнулся в ответ и кивнул:

— Да. Они бы гордились вами. — Особенно старшей дочерью, хотел добавить он.

Какой удивительной женщиной она стала. Тяжелые испытания, выпавшие на ее долю, превратили Эдвину из беззаботной девочки в мудрую мужественную женщину.

— Ты проделала невероятную работу за этот год.

Эдвина польщенно улыбнулась, но она знала, что предстоит сделать еще больше. Каждый из детей нуждался в ее помощи, особенно Филип, который ужасно волновался из-за своего предстоящего поступления в Гарвард.

— Иногда я жалею, что не могу сделать большего для них, — призналась она Бену, — особенно для Алексис.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, — успокоил ее Бен.

К Эдвине подходили люди, благодарили ее, говорили теплые слова о ее родителях, и, когда ушел последний гость, она почувствовала себя очень уставшей. Дети сидели на кухне с Шейлой и миссис Барнс и доедали именинный торт. Эдвина с Беном расположились в библиотеке и делились впечатлениями о празднике.

— Ты, кажется, получила кучу приглашений. — Он был рад за нее, но все же, к собственному