Вошла запыхавшаяся Абра. Щеки у нее порозовели, глаза радостно сияли.

— Видели? — воскликнула она. — На Бычьей горе — снег.

— Я тоже заметил, — сказал Адам. — Говорят, это обещает удачный год. А удача никогда не помешает.

— Я дома едва притронулась к еде, — заявила Абра. — Берегла аппетит.

Ли церемонно извинялся за то, что обед получился не такой, как хотелось бы. Он бранил газовую плиту, которая жарит не так, как дровяная. Ругал новую породу индеек, у которой нет чего-то такого, чем славилась индюшатина в прежние времена, но его дружно перебили, сказав, что он ведет себя, как старая хозяйка, напрашивающаяся на похвалу, и он засмеялся вместе со всеми.

Когда был подан грушевый пудинг, Адам открыл шампанское. Настал торжественный миг. За столом воцарился дух изысканной вежливости и доброжелательности. Всем хотелось сказать тост. По очереди выпили за здоровье каждого, а Адам даже произнес небольшой спич в честь Абры.

Глаза ее сияли. Арон под столом пожал ее руку. Вино успокаивающе подействовало на Кейла, и он перестал нервничать из-за подарка. Покончив с пудингом, Адам сказал:

— Такого замечательного Дня благодарения я просто не помню.

Кейл достал из кармана пиджака пакет, перевязанный красной тесьмой, и положил его перед отцом.

— Что это? — спросил тот.

— Подарок.

Адам был доволен.

— Не Рождество, а смотри-ка — подарок. Интересно, что это может быть?

— Носовой платок, — сказала Абра.

Адам снял тесьму, развернул бумагу и в изумлении уставился на деньги.

— Что это? — спросила Абра и привстала посмотреть. Арон тоже нагнулся вперед. В дверях напрасно старался сохранить спокойствие на лице Ли. Он кинул на Кейла быстрый взгляд и увидел в его глазах ликующее торжество.

Медленно, словно нехотя, Адам развернул банкноты веером.

— Что это?.. — будто откуда-то издалека донесся его голос и оборвался.

Кейл судорожно сглотнул.

— Это тебе… я заработал… ты так много потерял на салате…

Адам тяжело поднял голову.

— Заработал? И каким же образом?

— Мистер Гамильтон… мы вместе… на фасоли, — выжал из себя Кейл и торопливо продолжал: — Мы заплатили по пяти центов под будущий урожай, а когда цены подскочили… Тут пятнадцать тысяч… это тебе.

Адам выровнял банкноты, завернул их в папиросную бумагу и вопросительно поглядел на Ли. Кейл чувствовал, что надвигается беда, вот-вот случится что-то непоправимое, и ему стало нехорошо. Отцовский голос сказал:

— Ты должен их вернуть.

Тоже словно издали Кейл услышал собственный голос:

— Вернуть? Кому?

— Тем, у кого получил.

— Британской закупочной компании? Как же они обратно возьмут? Они всем за фасоль по двенадцать с половиной центов платят.

— Верни фермерам, которых ты ограбил.

— Никого мы не грабили! — воскликнул Кейл. — Мы же на два цента больше рыночной цены за каждый фунт платили. — У него было такое ощущение, будто он повис в воздухе, а время медленно обтекает его.

Отец долго молчал, потом заговорил — тяжело, с остановками:

— Я отбираю таких, как ты, в армию. Ставлю свою подпись, и они идут на войну. Одни гибнут, другие останутся без рук без ног. Вряд ли кто вернется целый и невредимый. Сын, неужели ты думаешь, что я мог бы наживаться на их жизнях?

— Я сделал это ради тебя, — сказал Кейл. — Я хотел вернуть тебе то, что ты потерял.

— Нет, Кейл, мне не нужны деньги. А что до истории с салатом — не ради наживы я ее затеял. Это было вроде игры… мне хотелось посмотреть, можно ли перевозить салат на большие расстояния. Затеял игру и проиграл, вот и все.

Кейл смотрел прямо перед собой. Он чувствовал, что под взглядами Ли, Арона и Абры у него краснеют щеки, но не мог оторвать глаз от шевелящихся отцовских губ.

— Мне приятно, что ты решил сделать мне подарок. Спасибо тебе, сын, что ты подумал…

— Я уберу, я сохраню их для тебя, — перебил его Кейл.

— Нет, я никогда не возьму эти деньги. Я был бы счастлив, если бы ты подарил мне… ну, например, то, чем гордится твой брат, — увлеченность делом, радость от своих успехов. Деньги, даже честные деньги, не идут ни в какое сравнение с такими вещами. — Лоб у Адама разгладился, он добавил: — Ты рассердился на меня, сын? Не надо. Живи правильно — это будет мне самый дорогой подарок. Я буду беречь его.

Кейл чувствовал, что задыхается, во рту было горько, по лбу струится пот. Он вскочил и, опрокинув стул, выбежал из гостиной, сдерживая рыдания.

— Не сердись, сын! — крикнул Адам вдогонку.

Никто не полез утешать Кейла. Он сидел у себя за столом, подперев голову руками. Он думал, что вот- вот расплачется, но глаза его оставались сухими. Ему было бы легче от слез, но они будто испарялись от раскаленного чугуна, который заливал ему голову.

Немного погодя Кейл отдышался и почувствовал, как потихоньку, словно украдкой, зашевелились в мозгу нехорошие мысли. Сделав усилие, он вытеснил их в дальний угол сознания, однако и там, в глубине, они продолжали свою коварную работу. Кейл оборонялся от них как мог, но ненависть разливалась по всему телу, отравляя каждый его нерв и каждую клеточку. Он со страхом чувствовал, что теряет самообладание.

Потом настал момент, когда он перестал владеть собой, но и страх тоже прошел, и, превозмогая боль, торжествующе вспыхнул мозг. Рука Кейла потянулась к карандашу и сама собой начала выписывать на блокноте тугие спиральки. Когда часом позже в комнату вошел Ли, бумага была сплошь изрисована спиральками, десятки и десятки — одна другой меньше. Кейл даже головы не поднял.

Ли тихонько притворил за собой дверь.

— Я вот кофе тебе принес.

— Я не хочу… впрочем, давай. И спасибо тебе, Ли. Так мило с твоей стороны.

— Перестань! — сказал Ли. — Немедленно перестань, слышишь?

— Что «перестань»? Что я должен перестать?

Ли заговорил, словно нехотя.

— Ты вот однажды пожаловался, что это есть в тебе самом. Помнишь, что я ответил? Я ответил, что это можно побороть… при желании.

— Что побороть, Ли? Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты меня совсем не слушаешь, Кейл. Не желаешь слушать. Неужели ты на самом деле не понимаешь, что я хочу сказать?

— Я слушаю тебя, Ли. Что ты хочешь сказать?

— Он просто не мог поступить иначе. Это у него в натуре, а против собственной натуры не пойдешь. У него нет другого выхода, а у тебя есть. Слышишь меня? У тебя есть выход.

Спиральки делались все мельче и мельче, линии соприкасались, соединялись, сливались, образуя одно черное блестящее пятно.

— Тебе не кажется, что ты поднимаешь шум по пустякам? — хладнокровно проговорил Кейл. — Неизвестно что воображаешь. Послушать тебя, можно подумать, что я кого-то убил. Брось придумывать. Ли, честное слово, хватит.

Ли ничего не ответил. Кейл обернулся — его уже не было в комнате. На столе стояла дымящаяся чашка.