порядок. Коротко говоря, шериф Куин был одним из столпов здешней жизни и такой же неотъемлемой частью Салинас-Валли, лйк и обступавшие ее горы.

После того, как Кейт пальнула в Адама, Куин держал ее под негласным надзором. Когда умерла Фей, он нутром чувствовал, что именно эта бабенка скорее всего повинна в ее смерти, но понимал, что у него нет доказательств, а умный шериф ни за что не станет биться головой об стенку. Да и стоит ли огород городить из-за каких-то потаскух.

Со своей стороны Кейт не пыталась обвести шерифа вокруг пальца, так что мало-помалу он даже проникся к ней определенным уважением. С проституцией бороться все равно невозможно, пусть уж лучше бордели будут под началом солидных и строгих мадам. К тому же Кейт время от времени застукивала у себя разных типов, числящихся в бегах, и доносила Куину. В заведении у нее всегда был полный порядок. Словом, Куин и Кейт вполне ладили меж собой.

В субботу после Дня благодарения часов в двенадцать шериф Куин просматривал бумаги, найденные в карманах Джо Валери. Пуля тридцать восьмого калибра прошила ему край сердечной мышцы и вышла через ребра, вырвав кусок мяса величиной с кулак. Желтые конверты склеились от спекшейся крови. Шерифу пришлось намочить платок и, прикладывая его к плотной бумаге, разнимать их. Завещание было сложено и запачкалось только снаружи. Он прочитал его, отложил и, глубоко вздыхая, начал разглядывать фотографии.

От содержимого каждого конверта зависели честь и покой человека. Если эти фотографии ловко пустить в ход, не оберешься самоубийств, неизвестно, сколько людей покончат с собой. Сама Кейт уже лежала на столе в мертвецкой Мюллера, ее накачивали формалином, а в помещении судебно-медицинской экспертизы стояла банка с ее желудком.

Просмотрев все карточки до единой, Куин взял телефонную трубку и набрал номер.

— Ты не можешь заглянуть ко мне в участок? — сказал он. — Завтракаешь? Ничего, подождет твой завтрак. Да, очень важно, сам увидишь. Я жду.

Через несколько минут в старой кирпичной окружной тюрьме позади здания суда появился человек, чье имя называть не обязательно, и встал у конторки шерифа. Тот выложил перед ним завещание.

— Ты у нас законник. Скажи, эта бумага имеет какую-нибудь силу?

Посетитель пробежал глазами две написанные строчки и шумно вдохнул через нос.

— Это та самая?

— Та самая.

— Понятно… Если ее имя действительно Кэтрин Траск и это ее рука и если Арон Траск действительно ее сын, то законнее быть не может.

Ногтем указательного пальца Куин приподнял кончики своих пушистых усов.

— Ты ведь знал ее?

— М-м… не то чтобы знал. Я знал, кто она.

Куин поставил локти на стол и подался вперед.

— Сядь-ка, потолковать надо.

Человек пододвинул стул, завертел пальцами пуговицу на пальто.

— Кейт тебя шантажировала? — спросил шериф.

— Шантажировала? С какой стати?

— С такой. Я по-дружески спрашиваю. Она же померла. Чего ты боишься?

— Не понимаю, о чем ты… Никто меня не шантажирует.

Куин выудил фотографию из соответствующего конверта и кинул, как игральную карту, лицевой стороной на стол. Посетитель водрузил очки на переносицу и прерывисто задышал, засвистел ноздрями.

— Господи Иисусе, — проговорил он едва слышно. — Ты что, не знал, что она снимает?

— Знал… Она сама мне сказала… И что же ты с этим собираешься сделать? Да не молчи ты, Христа ради!

Куин взял фотографию у него из рук.

— Гораций, что ты с ними сделаешь?

