Вследствие всех этих факторов группа войск Калининского фронта, осуществив прорыв южнее Белого, оказалась в одиночестве» (14).

Объяснение Жукова — не что иное, как отговорка. В своих мемуарах он не только проигнорировал планирование и проведение ноябрьской операции, но и уделил основное внимание Западному фронту, умолчав об истинных причинах поражения. Командование Западного и Калининского фронтов имело превосходную оценку местности в районе Ржева, причиной последующих трудностей была плохая погода, а отнюдь не незнание особенностей рельефа. Поддерживающей артиллерии тоже хватало: генералы Пуркаев и Конев имели огневую поддержку, которая была соразмерна поддержке их товарищей в районе Сталинграда, если не превосходила ее. Только в одном Жуков прав. Он сам, командование фронта и советская разведка недооценили размеры немецких резервов, уверенные, что все они отправлены под Сталинград. Но, так или иначе, Жуков приводит совершенно неудовлетворительное объяснение причин этого поражения.

Немногочисленные советские авторы воспоминаний, в которых упомянута операция «Марс», более откровенны в своих оценках. Но очевидно, ввиду официального запрета все они игнорировали более широкий контекст операции. Командующий 6-м танковым корпусом генерал Гетман, который на протяжении всей операции был болен, впоследствии писал: «Наступление велось на укрепленные позиции, занятые танковыми войсками противника, в условиях лесисто-болотистой местности и сложной метеорологической обстановки. И то и другое благоприятствовало противнику. У нас же отсутствовали должное взаимодействие с пехотой и надежное артиллерийское и авиационное обеспечение. Пехота отставала от танков.

Недостаточно было организовано подавление вражеских опорных пунктов, особенно его противотанковых средств, огнем артиллерии и ударами авиации. Это приводило к тому, что танковые бригады несли большие потери.

Корпус, как уже говорилось, не имел своей артиллерии, за исключением истребительно- противотанкового полка. Слабы были наши средства разведки и связи, что отрицательно сказывалось на управлении войсками.[19] Все это во многом затрудняло выполнение задач» (15).

Самый откровенный из мемуаристов, командир 1-го механизированного корпуса генерал Соломатин, еще активнее критиковал командование армии:

«Рассматривая действия 1-го механизированного корпуса на Калининском фронте, следует иметь в виду, что окружения противником корпуса и некоторых стрелковых бригад 6-го стрелкового корпуса могло и не произойти. Эти войска еще можно было отвести, когда создалась явная угроза окружения. Однако командующий 41-й армией, видимо, не без указания командования фронта, считал, что захваченный район важно удержать до перехода к новому наступлению, а прорвавшегося противника он рассчитывал разгромить и вновь соединиться с корпусом. В ходе наступательных операций такое решение вполне допустимо, если это очень выгодно и командование имеет достаточно сил и средств для прорыва кольца окружения, созданного врагом. Однако в данном случае замысел командующего не был до конца осуществлен из-за значительного численного превосходства немецких войск, действовавших против 41-и армии. Вот почему корпусу был дан приказ выйти из тыла противника» (16).

Соломатин подробно перечислил ошибки командования его корпуса и армии, которой он подчинялся. Прежде всего, он приписал победу немцев своевременному прибытию крупных танковых резервов, ошибочно полагая, что они имели численное превосходство над силами 41-й армии. Далее он указал, что у советских войск не было возможности до конца выполнить маневр, поскольку немецкая оборона так и не была прорвана на достаточно широком участке. Не говоря об этом напрямую, он обвинил в поражении командующего армией, который сосредоточил внимание на захвате Белого и не сумел выбить немецкие войска с этого стратегически важного «углового поста».

