Амандус:

В горе я истаял

Сердцем будто свечи

И навек исчезли

Радостные речи!

Но внезапно разум

Мой воспрянул разом,

В рифмы обратился

И в стихах разлился.

Полилися речи,

Горести пропали

И любовь зажглася

В сердце точно свечи!

Да, дорогая Аннхен! Скоро явлюсь я к тебе рыцарем-спасителем и исторгну тебя из рук злодея, который хочет тебя погубить. А чтобы ты в этом не сомневалась, то вот тебе в залог несколько изречений из моей памятной книжки:

Грудь ширится, дух ввысь взлетает, чуток!

Будь нежен, тих, но не чуждайся шуток!

Страсть враждебна часто страсти,

Срок блюсти - не в нашей власти.

Любовь - цветение, сплошное бытие.

Мой шубу, юноша, но не мочи ее!

Ты говоришь, что зимою мороз?

Почему же не греют плащи? - вопрос!

Вникни, какие дивные изречения! Как просто и как вместе глубоко это сказано! Потому повторяю тебе, прелестная девочка, будь спокойна и не забывай твоего жениха. Придет время, когда тебя спасет и прижмет к своей взволнованной груди

Твой верный Амандус фон Небельштерн!

P.S. Вызвать Кордуаншпица на дуэль я не могу ни в каком случае, потому пойми, что каждая капля крови, пролитая мной, будет кровью поэта, которую надо беречь и лелеять, а не проливать без разбора. Мир имеет полное право требовать, чтобы такой высокий ум, как я, берег себя всеми способами. Оружие поэта - слово и песни. Я пронжу грудь моего противника тиртейскими песнопениями, эпиграммами и дифирамбами любви. Это будет битва, достойная поэта, который должен всегда быть вооруженным и готовым на бой! Таковым предстану пред тобой и я, чтоб завоевать твое сердце, - о моя Анна!

Прощай! Прижимаю тебя еще раз к моей груди! Надейся более всего на мою любовь и еще более на мое геройство, которое не остановится ни перед чем, чтобы освободить тебя от сетей злого демона, которыми ты опутана'.

Письмо это фрейлейн Аннхен получила как раз в ту минуту, когда забавлялась с королем Даукусом Каротин на ближнем лугу игрой в чехарду, и надо было видеть, с какой радостью смеялась при этом Аннхен, когда маленький карлик, разбежавшись со всех ног, прыгал через нее, как кубышка. Письмо возлюбленного - увы! - не произвело на нее прежнего впечатления, и далеко не с такой радостью сунула она его в карман. Скоро мы увидим даже, что оно прибыло слишком поздно!

Господин Дапсуль фон Цабельтау не мог надивиться быстрой перемене, произошедшей в понятиях Аннхен относительно барона Порфирио Оккеродаста, которого еще так недавно она положительно не могла выносить. Он пробовал обратиться за разрешением этого вопроса к сочетанию созвездий, но так как они не сказали ему ровно ничего, то он должен был остановиться на мысли, что человеческое сердце представляет такую же пучину неизведанного, как абсолютно все вообще, и что созвездия решительно ничего не смыслят в этом вопросе. Мысль, что Аннхен увлеклась возвышенной натурой барона Порфирио и вообще его особой, не представлявшей ровно ничего привлекательного, не выдерживала в глазах господина Дапсуля ни малейшей критики. Благосклонный читатель уже знает, что красота, по понятиям господина Дапсуля, вовсе не соответствовала той идее об этом предмете, какую имеют большинство молодых девушек. Сверх того, Дапсуль знал сам, что ум, талант, веселый нрав словом, всевозможные качества, играют в глазах женщин роль приятных жильцов только тогда, когда жильцы эти помещены в красивой квартире, и что если человек, обладающий такими качествами, одет не в модный фрак, то будь он даже сам Шекспир, Гете, Тик, или Фридрих Рихтер, - ему все равно предстоит опасность быть выбитым из занятой им позиции каким-нибудь гусарским лейтенантом в блестящем мундире.

С фрейлейн Аннхен, впрочем, было совсем другое дело. Вопрос о красоте или способностях был тут ни причем; ей просто представился редкий для всякой деревенской девушки случай сделаться королевой, а господин Дапсуль фон Цабельтау, кажется, должен был это хорошо понять простым здравым смыслом вместо того, чтоб обращаться за разрешением вопроса к созвездиям.

