Лишь во второй половине дня старший дубильщик Джоуэл Робинсон наведался в мастерскую. Он увидел, что сейф открыт и бумаги раскиданы по полу. Разбитое окно объясняло, как грабитель проник в контору.

И тогда вся картина предстала в имам свете. Выходит, пожар не случайность! Любопытство в жалость сменились страхом, а за страхом в души людей закрался в его спутник — гнев. Толпа разбрелась на поиски улик.

Далеко ходить не пришлось. В каретном сарае были обнаружены, как принято говорить, «следы борьбы»; в данном случае ими оказались поломанный ящик, разбитая подвесная лампа, полосы, процарапанные в пыли, и клочья соломы. Возможно, все это и не сочли бы «следами борьбы», но на полу была кровь.

Командование взял на себя полицейский сержант — такие дела входили в его компетенцию. Он начал выпихивать и выталкивать людей из сарая.

— Хотите следы затереть?! — кричал он. — А ну-ка все за дверь, сейчас же!

Потом он обыскал сарай, что-то подобрал с пола, а в углу нагнулся еще раз. Выйдя на порог, он показал толпе свои находки — забрызганную кровью голубую ленту для волос и крестик с красными камешками.

— Кто-нибудь узнаєт эти вещи? — строго спросил он.

В маленьком городке, где знаешь всех и каждого, трудно поверить, что один из твоих знакомых убил другого. Оттого-то, если улики не складываются в цепочку, ведущую в определенном направлении, немедленно возникает версия о таинственном незнакомце, об убийце, забредшем из внешнего мира, где подобные злодеяния не редкость. И тогда начинаются налеты на лагеря бродяг, праздношатающихся волокут в участок, а в гостиницах изучают списки приезжих. Все неизвестные автоматически попадают под подозрение. А дело было, как вы помните, в мае, и бродячий люд, взбодренный приближением теплой поры, когда одеяло можно расстелить возле любого ручья, только-только выполз на дороги. Появились и цыгане — по соседству от города расположился целый табор. Ох и погнали же этих бедных цыган!

В радиусе нескольких миль вокруг города искали свежевскопанную землю и, в надежде найти тело Кэти, шарили по дну сомнительного вида прудов. «Она была такая хорошенькая», — повторяли все, подразумевая, что и сами понимают, почему ее могли похитить. Через несколько дней откуда-то притащили на допрос волосатого, несвязно бормочущего дурачка. Он вполне годился на виселицу: мало того, что у него не было никакого алиби, он вообще не мог припомнить ни одного события из всей своей жизни. Скудный умишко подсказывал ему, что эти люди с их расспросами чего-то от него добиваются, и, от природы дружелюбный, он старался им помочь. Когда ему задавали коварные наводящие вопросы, он радостно давал поймать себя на крючок и был доволен, видя удовлетворенное лицо сержанта. Он бесстрашно стремился угодить этим сверхмудрым существам. В нем было что-то очень к себе располагающее. Одна беда — признавался он слишком во многом, и его признания были слишком путаные. Приходилось постоянно напоминать ему о преступлении, в котором его подозревали. Представ перед судом суровых и напуганных присяжных, он искренне обрадовался. Он почувствовал, что впервые в жизни сумел чего-то достичь.

Во все времена — и прежде, и в наши дни — встречаются судьи, чье преклонение перед законом и его назначением нести справедливость сравнимо лишь с преклонением перед любимой женщиной. Как раз такой человек председательствовал на том суде — душа его была столь чистой и прекрасной, что за свою жизнь он пресек немало зла. Без подсказок, к которым подсудимый уже привык, признание выглядело полной чепухой. Судья допросил его и понял, что, хотя обвиняемый старается делать все, как ему ведено, он попросту не способен вспомнить ни что он совершил, ни кого убил, ни как, ни почему. Устало вздохнув, судья показал, чтобы подсудимого увели из жала, и пальцем поманил к себе сержанта.

— Вот что, Майк, — сказал он, — зря ты это затеял. Будь этот бедолага малость поумнее, он бы в твоей легкой руки угодил на виселицу.

— Но он же сам признался! — Сержант был обижен, потому что к своим обязанностям всегда относился добросовестно.

— Он бы точно так же признался, что залез по золотой лестнице на небеса и шаром из кегельбана перерезал горло Святому Петру, — сказал судья. — Так что, Майк, будь поосмотрительнее. Закон создан, чтобы спасать людей, а не губить.

