приступать к занятиям. Эдвина, естественно, не собиралась ему потакать. А бедный Филип переживал из-за пропущенных занятий, ведь через год он должен ехать в Гарвард, как его отец. Вернее, должен был бы поехать, но теперь трудно что-то планировать. Возможно, думал про себя Филип, он даже не сможет ходить в колледж, но он чувствовал себя виноватым за такие мысли, ведь это мелочи по сравнению с тем, что они потеряли.

— Винни, — позвала Фанни. Это имя всегда смешило Эдвину.

— Да, Фрэнсис. — Эдвина еще не знала, как ей теперь держаться с детьми, и иногда пыталась выглядеть взрослой и строгой.

— Не называй меня так, пожалуйста. — Фанни укоризненно посмотрела на нее и потом спросила:

— А ты теперь будешь спать в маминой комнате?

Эдвина даже вздрогнула.

— Нет, не думаю. — Она не смогла бы спать в этой комнате. Там все папино и мамино, и она там чужая. — Я останусь в своей.

— Но разве ты теперь не наша мама? — озадаченно спросила Фанни, и Эдвина заметила, как Филип отвернулся к окну, чтобы скрыть слезы.

— Нет, — печально покачала головой Эдвина, — я все еще Винни, твоя старшая сестра. Фанни недоверчиво улыбнулась.

— А кто же будет нашей мамой?

Что же ей ответить? Как объяснить? Даже Джордж опустил глаза — слишком болезненная для всех тема.

— Мама навсегда останется нашей мамой. — Ничего другого она не могла придумать в ответ, и все ее поняли, кроме Фанни.

— Но ее же с нами нет. А ты сказала, что будешь о нас заботиться. — Фанни готова была заплакать, и Эдвина поспешила ее утешить:

— Конечно, я буду о вас заботиться. — Она посадила малышку на колени и взглянула на Алексис, которая съежилась в уголке и смотрела в пол, стараясь не слушать их разговора. — Я попробую делать все, как мама. Но она все равно останется нашей мамой, несмотря ни на что. Я никогда не смогу ее заменить, как бы я ни старалась. — Да она и не захотела бы занять мамино место.

— А-а, — закивала Фанни, наконец удовлетворенная ответом, и решила выяснить еще одну очень важную вещь:

— А ты будешь спать со мной рядом каждую ночь?

Эдвина только улыбнулась.

— Твоя кроватка сломается. Тебе не кажется, что я для нее великовата? — Фанни спала в красивой маленькой кроватке, которую папа сам сделал много лет назад для Эдвины. — Вот что я тебе скажу: ты можешь приходить ко мне в постель, когда захочешь. Согласна? — Эдвина увидела, что на нее печально смотрит Алексис: она каждый раз болезненно реагировала на слова о том, что мамы больше нет. — И ты тоже, Алексис, можешь иногда спать у меня.

— А я? — шутливо протянул Джордж, дернув за нос Фанни, и протянул Алексис леденец. Эдвина опять удивилась, как он изменился за две недели.

Чем ближе они подъезжали к Сан-Франциско, тем больше волновались. Очень тяжело входить в дом, где их никто не встретит. Они все думали об этом ночью в поезде, но никто не произнес ни слова.

Эдвина встала в шесть утра, не проспав и двух часов, умылась и надела одно из самых изящных черных платьев. Они должны приехать около восьми, за окнами уже проплывал знакомый пейзаж. Она подняла малышей и постучала в дверь соседнего купе, где спали Филип и Джордж.

В семь они уже завтракали в вагоне-ресторане. Мальчики с аппетитом уплетали все, что им предложили, а Алексис неохотно ковыряла яичницу, пока Эдвина помогала справиться с завтраком Фанни и Тедди.

Когда они вернулись в купе, помыли руки и привели себя в порядок, поезд медленно подъехал к станции. Эдвина проверила, как выглядят братья и сестры, поправила бантики у Фанни и Алексис. Она не знала, придут ли их встречать, но понимала, что они могут стать объектом внимания для любопытных и репортеров. Их фотографии наверняка попадут в папину газету. Эдвина глубоко вздохнула и посмотрела на детей. Ни слова не было сказано, но все ощущали острую боль оттого, что они опять дома. Они вернулись сильно изменившиеся, но по-прежнему близкие друг другу.

