— Конечно, — ответил Фил, немного успокоившись. — Но знай, я убежден, что это все объясняет, все! Ты просто-напросто принимаешь и декодируешь необычные внеземные сигналы.

— До вечера, Фил.

Я повесил трубку. Я не желал обсуждать эту проблему в присутствии Садассы Сильвии. Да и вообще в присутствии кого бы то ни было. Впрочем, не исключено, что позже, когда настанет подходящий час, я побеседую об этом с госпожой Сильвией. Но не прежде чем разговорю ее как следует.

Садасса обратилась ко мне:

— Что вы читали в «Таймс»? Не статью «Тюрьмы — источник благосостояния»? Это о тех местах, где под прикрытием слов о психологической реабилитации процветает рабский труд. «Осужденные не должны находиться в помещении, проводя целые годы в безделье, в то время как они могут…» Запамятовала… «… трудиться на свежем воздухе под теплыми лучами солнца. Бригадам заключенных по силам перестраивать трущобы, способствуя тем самым обновлению наших городов. Бок о бок с ними будут трудиться и вносить свой вклад в процветание общества хиппи, а также молодые люди, не сумевшие устроиться на другую работу…» Мне так и хочется добавить: «А когда они умрут от непосильного труда и истощения, то смогут отдать свои тела для сжигания в огромных печах, с тем чтобы потом мы изготовили из них в высшей степени полезные куски мыла».

— Нет, — сказал я. — Другую статью.

— Стало быть, о внеземном спутнике?

Я кивнул, хотя и не сразу.

— Все обман, — заявила Садасса. — Это один из наших спутников, в чем мы не хотим признаваться. Специальный пропагандистский спутник, передающий информацию для населения Советского Союза, которая воздействует на их подсознание. Потому он вещает на коммерческих частотах, используемых ЧМ- радиостанциями и телевидением, и через произвольные промежутки времени меняет частоту. В Советском Союзе люди принимают картинки длительностью в одну восьмую секунды, на которых счастливые американцы поедают роскошную пищу — в таком вот духе. Русские это знают, и наши это знают. Русские ведут такие же передачи с засекреченных спутников на Америку. Они собираются сбить наш спутник, вот что я вам скажу. И я их не виню.

Все это звучало вполне убедительно, хотя и не объясняло, почему самый известный советский астрофизик сделал такое заявление. Мояшка в который раз поставил на карту свою блестящую репутацию ученого, выступив с утверждением, что спутник имеет внеземное происхождение. Весьма сомнительно, чтобы безупречно честный человек был замешан в чисто политических махинациях.

— Вы действительно полагаете, что такой знаменитый ученый, как Георгий Мояшка, станет… — начал было я, однако Садасса хладнокровно и строго перебила меня своим негромким и нежным голосом.

— Мояшка поступает так, как ему приказывают. Все советские ученые безоговорочно подчиняются приказам еще с пятидесятых годов, со времен чистки Академии наук, устроенной Топчиевым. Он в те годы был проводником партийной политики в Академии, ее секретарем и лично загнал в лагеря сотни ведущих ученых. Вот почему они отстали от нас в области космических исследований. Им не удалось добиться миниатюризации элементной базы. А микроэлектроника в Советском Союзе вообще отсутствует.

— Да, — ответил я, озадаченный, — хотя в некоторых областях…

— Согласна, в области мощных ракет. Но они до сих пор используют вакуумные лампы! Самый заурядный японский стереомагнитофон сделан по более прогрессивной технологии, чем русские ракеты.

— Вернемся, однако, к вопросу о вашей работе, — сказал я.

— Хорошо, — благоразумно согласилась Садасса.

— Фирма не сможет платить вам много, но работа будет интересной.

— Много мне и не надо. И все же сколько?

Я написал цифру и показал ей листок.

— И впрямь немного, — сказала она. — Сколько же часов в неделю я должна работать?

— Тридцать.

— Пожалуй, мне удастся совместить это с занятиями.

Я разозлился.

— Вы вряд ли смотрите на вещи реально. За столь малое количество часов это неплохие деньги, тем более что у вас нет опыта. Ведь вам предстоит не стучать на машинке, а заниматься творческой работой. Мне придется учить вас. По-моему, вам предложены вполне приличные условия. Получить такую работу — удача, вы должны быть довольны.

— А как насчет публикации моих текстов? Их можно будет использовать?

— Если они достаточно хороши.

— Я принесла кое-что с собой. — Она открыла сумку и вытащила конверт. — Вот.

Из конверта я извлек четыре листка бумаги, на которых синими чернилами были написаны стихи. Почерк оказался разборчивым, но нетвердым — видимо, вследствие болезни.

Я прочел стихи — это были именно стихи, а не тексты песен, хотя в голове вертелось только что сказанное Садассой. Что намеревается сделать Советский Союз? Уничтожить этот спутник? Но что тогда будет со мной? Откуда придет помощь?

— Извините, — сказал я, — мне трудно сосредоточиться. Стихи очень хороши.

В моем тоне не было убежденности — то ли впрямь хороши, то ли нет. Все мои мысли были поглощены тем ужасным, мрачнейшим предположением, которое она высказала, — о намерениях русских. Теперь и мне это казалось вполне правдоподобным, даже очевидным. Конечно же, они не просто собираются сбить спутник. Они не могут допустить, чтобы внеземной космический объект, вторгшийся в наш лишенный воображения мир, посылал людям воздействующую на подсознание информацию, используя земные телевизионные передачи и радиовещание. Добавляя в них какие-то сведения, получать которые нам не положено.

Радио «Свободный Альбемут» — так я назвал эти передачи. Сколько вы еще протянете, после того как вас обнаружили? Ракетой не достать; они запустят спутник с ядерной боеголовкой и взорвут вас вместе со спутником. И прекратятся направленные сообщения. И прекратятся мои сны.

— Можно мне взять с собой ваши стихи? — спросил я Садассу. — Я хотел бы прочитать их дома в более спокойной обстановке.

— Конечно, возьмите. Послушайте, — спросила она неожиданно, — что вас так расстроило? Стихотворение о моей болезни? Знаете, оно на многих так действует. Я написала его, когда мне было очень тяжко — да вы и сами это поняли, прочитав. Тогда я думала, что умру.

— Да, — сказал я.

— Мне не следовало вам его показывать.

— Очень сильное впечатление, — сказал я. — Откровенно говоря, я не представляю, как стихотворение о человеке, страдающем от рака, можно использовать в качестве текста песни. Наверное, это было бы первым таким опытом.

Мы оба попытались улыбнуться. Не получилось.

— Другие стихи не так мрачны, — сказала Садасса. Она похлопала меня по руке. — Может, что-то и удастся положить на музыку.

— Наверняка.

Какая милая, какая несчастная девушка, подумал я. Милая и несчастная — все во мне восставало против такого сочетания.

Я передумал и не стал приглашать Садассу Сильвию на обед. Вместо этого я пораньше покинул офис и поехал домой. Мысли мои были заняты новой темой, предположением Садассы. Сложившаяся ситуация повергала меня в смятение.

Упрощенно говоря, я относился к ВАЛИСу и ИИ-операторам, управляющим сетью связи, как к чему-то божественному, а стало быть, не подверженному смерти. Невозможно взорвать Бога. А жена и лучший друг