Когда случаются такие, местного масштаба трагедии, время действует, как мокрая кисть, размывающая акварель. Четкие контуры расплываются, теряют резкость, цвета перемешиваются, и множество разных линий сливается в единое серое пятно. Через месяц уже не ощущалось особой необходимости кого-нибудь повесить, а через два месяца почти всем стало ясно, что найденные улики на самом деле никого не изобличают. И если бы не убийство Кэти, то олрабление сейфа и.пожар, можно было бы счесть случайным совпадением. А потом многие сообразили, что раз труп Кэти не обнаружен, то вообще ничего не доказать, даже если все уверены, что девушки нет в живых. В памяти города Кэти оставила о себе хоть и слабый, но нежный след.

Мистер Эдвардс в том, что касалось его амплуа поставщика, проституток, был деловит и не позволял себе никаких эмоций. Для своей жены и двух безупречно воспитанных детей он приобрел хороший дом в одном из респектабельных районов Бостона. Дети — два сына — были с младенчества внесены в списки будущих курсантов военного училища в Гротоне.

Миссис Эдвардс следила за тем, чтобы в доме не было ни пылинки, и руководила прислугой. Понятно, что мистеру Эдвардсу по долгу службы нередко приходилось уезжать, тем не менее он умудрился прекрасно наладить свою домашнюю жизнь и проводил вечера в кругу семьи куда чаще, чем вы могли бы подумать. Дела своего предприятия он вел с педантичной тщательностью бухгалтера. Когда ему перевалило за сорок, он, мужчина крупный и мощный, слегка растолстел, но по-прежнему оставался в удивительно хорошей форме для возраста, в котором мужчины обзаводятся брюшком хотя бы из желания доказать, что преуспели в жизни.

Турне по маленьким городкам, короткие гастроли каждой девицы, принцип распределения прибылей — все это он придумал сам. Действовал он осмотрительно и ошибки допускал редко. В крупные города он своих девиц не направлял. Он играючи справлялся с полуголодными блюстителями порядка в провинции, но опытные и ненасытные полицейские больших городов внушали ему почтение. Он считал, что лучше всего работать, в глухих городишках, где имеется лишь одна, заложенная и перезаложенная гостиннца, где нет никаких развлечений и где конкуренцию его девицам могут составить только супруги горожан, да еще разве что случайная шлюха-дилетантка. Ко времени, о котором идет речь, у мистера Эдвардса было десять бордельных бригад. А когда в возрасте шестидесяти семи лет мистер Эдвардс скончался, подавившись куриной косточкой, его бригады, состоявшие каждая их четырех девиц, одновременно гастролировали по тридцати четырем мелким городам Новой Англии. Он был не просто хорошо обеспечен — он был богат; смерть от застрявшей в горле куриной косточки тоже в своим роде символ благополучия и процветания.

В наши дни институт публичных домов, похоже, отмирает. Ученые объясняют это различными причинами. Одни говорят, что смертельный удар борделям нанесло падение нравов среди девушек. Другие, вероятно, большие идеалисты, утверждают, что постепенное исчезновение борделей обусловлено усилившимся надзором полиции. В конце прошлого и начале нынешнего века публичные дома были субьективной реальностью, хотя открыто этот факт не обсуждался. Полагали, что существование борделей оберегает честь порядочных женщин. Холостые мужчины, дабы умерить свою сексуальную озабоченность, посещали публичные дома, что не мешало им в соответствии с общепринятыми нормами почитать в женщинах целомудрие и очарование. Как одно увязывалось с другим — загадка, но в нашем общественном мышлении загадок и без того достаточно.

Публичные дома были разного пошиба — от утопающих в позолоте и бархате дворцов до неописуемо убогих хибар, где воняло так, что вытошнило бы и свинью. Время от времени начинали ходить рассказы о том, как воротилы бордельного бизнеса похищают и отдают в рабство юных девушек — возможно, многие из этих историй соответствовали действительности. И все же подавляющее большинство проституток приобщалось к древнейшей профессии из-за собственной тупости. В борделях они жили не зная забот. Их кормили, одевали, опекали, но едва они начинали стариться, их вышвыривали на улицу, Однако такое завершение пути их не страшило. Молодые уверены, что уж они-то не состарятся никогда.

Случалось, что ремесло проститутки выбирали девушки умные, и у них судьба обычно складывалась