Весна была в разгаре, все кругом цвело, когда они сошли с поезда в родном городе. Почему-то Эдвине казалось, что город будет таким же, как в день отъезда, но все изменилось. Изменилось, как их собственная жизнь.

Эдвина уезжала из дома счастливой беззаботной девчонкой. С ними ехал Чарльз, и они всю дорогу болтали о будущей жизни, о свадебном путешествии и даже о том, сколько детей они хотят завести.

Но сейчас все стало другим, и сама Эдвина тоже. На ней было черное платье, делавшее ее выше, тоньше и гораздо старше. Лицо ее закрывала вуаль, спускавшаяся со строгой черной шляпки, купленной в Нью-Йорке.

Когда она вышла из вагона и огляделась, то сразу, как и предполагала, увидела репортеров из папиной и других газет. На секунду ей показалось, что сюда сбежалось полгорода. Вперед выскочил фотограф и засверкал вспышкой. Эдвина отвернулась, стараясь не обращать внимания на любопытную толпу и журналистов. Она помогла спуститься на платформу детям, Филип держал Алексис и Фанни, а Эдвина несла Тедди, пока Джордж искал носильщика. Они были дома и, несмотря на толпу чужих людей, чувствовали себя здесь в безопасности.

В то время как Эдвина возилась с багажом, к ней подошел какой-то человек, и она узнала поверенного отца — Бена Джонса. Он много лет дружил с ее отцом, они были ровесниками и двадцать пять лет назад делили комнату в Гарварде. Бен был высоким привлекательным мужчиной с седыми волосами. Он знал Эдвину еще крошечной девочкой, перед отъездом в Европу видел счастливую очаровательную девушку, но теперь перед ним стояла очень грустная молодая женщина, в глазах которой застыли мука и боль.

Он раздвигал толпу, пробираясь к Эдвине, и люди безропотно уступали ему дорогу.

— Здравствуй, Эдвина, — с трудом сдерживая подступившие слезы, приветствовал ее Бен. — Мне так жаль… — быстро проговорил он, боясь заплакать.

Берт Уинфилд был его лучшим другом, и весть о катастрофе явилась для него страшным ударом. Он просмотрел все газеты, стараясь что-нибудь разузнать об Уинфилдах, а потом получил известие от Эдвины, возвращавшейся в Нью-Йорк на «Карпатии» с братьями и сестрами, но без родителей и жениха. Бен горько оплакивал потерю своего лучшего друга и его жены, а также очень жалел их бедных детей.

Все ему страшно обрадовались. Джордж радостно улыбался Бену, и даже Филип почувствовал облегчение при виде знакомого лица. Бен был первым другом, которого они встретили после своего спасения. Бен постарался оградить их от назойливого внимания репортеров. Джордж похвастался Бену, что по дороге домой выучил два новых карточных фокуса. Он изо всех сил старался быть общительным, но Бен заметил, что Джордж выглядел усталым, бледным и очень печальным. Совсем не тот проказливый Джордж, которого он знал раньше.

— Ты покажешь их мне дома. Кстати, ты по-прежнему плутуешь в картах? — поинтересовался Бен, и Джордж в ответ ухмыльнулся.

Оглянувшись, Бен увидел, что застывшее лицо Алексис вообще ничего не выражает, а Эдвина страшно исхудала.

— А мама умерла, — сообщила Фанни, и Эдвина почувствовала невыносимую боль от этих слов малышки.

— Я знаю, — тихо сказал Бен. — Для меня было большим горем это услышать.

Он сочувственно взглянул на Эдвину: та еще больше побледнела под вуалью. Вообще они все были очень бледны, и у Бена щемило сердце, когда он смотрел на детей, переживших такой ужас.

— Но я рад, что ты поправилась, Фанни. Мы все беспокоились за тебя.

Она радостно закивала, показывая руку:

— Мороз укусил меня за пальчики, а Тедди кашлял, но он тоже выздоровел.

Эдвина улыбнулась репортеру, усаживаясь в машину, присланную из редакции отцовской газеты. На