в далеком детстве. Или снимут с поезда, это они особенно любили, гордились своей выдумкой'

Это Солженицын мог, обобщая широчайшую практику и репертуар эмгэбэшников, писал в своей эпопее о механизме арестов, о том, где, когда и как могут арестовать любого гражданина. А произойти это могло...

'...в заводской проходной, из военного госпиталя с температурой, прямо с операционного стола, во время свидания с осужденной матерью, в 'Гастрономе', арестовывает странник, остановившийся у вас на ночь Христа ради, монтер, пришедший снять показания счетчика, велосипедист, столкнувшийся с вами на улице; железнодорожный кондуктор; шофер такси; служащий сберегательной кассы; киноадминистратор... и с опозданием вы видите глубоко запрятанное бордовое удостоверение.

Иногда аресты кажутся даже игрой - столько положено на них избыточной выдумки, сытой энергии, а ведь жертва не сопротивлялась бы и без этого. Ведь кажется достаточно разослать всем намеченным кроликам повестки - и они сами в назначенный час и минуту покорно явятся с узелками к черным железным воротам 'органов', чтобы занять участок пола в намеченной для них камере.

И когда Чеховский Иван Дмитрич сердито говорит:

'Страдание презираете, а небось прищеми вам дверью палец, так заорете во все горло!' многие ли сегодняшние 'интеллигентные читатели' вспомнят десятки примеров из воспоминаний бывших зэков, которые на себе испробовали этот способ добиться признания в несуществующих преступлениях?

'... зажимают руки в специальном устройстве - так, чтобы ладони подследственного лежали плашмя на столе, - и тогда бьют ребром линейки по суставам - можно взвопить!'

Кто из читателей 'Палаты N 6' мог, хотя бы в страшном сне, представить, что вышеуказанная экзекуция станет одним из многих десятков 'методических приемов', которые будут использовать палачи нашего времени? И называться все это будет 'истинтаг'.

'Если бы нам, все гадавшим, что будет, ответили бы, что в свободном Азербайджане будет пыточное следствие, невыносимыми избиениями будут доводить людей до самоубийства, будут 'опускать' человека, голого и привязанного пытать хлорными испарениями, загонять бутылки и резиновые дубинки в анальное отверстие, медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого - пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом'.

'Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе,- ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец.

В палатах, в коридорах и в больничном дворе тяжело было дышать от смрада. Больничные мужики, сиделки и их дети спали в палатах вместе с больными. Жаловались, что жить нет от тараканов, клопов и мышей. В хирургическом отделении не переводилась рожа. На всю больницу было только два скальпеля и ни одного термометра, в ваннах держали картофель'.

Бабель как-то говорил: 'Жизнь изо всех сил старается походить на литературу'. Наша же действительность в своем неуемном стремлении к подобному подражанию может потрясти самое необузданное воображение.

Андрей Ефимыч убеждал Громова:

'Вы спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении - бежать отсюда. Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступников, психических больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам остается одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо'.

Иван Дмитрич насмешливо-патетически возразит:

'Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой жизни, восторжествует правда, и - на нашей улице будет праздник! Я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь внуки дождутся. Приветствую их от всей души и радуюсь за них! Вперед! Помогай вам Бог, друзья!'

В этой связи как-то по-другому начинаешь воспринимать знаменитые раздраженные строки из письма Чехова к И.Орлову. Вышедший из мещанской купеческой среды, по капле выдавливающий из себя раба, он имел право быть недовольным:

'Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их и мало'. По моему глубокому мнению эти слова абсолютно совпадают и с нашей жесточайшей действительности. Только ситуация еще хуже, все меньше и меньше надежды на таких людей, их попросту, скоро, может вообще не остаться.

Мандельштам , относительно Советского Союза, говорил:

Палатой N 6 действительно стала вся страна. И хозяйничают в ней те, кто был обличен хоть самой малой властью. Что же говорить о тех, кто обладает властью беспредельной!

'Всем лагерным начальникам свойственно ощущение вотчины. Они понимают свой лагерь не как часть какой-то государственной системы, как вотчину, безраздельно отданную им, пока они будут находиться в должности. Отсюда - и все самодовольство над жизнями, над личностями, отсюда и хвастовство друг перед другом.

Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять что по большому счету ничего не меняется. С маленькими и не очень князьками мы встречаемся на каждом шагу в ЖЭКе и в паспортном столе, в больнице и в отделении полиции. И считаем, что все в порядке если полиция избивает людей а их начальник вышивает погоны золотом, когда врачи не оказывают необходимой мед помощи и т д. Ложь, подхалимство и лицемерие окружает всю нашу ужасающую 'жизнь'.

Не праздным авторским воображением создан сторож Никита, отнимающий нищенскую милостыню у сумасшедшего Мойсейки. Он позволяет себе это потому, что кроме него

'Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайной продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем'.

Тут мне вспоминаются слова Орхана Фикрет оглу 'Интеллект ишыгынызы сондюрмейин'

Герой произведения Горина, Барон Мюнхгаузен, призывая к голосу совести, говорит :

- Вы прежде всего умный человек. Думаю имеется неразрывная связь между интеллектом и совестью.

Нельзя уповать только на высшие силы, потому как будет поздно, когда нам только останется смириться, осознав свое ничтожество и бессилие перед 'Никитами', подобно Андрею Ефимычу

- Никогда нас не выпустят! - продолжал между тем Иван Дмитрич. Сгноят нас здесь! О господи, неужели же в самом деле на том свете нет ада и эти негодяи будут прощены? Где же справедливость?

Нам рано или поздно придется иметь дело с совестью, 'но совесть, такая же несговорчивая и грубая, как Никита'.

20.01.2004