социалистической Монголии, проводил — нормально. Отваливайте!

— Слушаюсь!

Витек взял Айзенкопфа под локоть, усадил в одно из такси, и машина отъехала.

— Следующее авто ваше, мистер Норд. А я доставлю даму. Изображу мужа, который провожает на поезд любимую супругу.

Зоя уже не икала и почти перестала дрожать. Голос ее, во всяком случае, звучал твердо:

— Благодарю, но пани Косятко современная женщина и привыкла обходиться без провожатых. Кроме того, если я польскоподданная, мне ни к чему подъезжать к вокзалу на длинной черной машине официального вида. Лучше доеду на такси.

Она вышла, не оглядываясь. Второй таксомотор тоже отъехал.

— Сильная женщина, — мечтательно произнес Октябрьский. — И очень красивая. Настоящая русская порода. Вы уж берегите ее, мистер Норд… Люсин, а ну продемонстрируй класс вождения.

— Слушаюсь, шеф.

Человек, за все время так ни разу и не обернувшийся, пересел к рулю. Машина поднялась из приречной черноты на темную набережную и поехала через скудно освещенный мост к сияющему огнями вокзалу. Этот маршрут показался уже распрощавшемуся с жизнью доктору символическим возвращением из мрака небытия.

На прощанье Октябрьский сказал вот что:

— Выметайтесь из моей страны. И упаси вас американский бог задержаться в Советском Союзе. Тогда искать вас будет не только Картусов, но и я. И уж кто-нибудь из нас наверняка найдет. При этом я, сами понимаете, не заинтересован брать вас живьем. С другой стороны, лучше уж будет угодить ко мне, чем к Янчику. Он на вас страшно сердит, а этот интеллигент, если ему прищемить хвост, превращается в настоящего садиста.

Помолчав, чтобы Гальтон как следует проникся сказанным, поразительный контрразведчик другим тоном, почти по-приятельски заметил:

— Норд, вот мы с вами оба классические вожаки стаи, самцы-лидеры. Но, скажите, случается ли вам, как мне, ощущать внутри себя нечто чрезвычайно женское? Уверен, что случается. Это иррациональный, но очень важный для выживания инстинкт. Он называется «предчувствие». Так вот, мое внутреннее дамское предчувствие говорит мне, что мы с вами обязательно еще встретимся. Пожелаем же друг другу, чтоб это случилось не в ситуации лобового столкновения. Я понятно выразился?

— Понятно.

— Ну, тогда пока.

Одинаково, по-бычьи склонив бритые головы, они пожали друг другу руку.

Очевидно для конспирации, билеты были в один вагон, но в разные купе. Соседями Гальтона оказались жизнерадостные молодожены и какой-то командировочный из Киева, тоже молодой и веселый. В СССР все старые и грустные, видимо, прятались по домам.

С Зоей тоже ехали три попутчика. Зато Айзенкопфу как члену Народного Хурала полагалось персональное купе. Там члены экспедиции и собрались.

Курт извлек из недр своего «универсального конструктора» аптечку, сделал себе какой-то укол и сразу же уснул, пообещав, что проснется совершенно здоровым и полным сил. Вмятина у него на лбу противоестественно порозовела и приняла форму сердечка, из-за чего княжна нарекла ее «поцелуем Ильича».

Зоя уже полностью оправилась от электрического шока. Они с Нордом сидели рядом, касаясь друг друга плечами, и тихонько, чтоб не разбудить биохимика, разговаривали. Тем для обсуждения хватало.

Итак, задание Ротвеллера выполнено. «Сыворотку гениальности» добыть не удалось, но это, строго говоря, и не входило в перечень обозначенных целей.

Громов уничтожен? Да.

Будут ли большевики вынуждены прекратить работы по экстракции сыворотки? Безусловно.

А все же Норд был не удовлетворен.

