что здесь его ждут. Более того, он знал, что только здесь его и ждут. Сейчас это было единственное место на земле, где его, Толика Парамонова, хотели видеть...

x x x

...Едва за Толиком захлопнулась дверь, Долорес начала очередной монолог. Толик всегда удивлялся, как ей удается выговорить такое количество слов за такое короткое время. Она продолжала говорить и тогда, когда Толик снял с нее халат, и даже тогда, когда он повалил ее на диван... Толик не прислушивался к монологу. Пафос его он понимал и без перевода - через каждое слово проскакивало: революция... Рикардо... Рикардо... революция...

- Да, да... - натужно бормотал Толик. Он явно поторопился с мизансценой и теперь, лежа в неудобной позе, силился расстегнуть брючный ремень. - Да, да... Дело Рикардо не умрет... Дело Рикардо будет жить в веках...

Наконец монолог окончился, рука Долорес потянулась к магнитофону, и в комнате на полную мощность загремела кумбия. Толик дернулся, как ящерица, готовая закопаться в бархан, но цепкие пальцы Долорес уже сдирали с него рубашку...

x x x

...Толик ополовинил стоящую на столе бутылку водки и теперь бесцельно слонялся по комнате, маясь внутренними монологами... Первым делом надо найти Сильви... Легко сказать, надо найти... Он даже не удосужился спросить, где она учится... А как быть с этой дурой Долорес?.. Ведь он же обещал ей поддержку... Кстати, не такая уже она и дура... Все-таки она человек идеи...

Делая очередной круг по комнате, он мельком глянул на себя в зеркало. Глянул и ужаснулся. Лицо пожилого упыря. Набрякшие веки. Глазные белки в частой сеточке кровяных прожилок. Стойкий апоплексический румянец на щеках... Нет-нет, нельзя глушить водку в таких количествах... Иначе можно надорвать сердце... А лечение здесь стоит дорого...

Зазвонил телефон. Толик кинулся к нему, сшибая стулья. Может это Сильви?.. Она добрая девочка, она не может долго обижаться... А, черт, как же он мог забыть, что полчаса назад заказал разговор с Москвой!.. Евпатий, дружок ты мой дорогой, ты сейчас единственный, кто может меня спасти!.. Только окажись дома, умоляю тебя, окажись дома!..

Толик цепко ухватил трубку, точно опасался, что она может выскользнуть у него из рук и сигануть под диван.

- Уи, уи!.. - Толик даже задохнулся, услышав заветное словечко 'Моску'. - Уи, мадемуазель! Я заказывал разговор с Москвой!.. - И после паузы продолжил уже по-русски. - Але?.. С кем я говорю?.. Это Парамонов из Парижа!.. Мне нужен Евпатий Воронцов!.. А когда он будет?.. Что-что?! - Толика бросило в жар. - Как это... арестован?.. Этого не может быть!.. А когда его... когда это случилось?..

В трубке продолжали говорить, но Толик уже ничего не слушал... Вот тебе и 'чайник со свистком'... Ах, Евпатий, Евпатий!.. Вот теперь у Толика и впрямь никого не осталось...

Толик подошел к зеркалу и пристально вгляделся в своего двойника. Небритый угрюмец из зеркальной рамы смотрел на него с нескрываемым отвращением. Но где-то там, в глубине его зрачков пряталось и другое ожидание и интерес: соврешь или не соврешь?..

- Прости меня, Евпатий!.. - глухо сказал Толик. - Прости, Аглая!.. Я все искуплю, вот увидите!.. Умереть за свободу можно везде!.. Везде, не только в России!..

x x x

...Было шесть часов утра, когда на одной из улочек в Клиши появилась необычная процессия. Она медленно и торжественно двигалась мимо закрытых еще лавчонок, неся над собой колышущееся алое марево из флагов и транспарантов.

Во главе процессии шли Толик, Долорес и Хорхе. За ними следовало еще человек двенадцать. Молодые белозубые, с оливковой кожей, они были для Толика невыгодным фоном - в их окружении он выглядел, как внезапно воскресший покойник.

Время от времени кто-то из демонстрантов чуть приотставал, чтобы наклеить на стену очередную листовку. Листовок было великое множество, на каждой из них гневно пламенело: 'Свободу Рикардо Фуэнтесу!..'

