Мужик кивнул головой.

— Итак, — подвел итог Бени, — 30 декабря, в десять часов вечера, в ресторане «Корнер». Идет?

— Идет! — согласился Распутин.

— А если у вас не получится?

— Тогда я приду один, и мы передоговоримся на другой день.

— Логично, — согласился Бени.

Они обсудили еще кое-какие детали заговора, а затем оставили эту тему, заказали водки, селедку с молокой и как следует нажрались.

Мы оставили генерала Барсукевича в его кабинете в тот момент, когда он вызвал к себе капитана Жмуду. Читатель, лишенный возможности встретиться со старым знакомым (мы еще увидим Тадеуша Каллистратовича!), вероятно понимает, что нам пришлось поступить так, чтобы поприсутствовать при исключительно важном для всей этой истории (и для истории вообще!) разговоре в ресторане «Корнер».

Возвращаясь в генеральский кабинет к четырем часам дня, мы вновь застаем Адольфа Арнольдовича в одиночестве. Причем одиночество это не гордое, а скорее озабоченное. Жмуду он отправил на Финляндскую железную дорогу с приказом разузнать все подробности встречи тамошней полиции с загадочным полковником, а сам отворил дверцы стенного шкафчика, извлек оттуда бутылку портвейна, зачем-то погладил ее и открыл.

«Почему эти болваны его не арестовали, — размышлял генерал, потягивая мутное багровое вино. — Впрочем, почему его должны были арестовать? Подумаешь, распивал и матерился в тамбуре. Я, вон, каждый день пью портвейн и матерюсь в своем служебном кабинете!»

Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге комнаты дежурным.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — почтительно произнес жандарм, — г-н Кирхнер собственной персоной!

— Кто? — переспросил генерал, медленно возвращаясь к действительности.

— Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.

«Вот именно, что бумажный! — подумал Барсукевич. — В наше время все фабриканты — „бумажные.“

— Ну что ж, просите! — сказал он вслух.

Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.

Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.

Кирхнер вошел с крайне недовольным видом. Назревающие фингалы под обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску, а образованный двумя кусками пластыря белый крест посреди низкого лба придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орденов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с удовольствием лицезрел его в столь жалком обличье.

«Крестоносец» плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и заявил:

— Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране городе, г-н генерал!

— Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.

— Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович, но это не меняет сути.

— А в чем суть?

— А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставляет желать много лучшего.

— Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды? — сладким голосом осведомился генерал.

— Имел, — угрюмо ответил фабрикант.

— Но это еще не дает вам право критиковать установленный порядок! — сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.

— Боже упаси! — перепугался Кирхнер.

«Вот так-то лучше!» — подумал Барсукевич, а вслух спросил:

— Где и когда вам дали?

Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к этому естественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить Александру.

— Это случилось на углу Невского и Знаменской, — пролепетал несчастный фабрикант.

— Возле магазина Каскада? — спросил Барсукевич.

Кирхнер понял, что соврал неудачно. Место он назвал слишком популярное, приметное, должны были быть свидетели.

— Не совсем, — неуверенно промямлил он. — Это было… это случилось уже за углом, на самой Знаменской, но неподалеку от Невского.

«Врет! — подумал Барсукевич. — Только зачем?»

— Ну, а кто вам дал? — спросил генерал.

— Некий г-н Бздилевич.

— Кто? — генерал аж подпрыгнул на стуле.

— Какой-то наглец, назвавшийся г-ном Бздилевичем.

Адольф Арнольдович встал и принялся медленно расхаживать по кабинету. Опытнейший следователь, он был уверен, что Кирхнер что-то привирает. В самом деле: ведь не представляется обычно человек прежде чем набить вам морду на улице! С другой стороны, морду этому болвану несомненно набили, и кто-то при этом назвался г-ном Бздилевичем. Если предположить, что Кирхнер по каким-то причинам скрывает место происшествия, то все будет выглядеть вполне правдоподобно.

Чтобы выиграть время для обдумывания ситуации, Адольф Арнольдович снова залез в стенной шкаф и выставил на стол новую бутылку и два чистых стакана.

— Хотите портвейна? — любезно предложил он. — Это бодрит.

— Я не пью, — сказал фабрикант.

— Непьющих портвейн особенно бодрит! — веско произнес генерал и до краев наполнил стаканы.

Взбодрились. Затем, приведя в порядок дыхание, Барсукевич спросил:

— Скажите, Отто Юльевич, а как выглядел этот ваш г-н Бздилевич?

— Гм-м… такой, знаете… маленький, лысый, рыжеватый… очень крепкий и ловкий…

Генерал взволнованно походил по комнате. Затем опять сел, вынул из среднего ящика стола фотографию и протянул ее Кирхнеру.

— Этот?

— Этот!

В восемь часов вечера наследник престола и его любовница пили чай.

— Попробуйте вот это абрикосовое варенье, Вова, — предложила Аликс. —Сегодня утром я получила его из Киева.

— Отличные новости! — оживился Ульянов. — Обожаю абрикосовое варенье!

— Давайте также дернем коньячку, мой друг, — грустно сказала Аликс. — Увы, не все новости столь хороши. Вместе с посылкой мне передали письмо.

— Что-нибудь случилось? — Ульянов изобразил на лице беспокойство.

— Сестра моя очень плоха, и меня просят приехать. Завтра я уезжаю в Киев.

— Надолго?

— Надеюсь вернуться сразу после новогодних праздников, но не исключено, что придется подзадержаться.

— Анжелика тоже едет?

— Анжелика остается здесь.

Ульянов мысленно потер руки.

Анжелика — лохматая юная ведьма с прекрасными, но мокрыми от слез, глазами — воротилась в половине девятого. Новости она принесла ужасные: Лев Абрамович Каскад содержится в тюрьме на Шпалерной, обвиняется в антигосударственной деятельности, и никого к нему не пускают.

Выслушав ее, Ульянов молча закурил. Комментарии были излишни.

— Что можно предпринять? — спросила Анжелика.