Авдей приглушенно засмеялся, притянул меня к себе.
– Ведьмочка моя... Схожу я в поликлинику, не злись. Вот позавидуешь вампирам – у них зубы не болят.
– Нашел кому завидовать! У них зато атрофированы репродуктивные способности.
– Да? А как же тогда Кадушкин-сын родился от папы-вампира?
– Ну, значит, не у всех атрофировались. Так. Кажется, все собрали.
– Погоди-ка... Вон, внизу что-то черненькое валяется...
Я, усмехнувшись, порылась под книжным шкафом и извлекла на свет, отряхивая от пыли и паутины, небольшой плотный томик, переплетенный в черную кожу. На обложке был оттиснут лишь знак горизонтальной восьмерки. Бесконечности.
– Вот он, оказывается, где. А я искала его, думала, потерян окончательно...
– Так ведь тебя в кабинете лишний раз убраться не заставишь...
– Уборка кабинета – твоя прерогатива, мои амур.
– Ладно, не заводись. – «Мои амур» примирительно поцеловал меня в нос. – Это что за палимпсест?
– Уникальное издание. – Я открыла томик. – Было напечатано в Петроградской типографии в 1925 году. Антология поэзии вампиров Серебряного века.
– Что?
– Да. Вот эту книгу убирать не хочется. Кстати, здесь есть замечательные стихи.
– Не сомневаюсь. – Авдей жадно просматривал оглавление. – Как?! Мережковский?!
– Не волнуйся, это другой Мережковский.
– Точно? А фамилии-то какие... Нерасстанов, Тимьян Бледный, князь Овраг-Полевой... Вика, ты посмотри, Кадушкин!
Действительно. В оглавлении было указано: «Кадушкинъ Романъ. Песнопения къ звезде».
– И не подумал бы, что разговаривал с классиком, – вздохнул муж завистливо.
– Ты, считай, тоже классик, – утешила я своего фантаста.
Но он уже и не слышал. Он раскрыл книгу на стихотворениях нашего знакомого вампира и погрузился в чтение.
– Читай вслух, – потребовала я. – А то прогоню спать.
Я, закрыв глаза, прислонилась к стене. Усталость, тоска и тревога, ставшие моими постоянными спутниками в последнее время, куда-то ушли, милостиво позволив моей душе вдохнуть толику покоя...
– Белинский, – тихо сказала я. – А может, из их любви что-нибудь хорошее получится?
Муж с некоторым усилием захлопнул книгу, словно страницы сопротивлялись и не желали закрываться.
– Время покажет, – задумчиво сказал он. – Как вампира я его не одобряю, но как поэта...
Я отобрала у него томик стихов и, поднявшись по стремянке, засунула между пестрыми обложками «Библиотеки космической фантастики».
– Сюда девочки точно не полезут...
– Хорошо. А с этим что будем делать? Мы задумчиво поглядели на дюжину объемистых пачек.
– Как думаешь, если их спрятать на чердаке дачного дома, Дашка их обнаружит?
– Вика, в конце концов, ты у нас ведьма, тебе и решать.
– Ладно. Отвезу книги к Инари. Пусть отправит их в депозитарий Дворца драконов. Без специального разрешения туда попасть невозможно. Да и не думаю, что
Даша загорится такой идеей. Самое ужасное знаешь, что? _ 9
– Если она всерьез возьмется колдовать, у нее все и без книг получится. Все, что угодно.
– Ты говоришь так, как будто Дарья – Великая Ведьма. Вроде тех, которые составляют этот ваш... Трибунал Семи Матерей Ведьм.
– Есть симптомы, по которым я это подозреваю.
... А Великая Ведьма в это время крепко спала, и ей снился очередной сон. В котором она делает помело из палки от старой швабры и пучка павлиньих перьев. И отправляется в вольный полет над безмолвной столицей.
... Миловидная юная японочка в кимоно палевого цвета поставила передо мной чай и лакомство из соевого творога.
– Спасибо, Тиэко-тян, – сказала ей Инари. – Можешь идти. Я сама поухаживаю за гостьей. Тиэко улыбнулась и, поклонившись, ушла.
– Давно у тебя эта служаночка?
– С зимы. Муж настоял, потому что мне самой в одиночку уже трудновато управляться по хозяйству и заниматься с сыном... – Инари легко коснулась ладонью большого живота. – Да и в моем возрасте беременность нелегкое дело.
Я с удовольствием пила особенный, истинно японский чай и откровенно любовалась своей задушевной подругой. За те годы, что мы с ней знаем друг друга, как женщины и прирожденные драконы, она совсем не изменилась. Только красота ее, раньше сиявшая, как солнечный зайчик, теперь светилась ровным приглушенным светом. Инари, в отличие от меня, с глубокой серьезностью подошла к вопросу семейной жизни и в замужестве вела себя так, как и полагается порядочной японке. Не подумаешь, что эта немногословная, кроткая, ожидающая ребенка женщина когда-то была бесстрашным самураем-охранником и спасла жизнь не только своему сюзерену, но и моему семейству...
– Как вы живете? – поинтересовалась я. – Как здоровье мужа и Наследника Саге?
Всегда, когда я бывала в гостях у Инари, меня охватывало чувство умиротворенного умиления. Семья Павловых-Такобо жила в зеленом массиве Ильинского. Бизнесмен Павлов отгрохал особняк в помпезно европейском стиле, а Инари выделила себе клочок земли под чайный домик и небольшой классический садик камней. В чайном домике царила атмосфера покоя, уюта и дружелюбия; в токонома всегда стояла ваза с цветочной композицией, соответствующей дню лунного цикла, висели свитки с изречениями древних японских поэтов... Во время чайной церемонии полагалось говорить о прекрасном (природе, погоде, искусстве) и возвышенном (философии, поэзии). Но я, как суетный московский человек, нарушала регламент и задавала вопросы о насущном. Инари мне это прощала, ласково улыбаясь уголками не подкрашенного помадой рта.
– Муж уехал на деловую встречу в Саратов. А Саге сейчас в музыкальной школе, Тиэко поедет за ним где-то через час... Благодарение небесам, все здоровы.
