Внезапно, новая тяжелая мысль поразила Ульянова. В последний раз у Каскада он встретил Леву Бронштейна, который тогда заявил, что Ульянов напрасно упомянул его имя в присутствии какого-то лохматого оборванца. Лева, помнится, уверял, что этот оборванец далеко не так прост… Так неужели?..

Ульянов допил пиво, расплатился и отправился к Александре.

Дверь ему открыла Анжелика. В ответ на ее немой вопрос Ульянов мрачно кивнул головой.

— Узнали какие-либо подробности? — спросила девушка.

— Швейцар в подъезде поведал мне только о самом факте ареста. За подробностями следует обращаться в полицию.

— Вы поедете туда?

Ульянов отрицательно покачал головой.

— Вы разве нелегально в Петербурге, г-н Ульянов? — спросила Анжелика.

— Нынче утром я выехал из «Сан-Ремо» и перешел на нелегальное положение, — ответил наследник престола. — К тому же, я слишком хорошо известен охранному отделению.

— Конечно! — язвительно сказала Анжелика. — Убить безоружного медведя — это вы можете, а показаться в полиции, чтобы помочь ни в чем не повинному человеку — это вам не по силам!

— Поверьте, Анжелика, мое появление в полиции лишь ухудшит положение Льва Абрамовича.

— Тогда в полицию поеду я! — решительно сказала Анжелика.

— Это будет поистине благородный поступок! — с чувством сказал Ульянов. — Разумеется, сам я не имел права предлагать вам этого.

Ему все больше и больше нравилась эта девушка. «У Бени неожиданно недурной вкус!» — подумал Ульянов.

— Кстати, госпожа сегодня не одна, — тихо промолвила Анжелика. — Один жирный боров завалился к ней чуть не с самого утра.

— Кто такой будет? — осведомился Ульянов.

— Знакомый. Давно уже к ней клеится, а сегодня пришел свататься.

— Вот как! — удивился Ульянов. — Ну что ж, посмотрим.

Он прошел в гостиную. Александра радостно поднялась ему навстречу.

За столом действительно сидел большой и толстый мужик со свиным рылом. Прямо перед ним на столе стояла миска тушеного картофеля с медвежьей грудинкой, чуть поодаль — початая бутылка шнапса.

Этот человек был Отто Кирхнер, владелец типографской фабрики, расположенной на Большой Пушкарской улице. Ульянов давно знал эту фабрику, но ее хозяина лицезрел впервые.

Шутки ради Ульянов представился г-ном Бздилевичем.

— Добро пожаловать, молодой человек, — с неискренней улыбкой произнес Кирхнер. — В такое время дорог каждый русский человек.

— А вы разве русский? — не очень дружелюбно спросил Ульянов.

Его неприятно поразило столь откровенно черносотенное приветствие. Не понравился Ульянову и тон, которым Кирхнер к нему обратился. Было в этом тоне что-то хозяйское, фальшиво гостеприимное, словно не Ульянов, а этот боров являлся любовником Александры и своим человеком в этой квартире.

— Судя по вашему акценту, вы — немец? — высказал предположение наследник престола.

— Русские, немцы — всё одно, — сказал Кирхнер, заговорщически улыбаясь. — Важно, что не еврей.

— Вот как? — сухо произнес Ульянов.

— Да, г-н Бздилевич, — тяжело вздохнул Кирхнер, наливая себе и Ульянову по рюмке шнапса. — В наше смутное время, когда мужик распоясался не на шутку, евреи опасны вдвойне. Христиан мы еще можем призвать к смирению…

Отто Кирхнер вылил шнапс себе в глотку и снова уткнулся в жаркое.

Закипая от гнева, Ульянов сказал:

— Когда вы угнетаете мужика, вы призываете его к христианскому смирению; когда же он бьет вам морду, вы не уповаете на бога, а вызываете войска и полицию.