Демонстрация дошла уже почти до середины улицы, когда Хорхе вдруг коротким броском метнул в одну из витрин гранату. Грохнул взрыв, волна от него прокатилась по соседним витринам, в жилых помещениях со стоном осыпались окна, где-то пронзительно завизжала женщина...

Взрывы следовали один за другим. Неподалеку взвыла полицейская сирена. Несколько раз кряду сухо стрекотнул автомат. Демонстранты поспешно забрасывали улицу дымовыми шашками...

Толик уже не видел ни Долорес, ни Хорхе, глаза его слезились от едкого дыма, но он продолжал идти вперед, выставляя над головой, точно спасительную хоругвь, плакат с лозунгом по-французски: 'Свобода или смерть!'

Полицейские машины выплыли из тумана буквально в десяти метрах от Толика, и теперь пялились на него цветными 'мигалками', как аборигены чужой планеты - на неведомого земного пришельца.

Толик остановился. Дым оседал рваными клочьями, в белой пелене образовались зазоры, и теперь Толик отчетливо видел полицейских. Ему что-то крикнули в мегафон, он не услышал.

Все происходящее казалось Толику настолько неправдоподобным, что он даже не испытывал страха. Придавал уверенности и крохотный дамский пистолет, накануне подаренный ему Долорес. Пистолет лежал в кармане плаща, его опасный холодок Толик чувствовал даже сквозь одежду...

Толик поднял плакат повыше и крикнул по-русски: 'Да здравствует свобода!.. Да здравствует революция!.. Да здравствует Рикардо Фуэнтес!..'

Он поперхнулся дымом, снова откашлялся и хотел было выкрикнуть что-то еще, но вдруг услышал за спиной легкий щелк затвора. Звук был близкий и внятный. Толик обернулся. Облокотившись на капот автомобиля, в него целился молодой полицейский. Толик хорошо видел его лицо. Анонимное лицо исполнителя. Этот не будет выкрикивать лозунги, он просто нажмет курок...

И тогда Толик выстрелил первым. Выстрелил прямо в это молодое красивое равнодушное лицо и увидел, как оно взорвалось кровью, расплылось, перестало существовать...

В тот же миг со всех сторон затрещали выстрелы, и Толик, стоя в центре круговой пальбы, даже не успел понять, что стреляют именно по нему.

Тело его содрогалось от выстрелов, а он все продолжал стоять, будто запретил себе падать, пока не получит ответа на последнюю свою догадку: неужели это он, Толик Парамонов, золотой медалист сто тридцать шестой московской школы, убит сегодня утром на улицах города, о котором мечтал всю свою жизнь?..

x x x

На экране сменялись фотографии. В темноте зала лениво переговаривались полицейские. Разговор шел, в основном, о житейских пустяках - сидевших в зале мало интересовало происходившее на экране. Лишь изредка возникал профессиональный комментарий.

Вот пятилетний Толик в панамке и в трусиках стоит рядом с огромной овчаркой. Дело, видимо, происходит на даче...

...Вот он же, только уже в пионерском галстуке, на первомайской демонстрации. Сзади улыбающаяся тетя Вера...

...Вот Толик в Артеке. Берет автограф у знаменитого авиаконструктора Туполева...

...Вот Толик - выпускник. Среди парадно выстроившихся одноклассников он отмечен чернильным крестиком...

...Вот он в обнимку с Евпатием и Аглаей. Все трое хохочут в объектив.

...Вот он с какой-то девицей в бикини на берегу моря. Сзади пыхтит катерок с отчетливым названием 'Андрей Жданов'...

...Вот Толик целует Сильви. Это единственный его парижский снимок, сделанный расторопным Андреем...

...Нет, не единственный. Вот мертвый Толик на парижском асфальте. Один глаз, видимо, выбит, глазница залита кровью, другой, неестественно выпученный, удивленно смотрит прямо в камеру. Рука крепко сжимает древко плаката с надписью 'Свобода или смерть'. В отличие от прочих фотографий, любительских или просто поблекших от старости, эта выглядит на редкость четкой и выразительной. Делал профессионал.