— Сожгу. — Большой палец шерифа с треском прошелся по краю пачки. — Адская колода, правда? — сказал он. — Если ее раздать, в округе такое начнется…

На отдельный листок Куин выписал столбиком имена, поднялся, опираясь на хромую ногу, и подошел к железной печке, стоящей у стены. Там смял «Салинасскую утреннюю газету», поджег ее и бросил в печку. Когда комок разгорелся, он бросил в огонь пачку конвертов, выдвинул задвижку, закрыл дверцу. В печке загудело, и сквозь слюдяные окошки было видно, как заиграли внутри желтые языки пламени. Куин потер ладони, как будто счищал грязь.

— Негативы тоже там, — сказал он. — Сам ее бюро обыскал. Других отпечатков нет.

Посетитель хотел было что-то сказать, но сумел только выдавить хриплым шепотом:

— Спасибо тебе, Гораций.

Шериф, переваливаясь, вернулся к столу, взял листок с именами.

— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Вот список. Поговори с теми, кто тут значится. Скажи, что я сжег фотографии. Ты же всех их знаешь, черт побери. Тебе поверят. Ангелы — они только на небесах водятся. Поговори с каждым по отдельности, расскажи, что тут произошло. Гляди! — Куин открыл дверцу печки и начал шуровать кочергой, сминая сгоревшую бумагу в пепел. Все расскажи.

Посетитель поглядел на шерифа, и тот понял, что нет такой силы на земле, которая отныне помешала бы сидящему напротив него человеку видеть в нем злейшего врага. До гробовой доски между ними будет стоять невидимая стена, хотя ни один не посмеет признаться в этом.

— Даже не знаю, как тебя благодарить, Гораций.

— Ладно, чего уж там, — печально проговорил шериф. — Надеюсь, мои друзья и со мной поступили бы таким же манером.

— Вот сволочь проклятая! — выдавил посетитель, и Гораций Куин понял, что в какой-то степени проклятие адресовано ему самому. И еще он понял, что недолго уже ему быть шерифом. Эти пристыженные уважаемые граждане выпрут его с должности, ничего другого им не остается. Он вздохнул и сел за стол.

— Иди, тебя завтрак дожидается, — буркнул он. — А у меня работы по горло.

Без четверти час шериф Куин свернул с Главной улицы на Центральный проспект. В булочной Рейно он взял горячий, прямо с поду, душистый батон французского хлеба. Опираясь на перила, он взошел на крыльцо дома и позвонил.

Дверь открыл Ли. Вокруг пояса у него было обернуто кухонное полотенце.

— Его нет дома, — сказал он.

— Нет, так будет. Я на пункт позвонил — идет он.

Ли посторонился, пропуская гостя, и усадил его в гостиной.

— Чашку горячего кофе не желаете?

— Не откажусь.

— Только что заварил, — сказал Ли и скрылся в кухне.

Куин с удовольствием оглядел удобную гостиную и подумал, что хватит ему сидеть в своем участке. Один знакомый доктор говорил ему: «Люблю принимать ребенка при родах, потому что меня ждет радость, если я хорошо потружусь». Шериф часто вспоминал эти слова и думал, что если он хорошо потрудится, его ждет чья-то беда. То, что его работа необходима, — слабое утешение. Да, пора на пенсию, хочет он этого или нет.

Рисуя себе уход на пенсию, каждый мечтает заняться тем, на что не хватало времени раньше: путешествовать по разным городам и странам, читать книги, которые не успел раскрыть, хотя делал вид, будто читал их, и тому подобное. Много лет шериф мечтал о том времени, когда он сможет поохотиться, порыбачить, побродить по горам Санта-Лусия, пожить в палатке на берегу какой-нибудь неизвестной речушки. И теперь, стоя на пороге этой прекрасной предзакатной поры, он вдруг почувствовал, что ему не хочется ни рыбачить, ни охотиться. Поспишь на земле — разболится нога. Подстрелишь оленя попробуй-ка поволочи на себе тяжелую обмякшую тушу. Да и не любитель он оленины. Мадам Рейно в вине ее вымачивает, потом приправы разной добавит, поперчит хорошенько, но ведь после такой готовки и старый