Ему не давали покоя два эликсира, упомянутые покойным директором: Эликсир Власти и Эликсир Бессмертия. То, что эти таинственные препараты действительно существуют, представлялось несомненным. Во всяком случае, Громов безусловно в них верил, а он не был похож на романтика и фантазера.

Недоразгаданная тайна папки с ответами томила Гальтону душу. У доктора было мучительное ощущение, что скорый поезд уносит его прочь не от чужого города с лягушачьим названием, а от величайшего открытия, о котором всякий ученый может лишь мечтать…

Об этом он и говорил Зое глухим от разочарования голосом.

Клеточный регенератор! Мобилизатор ума и воли! Подумать только! Сколько чудесных возможностей открылось бы перед человечеством, если вооружить его подобными инструментами!

Ах, Громов, Громов… Этот человек унес с собой в могилу слишком много секретов.

— Знаешь, — шептал доктор, — я уверен, что не стал бы его убивать. Я бы попытался вытащить его из бункера и увезти с собой. Нельзя было уничтожать человека, который обладает таким знанием!

— Если бы я не подвела тебя, если б не валялась на полу тряпичной куклой, всё было бы иначе, — виновато ответила Зоя, у которой имелся собственный повод для терзаний.

Ее слова напомнили Норду об инциденте с электрошоком.

— Почему ты назвала меня «Алеша»? Кто это — Алеша?

Она долго молчала.

— …Мой маленький брат. Помнишь, я тебе рассказывала, как мы остались вдвоем, без родителей, в Константинополе? Алеша снится мне почти каждую ночь… Будто он мечется в тифу, один, заброшенный, грязный, голодный. Зовет меня, а я не иду. И он умирает… Я никому и никогда не рассказывала эту историю до конца. Пока я чистоплюйничала и блюла невинность, отказываясь идти к клиенту, Алеша умер от голода и отсутствия медицинского ухода. Когда я сбежала из борделя и примчалась к нему, было поздно. Как же я себя тогда ненавидела! Хотела швырнуть эту чертову невинность в канаву, первому встречному. Но Бог не принял от меня искупительной жертвы. Он послал мне ангела, в виде джентльмена из Ротвеллеровского фонда… Вот кто такой Алеша. Пожалуйста, никогда больше не произноси при мне этого имени.

Зоя прижалась к его груди и безутешно, горько заплакала. Норд гладил ее по голове. Что тут было сказать? Только ждать, пока иссякнут слезы.

Но в дверь постучали, и княжна сразу выпрямилась, вытерла глаза, а ее лицо приняло выражение безмятежного спокойствия. Все-таки воспитание есть воспитание.

Это был проводник.

— Граждане, чайку желаете?

Норд вспомнил, что с самого утра ничего не ел, и почувствовал приступ лютого голода.

— А пожрать чего-нибудь нету, папаша?

— Три часа ночи, товарищ. Вагон-ресторан закрыт. — Проводник окинул опытным взглядом лица пассажиров, приметил солидный чемодан Айзенкопфа на багажной полке. — Скоро будет станция. Две минуты стоим. Могу сбегать в буфет, взять бутербродов или чего там у них. А пока чайку выпейте.

Делать нечего. Гальтон положил в стакан побольше сахара. Стали пить чай.

Теперь заговорили о листке из громовской папки — она не давала доктору покоя.

— У нас есть список ответов на какой-то вопрос — скорее всего один и тот же. Это явствует из несколько раздраженного тона, словно отвечающий сердится на тупость или непонятливость. Вот, смотри.

Он положил на столик листок и некоторые строчки перечеркнул карандашом.

1) 11.04 Ломоносов

2) 14.04 Я же говорю: Ломоносов

3) 17.04 Черный пополон (второе слово неразборчиво)

4) 20.04 Попробуй у Маригри («Умаригри»? Нет, все-таки «У Маригри»)

5) 23.04 Как? Очень просто! Загорье, где кольца

6) 26.04 Да око же, око!