поля и луга. Вдруг с земли густым роем в нашу сторону понеслись трассирующие пули Пилот начал кидать машину то в одну, то в другую сторону и сумел выйти из-под огня - линию фронта мы пересекли. До места десантирования осталось совсем немного. Пилот время от времени резко менял направление полета - на тот случай, если противник поднимет в воздух истребители. Наконец штурман подал команду: 'Приготовиться!'

Как положено, по этой команде цепляем к тросам, протянутым вдоль бортов самолета, карабины вытяжных фалов парашютов и становимся у открытых люков. Грузовой мешок подвинут к самому люку и даже немного высовывается наружу. Я становлюсь возле него у правого люка, Макаревич - у левого. За грузовым мешком прыгать опасно. Нельзя сразу - могут схлестнуться парашюты, в то же время и медлить опасно - не найдешь груз.

Время 3 часа 30 минут. Команда: 'Пошел!' Кричу ребятам что-то ободряющее и, выбросив грузовой мешок, ныряю вслед за ним в ночную бездну. После сильного рывка смотрю вверх. Все в порядке, купол раскрылся. Парашют осторожно, как бы нехотя несет меня к земле.

Приземлился в заснеженном редколесье, рядом Лемар Корзилов. Помогаем друг другу освободиться от парашютных лямок, а это нелегко - руки окоченели. На условный сигнал отозвался еще кто-то. Кто? Подбегаю - это Миша Козич. Он лежит на боку, морщится от боли и потирает правую ногу. Помогаю ему подняться. Перелома, кажется, нет, но ступать на ногу Мише больно: очевидно, растяжение связок. Пришлось снять с него сапог и сделать тугую повязку. Продолжаем подавать условные сигналы. Появляются Лева Никольский и Николай Гришин. Через некоторое время выходит на поляну и Костя Арлетинов. Нет только Макаревича, не откликается.

Пока кругом тихо, идет снег. Рядом накатанная дорога. Находим грузовой мешок, освобождаем его от парашюта. Макаревича все нет. Надо сориентироваться, где мы находимся. Посылаю Леву и Костю к строениям, которые темнеют поблизости. С остальными тем временем прячем парашюты в стогу сена. Снег пошел сильнее, падает крупными хлопьями.

Вдруг тишину разрывает выстрел, и эхо разносит его по лесу. Возвращаются Лева и Костя. У Левы пробита ладонь правой руки.

- Что случилось? - взволнованно спрашиваю Никольского.

- Выстрелил, гад, из окна, когда я постучался.

- Значит, немцы?

- Нет, просто хозяин хутора немец, - сказал Миша, - им приказано стрелять без предупреждения. Давайте-ка скорее разбирать грузовой мешок.

Часть содержимого грузового контейнера: боеприпасы, питание к рации разложили по вещевым мешкам, а остальное: часть продуктов, белье - спрятали в стогах сена. В это время послышался шум машин, который с каждой минутой становился все явственней. Машины шли с зажженными фарами.

Пора уходить. По компасу напрямую идем на юг. Идти трудно, то и дело приходится перелезать через колючую проволоку, которой огорожены даже лесные делянки. Ясно, что здесь живут немцы, у них так принято, как говорит Миша Козич. Наконец выходим на лесную дорогу.

Время четыре часа утра. На месте приземления, очевидно, орудуют немцы. В той стороне слышен треск автоматных очередей. До нас пули не долетают, но вспышки ракет, освещая все вокруг, создают ощущение незащищенности и тревоги. Ребята немножко нервничают. Успокаиваю их: 'Видите, какой идет снег? Ни одна собака не возьмет след'.

Весь остаток этой зимней ночи идем не останавливаясь, петляем, запутываем следы на случай погони. Продвигаемся вперед осторожно, чтобы не нарваться на засаду. Я иду впереди по компасу. Пот льет ручьем, идти становится все труднее, груз за плечами, кажется, стал вдвое-втрое тяжелее. Хочется сбросить и шинель и телогрейку, но бросать ничего нельзя.

Делаем очень короткие остановки, чтобы сверить местность с картой, прислушиваемся: нет ли погони, нет ли засады впереди. Никто из нас не забыл, как в Белоруссии погибли Геннадий Зелент, Леша Садовик, Тит Чупринский и другие славные наши товарищи. Засада - самое страшное, это не бой, это расстрел.

Рассвет застал нас в молодом сосновом бору. Здесь пришлось остановиться. Дальше идти было некуда - впереди открытое поле. Вдоль опушки - санная дорога. Сняли вещевые мешки, оружие и в изнеможении попадали на снег. Отдышались. Умылись снегом. Нестерпимо хочется пить. Горячими ладонями спрессовываем в комочки белый пушистый снег и откусываем от них маленькие кусочки. Развязали вещмешки, достали сало, сухари, колбасу.

- Ребята, может, перед завтраком по маленькой, - предложил Костя Арлетинов. - Оно как-то и веселей будет. - Потом сел на вещмешок, почесал за ухом и произнес, подмигнув Козичу: - Давай начнем с твоей фляги, Михаил, легче идти будет, а то ты у нас притомился что-то.