Легко себе представить, какое редкое согласие воцарилось с этих пор между господином Порфирио Оккеродастом, Дапсулем фон Цабельтау и фрейлейн Аннхен. Дело дошло даже до того, что господин Дапсуль стал гораздо реже ходить на свою башню, а почти все время проводил в поучительных разговорах со своим любезным нареченным зятем. Завтрак был любимым временем их сходок Порфирио Оккеродаст пунктуально являлся из своего шелкового дворца и с особенным удовольствием ел бутерброды, которые приготовляла ему фрейлейн Аннен.

- О Господи, - шептала она ему часто при этом на ухо, - если бы только папаша знал, что вы король, мой дорогой господин Кордуаншпиц.

- Тсс! Тише, тише! - отвечал Даукус Каротин Первый. - Молчи покамест! Скоро, скоро наступит день твоего блаженства!

Раз школьный учитель Дапсульгейма прислал фрейлейн Аннхен в подарок пучок прекрасных редисок из своего сада. Аннхен обрадовалась этому чрезвычайно, потому что господин Дапсуль очень их любил, а достать для нее что-нибудь из собственного огорода, с тех пор как там был раскинут шелковый дворец короля Даукуса, не было никакой возможности. Да сверх того, следует прибавить, что в палатке, среди множества разнообразнейших овощей и зелени, редисок не было вовсе, что не скрылось от проницательного взгляда Аннхен. Получив редиски, Аннхен тотчас же их вычистила и подала своему отцу к завтраку Господин Дапсуль с удовольствием срезал зеленые листья, посолил головки и съел уже несколько, как вдруг в комнату вошел Кордуаншпиц.

- О мой дражайший господин Оккеродаст! - воскликнул Дапсуль. - Не желаете ли скушать редиски?

На блюде лежала еще одна прекрасная, замечательной величины редиска. Но едва Кордуаншпиц ее увидел, как вдруг тотчас же закричал грозным пронзительным голосом:

- Как, недостойный герцог! Вы осмеливаетесь являться на мои глаза здесь? В доме, который я принял под свое особенное покровительство? Вы забыли, что я осудил вас на вечное изгнание за ваше дерзкое покушение против моего трона? Прочь! Прочь с моих глаз тотчас же, преступный вассал!

Едва сказал он эти слова, как редиска вдруг вскочила с тарелки; маленькие ножки выросли у ней по обоим бокам, на которых она, гордо выпрямившись и подбоченившись перед Кордуаншпицем, крикнула надменным голосом.

- Жестокий Даукус Каротин Первый! Напрасно пытаешься ты уничтожить мой род! Может ли кто-нибудь из твоих предков или родственников похвастать такой большой головой, как я? Умом, разумом, проницательностью, ловкостью род мой одарен гораздо больше, чем твой! Ты и вся твоя родня нравитесь только в молодости! Le diable de la jeunesse!* - вот ваша единственная привлекательная черта, тогда как нас любят все достигшие шестнадцати лет люди и постоянно любуются, когда мы киваем нашими зелеными хохолками! Вызываю тебя, Даукус Каротин, сейчас же на единоборство и берусь доказать, что ты трус и хвастун! Мы увидим, кто из нас двоих храбрее и сильнее!

______________

* Обаяние молодости (франц.).

С этими словами герцог-редиска схватил длинную плеть и начал без всяких церемоний хлестать ею короля Даукуса Каротин; тот же, не теряя присутствия духа, мигом выхватил шпагу и стал храбро защищаться от своего врага. Борьба завязалась не на шутку. Оба карлика подняли возню и кутерьму по всей комнате как сумасшедшие. Наконец король Даукус успел одолеть своего противника и стал теснить его так сильно, что тот с трудом спасся, храбро прыгнув в окно. Однако Даукус Каротин, чья испытанная храбрость уже известна читателю, этим не удовольствовался и, прыгнув в окно сам, побежал по пятам герцога за ним через пашню. Господин Дапсуль смотрел на этот кровавый поединок, пораженный каким-то немым ужасом, когда же он окончился, то он вдруг, точно очнувшись, неистово завопил:

- О дочь моя! О моя бедная Анна! - все погибло! Я!.. Ты!.. Мы все! - и затем опрометью бросился вон из комнаты прямо на свою астрономическую башню.