— Вы еще очень молоды, г-н Бздилевич, — снисходительно улыбнулся Кирхнер. — Ваш социализм идет от вашей неопытности. Собственно говоря, это даже не социализм, а юношеский максимализм.

Ульянов сжал кулаки. Александра посматривала на Кирхнера с отвращением, а на Ульянова с тревогой. Она чувствовала, что Ульянов вот-вот сорвется. Кирхнер ничего не чувствовал. Не переставая жевать, он вновь заговорил:

— Разумеется и я во многом не согласен с политикой правительства, но это еще не значит, что нужно выступать против самих основ нашей государственности или оправдывать бастующих дармоедов.

— А позвольте поинтересоваться, г-н Кирхнер, — с подчеркнутой вежливостью произнес Ульянов, — с чем именно вы не согласны?

— Например с тем, что государь император слишком благоволит к евреям, — с победной улыбкой изрек фабрикант.

Отто Кирхнер имел все основания быть довольным собой. Уж теперь-то они с г-ном Бздилевичем найдут общий язык. В конце концов, г-н Бздилевич — весьма симпатичный молодой человек. Пусть в чем-то их взгляды и расходятся, в главном они сойдутся.

Что же касается Ульянова, то он уже не раз слышал подобные разговоры и прекрасно знал, что за этим последует.

— Многие ошибочно полагают, — продолжал Кирхнер, — что эта политика исходит не от государя императора, что она в значительной степени результат влияния крупной буржуазии…

— А чем, собственно, вы недовольны? — спросил Ульянов.

— Ну… как? — Кирхнер недоуменно развел руками и подозрительно посмотрел на своего собеседника.

— Что именно вам не нравится? — повторил свой вопрос Ульянов.

— Прежде всего — процентная политика! — с лихорадочным возбуждением начал Кирхнер. Видно было, что он оседлал своего любимого конька. — Эта политика наносит непоправимый ущерб российской промышленности.

— Каким образом? — осведомился Ульянов.

— Сегодня наши университеты обязаны принимать определенный процент этих выпускников хедеров из самых темных и отсталых окраин. Прежде ряды отечественных инженеров пополнялись за счет наиболее одаренных представителей русской молодежи, а теперь в эти ряды проникают совершенно никчемные люди, способные лишь на воровство. А там, глядишь, завтра меня вынудят нанять к себе в качестве управляющего такого вот пейсатого «специалиста»…

— А известно ли вам, г-н Кирхнер, — спросил Ульянов, одновременно медленно приподнимаясь со стула, — что передовая европейская мысль осуждает антисемитизм, равно как и другие расовые и национальные предрассудки?

— Да помилуйте, г-н Бздилевич, я вовсе не антисемит! Я стою за справедливость и переживаю за российскую экономику. Ведь за державу обидно!..

Внезапно Ульянов выбросил вперед правую руку, схватил фабриканта за волосы и ткнул его мордой в миску с горячей и жирной подливкой. Александра и появившаяся в гостиной Анжелика с интересом следили за развитием событий. Взвыв от боли и ярости, Кирхнер вскочил и начал кружиться по комнате, беспорядочно размахивая жирными конечностями. В эту минуту он был похож на каратиста, только кружился слишком неуклюже, да в движениях рук и ног не чувствовалось никакой системы. Ярость Ульянова уже улеглась. Скорее в целях самозащиты он сделал короткий шаг вперед и небрежно, почти не целясь, ударил Кирхнера ногой по яйцам…

Ежедневно, в два часа пополудни, генерал Барсукевич имел обыкновение пить чай. По воскресеньям он занимался этим в кругу семьи, в собственной гостиной, а по будним дням — в своем служебном кабинете. Подавать генералу чай, а заодно и свежий выпуск «Нового времени», входило в обязанности дежурного по отделению.

Если за стаканом портвейна Адольф Арнольдович должен был казаться читателю человеком, в целом, приятным, то в минуты чаепития он бывал отвратительно режимен. И этот крепкий ароматный чай, и свежие