Хлебнули из фляги по два-три глотка, потом поели всухомятку: разводить костер в этом мелколесье было опасно. Затем занялись содержимым вещмешков. Их надо было немного разгрузить. Белье, часть продовольствия и боеприпасов припрятать. За ними можно будет вернуться потом, когда в этом возникнет необходимость.

Выставив охранение, решили вздремнуть. Ни снег, ни холод не могли помешать этому. Недолгим, однако, был наш сон. Наблюдатель Миша Козич услышал чужую речь и разбудил всех. Мы с оружием на изготовку притаились за деревьями. Гитлеровцы - их было человек десять - остановились примерно шагах в двадцати от нас. Лица бойцов побледнели - никому не хотелось вот так, в первый же день, ничего не успев сделать, ввязаться в бой, который неизвестно чем может закончиться.

Миша Козич вслушивается в разговор немцев и шепотом переводит. 'Один из них говорит, что без собак искать бесполезно. Второй с ним соглашается. Третий предлагает вернуться в часть'.

Остальные его дружно поддержали. Это мы поняли и без перевода. Снова заскрипел снег под ногами удалявшихся немцев. Пронесло...

Но не прошло и десяти минут, как мы услышали конский топот и опять приготовились к бою. Из-за деревьев выбежала собака - обычная деревенская собака с загнутым баранкой хвостом. Костя, не выдержав напряжения, вскинул автомат.

- Не стрелять, - тихо и внятно произнес я.

Костя опустил оружие. Собака между тем, равнодушно взглянув на нас, подняла заднюю лапу, сделала метку и снова побежала к дороге. Мимо нас проехала крестьянская подвода.

- Какая умная тварь, - вытирая пот со лба, заметил Лева, - даже не тявкнула.

- Фашисты отучили, - мрачновато пошутил Миша.

Дождавшись вечерних сумерек, Николай Гришин развернул рацию и вышел на связь. Покрутил рукоятки, отстучал позывные. Мы с волнением стали ожидать ответа. И вот наконец в наушниках отчетливо запищало.

- Ну что, есть связь? - спросил я. Гришин только кивнул в ответ и стал передавать нашу первую радиограмму: 'Приземлились благополучно. Хвоста нет. Не нашли Макаревича. Матросов'.

Ответ не заставил себя ждать: 'Поздравляю с благополучным приземлением. Район трудный. Будьте предельно осторожны. Хозяин'.

- Ну, спасибо, Николай, хорошо сработал! - похлопал я его по плечу. В ответ он рассмеялся как обычно, далеко откинув назад голову с залысинами. Работал Гришин всегда с непокрытой головой.

Поздно вечером мы вышли на дорогу, которая нам доставила столько беспокойства в течение дня. Она вывела нас к какому-то хутору. Сквозь щели закрытых ставен пробивался неяркий свет. Из дома доносились мужские и женские голоса.

Лева с Костей осторожно постучали в ставни и подошли к двери. Из хаты вышел какой-то человек и спросил по-польски:

- Кто тут?

- Свои, - по-польски же ответил Миша.

Поляк сделал пригласительный жест рукой, и мы зашли в дом. В охранении остались Никольский и Арлетинов.

В хате чадно от огня лучин, комната полна молодежи: парни, девчата. Справляют рождество.

- С праздником! - бодро и весело произносит Миша.

- С праздником и вас, - недружно и тихо отвечают поляки.

Молодежь торопливо освобождает места у стола. Садимся на лавку у стены. Сейчас не до еды и питья.

Самое главное - установить, где же мы находимся. Достаю карту, разворачиваю ее и через Мишу обращаюсь к хозяину:

- Что за хутор?

Отвечает. Но на лице растерянность, глаза тревожно перебегают с одного бойца на другого. Миша без обиняков объясняет, что мы разведчики передовых частей Красной Армии, что скоро придут и регулярные войска. Он рассказывает о формировании в Советском Союзе польской армии, о ее успешных боевых действиях, о положении на фронтах и о близком освобождении польской земли от немецко-фашистских оккупантов.

Поляки переглядываются, на лицах многих появляются радостные улыбки.

Я нахожу на карте названный хутор. Отсюда до условленного запасного места встречи - там мы должны встретиться с Макаревичем - километров десять-пятнадцать.

Охотно и подробно, перебивая друг друга, поляки отвечают на наши вопросы. Выяснили, что немецких войск поблизости немного, но жандармы бывают в каждой деревне, на каждом хуторе. Установили и следующее: деревня Фридрихсгофе, возле которой мы приземлились, - это совсем не то место, где должна была десантироваться группа. Правда, ошибка в расстоянии не очень большая километров сорок.

Радовало, что поляки люто ненавидят оккупантов, одобряют мероприятия Польского комитета национального освобождения, его земельную реформу, с нетерпением ждут грядущих перемен у себя. Чувствовалось, что они будут не только лояльны к нам, но, пожалуй, станут помогать в нашей работе.

Один из поляков высказал предположение, что мы те десантники, на ликвидацию которых утром выехали две роты гитлеровцев. Что ж, вполне вероятно. Настороженность, которая еще оставалась у поляков, исчезла полностью. Нас начали настойчиво угощать самогоном, а также солеными грибами, картошкой и прочей нехитрой закуской. Мы