всевидящей линзой. Знаешь, что ей стало о них известно?
— Ну?
— Они заговорщики, — сказал Николас. — Именно они спланировали убийства всех, кто был убит: доктора Кинга, обоих Кеннеди, Джима Пайка, Малколма Икс… Бог свидетель, Фил, она все это увидела. А мне было дано понять, кто она такая — сивилла. Римская сивилла, которая охраняет республику. Нашу республику.
Мы дошли до почтового ящика. Николас повернулся и положил руку мне на плечо.
— Она познала их и поняла, что они сотворили; и их призовут к ответу. Им ничего и в голову не приходило — они все шутили и смеялись, как беспечные школьники, а она наблюдала за ними своим третьим глазом — тем, с линзой — и тоже улыбалась. А потом третий глаз исчез, и она стала самой заурядной женщиной. Такой, как все.
— В чем цель заговора?
— Все они — дружки Ферриса Фримонта, — хрипло проговорил Николас. — Все без исключения. Мне было дано понять — и я понял, — что дело происходит в Вашингтоне, в роскошном номере роскошного отеля.
— Боже всемогущий!.. Похоже, нас проинформировали по двум существенным вопросам. Во-первых, ситуация еще хуже, чем мы думали. А во-вторых… нам помогут.
— О, она нам поможет, это точно. Говорю тебе, Фил, не хотел бы я поменяться с ними местами. А они все зубоскалили и ржали, будто все у них в ажуре. Когда на самом деле они обречены.
— Мне, признаться, казалось, что это мы обречены.
— Нет, — уверенно заявил Николас. — Они.
— Нам надо что-то предпринимать?
— Тебе — вряд ли, — поколебавшись, сказал Николас. — А вот мне… Мне, наверное, придется, По- моему, меня собираются использовать — когда придет время. Когда наши начнут действовать.
— Так они уже начали, — заметил я. — Вот, к примеру, тебе сказали. Если они многим скажут правду — как этот режим пришел к власти: буквально по трупам, по лучшим людям нашей эпохи…
— Тяжело все это, — вздохнул Николас.
— А ты уверен, что тебе не приснилось?
— Я действительно видел сон, — признался Николас. — Ничего подобного мне раньше не передавали. Фил, ты знаешь, что произошло в ту ночь с Джонни. Когда…
— Значит, их гибель организовал Феррис Фримонт?
— Да, это открыла сивилла.
— Но почему тебе? — спросил я. Из всех людей…
— Фил, сколько времени требуется, чтобы опубликовать книгу? С того момента, как ты сел ее писать?
— Много, — ответил я. — Полтора года как минимум.
— Да. Так долго она ждать не будет. Я чувствую это.
— А сколько она будет ждать?
— Вряд ли она вообще будет ждать. По-моему, для них задумать — значит сделать. Они планируют и действуют одновременно. Всеведущие умы, от которых ничто не скрыто. Аж дрожь пробирает.
— Но это ведь отличные новости!
— По крайней мере для нас, — согласился Николас. — Нам не долго еще отправлять эти чертовы открытки.
— Тебе следует написать Феррису Фримонту письмо, — сказал я, — и объяснить ему, что его вместе с подручными застукала римская сивилла. А что ты знаешь о римской сивилле? Вообще что-нибудь знаешь?
— Утром как раз посмотрел в «Британике». Она бессмертна. Та, первая сивилла, жила в Греции и была оракулом бога Аполлона. Потом она стала охранять Римскую Республику; написала кучу книг, которые читали вслух, когда Республике угрожала опасность. Я вот вспоминаю те толстенные, похожие на Библию книги, которые мне показывали в самом начале, — добавил Николас. — Знаешь, для христиан сивилла стала священна. Они считали ее пророком, наподобие иудейских пророков. Охраняющим добрых богобоязненных людей от напастей.
Именно это нам и требовалось — помощь свыше. Хранительница Республики услышала наш зов сквозь коридоры времени. В чем, собственно, нет ничего странного. Разве Соединенные Штаты не являются преемником Римской Республики? Мы унаследовали римскую сивиллу; бессмертная, она верна своему долгу. Да, Римская Республика исчезла — и в то же время существует в иной форме. Там говорят на другом языке и живут по иным укладам, но сердце империи осталось: единый язык, единый свод законов, единая денежная система, хорошие дороги… И христианство — государственная религия поздней Римской империи. После Темных веков мы отстроили все, что было потеряно, и даже больше; зубцы империализма протянулись до Южной Азии.
А Феррис Фримонт — наш Нерон.
— Если бы на книгу уходило не так много времени! — продолжал Николас. — Думаю, ВАЛИС все это сообщил мне для того, чтобы я передал тебе, а ты использовал материал как основу романа. Однако время ставит крест на такой возможности… если только ты уже не написал что-нибудь подобное. — Он посмотрел на меня с надеждой.
— Нет, — искренне ответил я. — Ничего из того, что ты мне рассказывал, я никогда не использовал. Слишком круто.
— Но ты ведь веришь?
— Я верю всему. Как выразился однажды обрабатывающий меня агент ФБР: «Вы верите всему, что слышите».
— И не можешь использовать?
— Информация предназначена для тебя, Николас. Им нужен ты, а не я. Так что давай — вперед на всех парах.
— Я «дам» по сигналу, — ответил Николас. — По освобождающему меня сигналу.
Он все еще ждал этого. Ожидание давалось нелегко — и тем не менее так лучше, чем самому решать, что делать и когда. Жди себе, пока сигнал извне не раскрепостит сокрытые внутри знания и способности.
— Если ВАЛИС намерен лишить Ферриса Фримонта президентства, то любопытно каким образом, — заметил я.
— Может быть, его сына наделят врожденными дефектами.
Тут я рассмеялся.
— Знаешь, на что это похоже? Иегова против египтян.
Николас промолчал. Мы продолжали неспешно идти.
— А ты уверен, что это не Иегова? — спросил я.
— Трудно доказать отрицание: мол, что-то не является чем-то.
— Но ты рассматривал такую возможность? Потому что, если мы имеем дело с Иеговой, им нас никогда не победить.
— Они обречены, — сказал Николас.
— Их будут преследовать сердечные приступы, рак, высокое кровяное давление, авиакатастрофы; на их сады нападет саранча; их плавательные бассейны во Флориде покроются пленкой смертоносных бактерий… Ты представляешь, что значит навлечь на себя гнев Иеговы?
Внезапно Николас как-то странно дернул головой и схватился за мою руку.
— Фил, у меня перед глазами сверкающие круги. Как я попаду домой? — Его голос дрожал от страха. — Сверкающие огненные круги, будто фейерверк… Боже всемогущий, я практически ослеп!
Так в нем начались перемены. Начались скверно: мне пришлось отвести его, будто малое дитя, к жене и сыну. Весь путь он льнул ко мне, хныкал и трясся. Я никогда не видел своего друга настолько испуганным.