26 ноября, как только началось развитие успеха, писал Соломатин, командующий армией ослабил 1-й механизированный корпус, отозвав из него 19-ю механизированную бригаду и бросив ее в бой в районе подготовленных укреплений противника южнее Белого. Вскоре после этого, по утверждению Соломатина, Тарасов усугубил свои ошибки. Слишком долго продержав две отдельных механизированных бригады в резерве, Тарасов отправил их по двум расходящимся направлениям в то время, когда их объединенные усилия под командованием Соломатина могли помочь или полностью прорвать оборону немцев, или изолировать гарнизон противника в Белом. И, наконец, когда две танковых бригады Соломатина вышли к шоссе Владимирское-Белый, столкнулись с немецкими резервами и были вынуждены перейти в оборону, Тарасов отказался заменить их стрелковыми войсками, которые смогли бы маневрировать на фланге и в тылу противника (17).

Полковник Д.А. Драгунский, начальник штаба танковой бригады в 3-м механизированном корпусе Катукова и в будущем выдающийся командир советских бронетанковых войск, в своей критике еще заметнее перешел на личности — вплоть до того, что обвинил в некомпетентности командира своей бригады.

«Выяснилось, что неудачно идут дела в 1-й механизированной бригаде нашего корпуса. Командир этой бригады пехотинец полковник Иван Васильевич Мельников явно недооценивал тех преимуществ, которые давало использование танков и механизированных войск. Начальник штаба 1-й бригады не отличался высокой организованностью. Управление в бою было нарушено. Танковый полк этой бригады действовал в отрыве от мотобатальонов, последние, не имея танковой и артиллерийской поддержки, застряли в снегу. Связь с двумя батальонами была потеряна. Все эти факты отрицательно сказывались на делах корпуса в целом, что не на шутку тревожило генерала Катукова» (18).

Вскоре после описанных событий Драгунский был назначен начальником штаба 1-й механизированной бригады.

Через год после операции Отдел по использованию опыта войны Генерального штаба Красной армии подготовил подробный секретный анализ действий конно-механизированной группы 20-й армии. В нем резко и язвительно говорилось, что действия группы были неуклюжими и армия плохо поддерживала их. О последней тщетной попытке 6-го танкового корпуса вырваться из окружения было сказано следующее: «Здесь, так же как и прежде, взаимодействия частей, наступавших с фронта (1-я гвардейская стрелковая дивизия) и действовавших с тыла (остатки 6-го танкового корпуса), организовано не было и части действовали вразнобой. 1-я гвардейская стрелковая дивизия не поддержала атаки 6-го танкового корпуса, и его остатки, подавленные численно превосходящим противником, были большей частью уничтожены в Мал. Кропотово, не имея возможности даже выйти из боя из-за отсутствия горючего» (19).

Заклеймив всю операцию как провальную, критика откровенно и бесстрастно оценивает причины этой катастрофы:

«Основные причины неудачи ввода в прорыв конно-механизированной группы заключались в следующем.

Удар на правом крыле Западного фронта наносился на узком фронте. Сильных вспомогательных ударов на других участках не было. Наступление левого крыла Калининского фронта также не имело успеха. Все это давало возможность противнику свободно маневрировать своим резервом. Элемент внезапности отсутствовал из-за плохой маскировочной дисциплины, вследствие чего противник заранее знал о готовящемся наступлении и смог подтянуть необходимые резервы.

Ударная группа 20-й армии не прорвала тактической глубины обороны противника из-за плохо организованного взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации. Передний край был неточно определен, вследствие этого в период артиллерийской подготовки система огня противника не была подавлена. Части 20-й армии действовали вяло, нерешительно. Наступление 20-й армии и действия конно-механизированной группы должным образом не были обеспечены авиацией.

Следует отметить, что ввод конно-механизированных групп, когда пехоте удалось вклиниться всего на 4 км в глубину обороны противника, на узком фронте нецелесообразен. Попытки ввести конно- механизированную группу при незавершении прорыва обороны противника ведут к значительным потерям. В указанной операции танковый корпус потерял около 60 % своего состава при попытке прорыва обороны противника, а мощная конно-механизированная группа фактически была истощена безрезультатными атаками нерасстроенной обороны противника» (20).

Какой бы прямолинейной и точной ни была критика Генштаба, в ней тем не менее упущен тот момент, что преждевременное введение бронетехники на слишком тесном плацдарме также препятствовало последующему продвижению вперед поддерживающей артиллерии. В результате силам, развивающим