Галера Его величества султана Блистательной Порты 'Меч падишаха' Федор Мятелев, конечно, не раз слыхал, еще в доме отца о страшной участи галерного раба. Но ни его отец, ни друзья отца толком не знали что это такое – попасть к веслу.

Галера это большое гребное судно с тремя рядами весел. Их использовали во всех флотах, и это было весьма эффективное судно. Конечно в отличие от галеонов и фрегатов, ходящими на парусном ходу и весьма маневренных, галера была не столь быстроходна и не несла на себе такой огневой мощи. Но зато в некоторых случаях она могла действовать там, где парусное судно было бесполезно. А в штиль, когда паруса больших кораблей безжизненно повисали, галера быстро устремлялась вперед и могла нанести солидный урон врагу.

Гребцами на османском флоте были только рабы, захваченные в военных походах пленные или прожданные в рабство преступники. Впрочем, последних было не так много.

Федор попал гребцом на переднюю скамью галеры 'Меч падишаха'.

Его и других гребцов приковали к поперечным скамьям общей цепью пропущенной через ножные кандалы. Кузнец галеры, жилистый турок ловко заклепал железа на их ногах. Кроме того тонкие но прочные цепи надежно сковали и их руки. Правда, здесь размер железных украшений был много больше, чтобы не сковывать движений.

У каждого весла галеры сидело по трое невольников. Ближе к проходу посадили Федора Мятелева, а рядом с ним оказался его старый знакомый. Вот уж кого Федор не ожидал здесь увидеть так это его. Это был дворянин Василий Ржев! У самого борта был высокий с всклокоченной шевелюрой раб. Он назвался друзьям Минкой Ивановым.

– Откуда к нам, православные, – оскалив рот с желтыми зубами, спросил Минка. – И как вас звать- величать?

– Пан Анжей Комарницкий, – представился Федор, своим псевдонимом.

– О! – тихо присвистнул Минка. – То ты лях?

– Нет. Православный шляхтич с Украины, – Федор понял, что здесь стоит бросить свое притворное католичество.

– Тогда хорошо. А ты брат, кто будешь? – Минка обратился к Ржеву.

– Василий Ржев. Служил в полку дворянской кавалерии боярина Шреметева.

– Дворянин?

– Да.

– Оно и видно. Что побили вас татары? Чего так плохо дрались? Вся ваша кавалерия в рабских ошейниках сейчас гуляет, – хохотнул Минка.

– А ты что рад этому?

– Я-то? А я братья, простой мужик. Из под Рязани. И не то чтобы рад, но дворянскую кость мне жалеть вроде не для чего.

– И как тебя угораздило то рабом стать, друг Минка? – спросил Федор. – Давно за веслом-то?

– Десятый год. И все на 'Мече Падишаха'.

– Сколько? – не поверил Ржев. – Брешешь!

– Вот те крест – не брешу, – Минка перекрестился и его цепи при этом жалобно звякнули словно хотели сообщить, что Иванов не лжет. – Я, братья, от своего помещика сбег давно, да перед тем дом его пожег. Затем с атаманом Соколом погулял по Руси-матушке. А вам того слушать, небось, неприятно? Чай дворяне, шляхтичи.

Федор хорошо помнил что его отец участвовал в подавлении одного крестьянского бунта будучи в стремянном полку у боярина князя Долгорукого. Но понятно, сейчас говорить об этом не стоит.

– Да чего нам то делить теперь? – спросил он Иванова. – Что было, то быльем поросло. Сказывай далее про себя Минка.

– Так вот, сбег я стало от моего помещика. Я-то молодешенек тогда был. Атаман Сокол меня приветил. К себе в охранную сотню взял.

– Дале все понятно с твоим Соколом, – прервал его Ржев. – Мы знаем что его с Дона на Москву повезли в железах, да там на лобном месте голову ему и оттяпали.

– То так. Продали иудины души атамана. Но за то их черти на том свете заставят горячие сковородки лизать. А то и поболее.

– Чего поболее то быть может? – усмехнулся Федор.

– А то! Предатели самому Вельзевулу, станут вонючий зал лизать! Того я им искренне желаю. Во как! – с вызовом произнес Минка.

– Ай суровый ты вояка, брат Минка! – засмеялся Федор.

– Ужо какой есть. А когда после смерти атамана Сокола взялись за нас царские воеводы я и сбег подалее к черкасам* (* черкасы – так называли казаков запорожских). И от них попал я к татарам. И продали меня на галерный флот ихнего султана. Вот скоблю морюшко с тех самых времен. А теперь и вы со мной станете здесь робить. Знаешь, скольких я уже перевидал здесь рабов с тех пор? Дестяков с три – не менее.

– И чего с ними со всеми стало? – поинтересовался Ржев. – Сбежали?

– Сбёгли, дворянин, сбёгли. Да только на тот свет. Отсюда иначе никто не уходил.

Я то вовсе паршами зарос, аки пес шелудивый. Поначалу как попал на галеру, думал богу душу отдам. Все тело ныло. А потом помаленьку обвык и руки стали словно железные. И вы ежели не помрете, то такими станете.

– Мы не собираемся здесь надолго задерживаться, брат Минка, – спокойно произнес Мятелев.

– Так все говаривали, кто в первый раз сел на эту скамью. Да укатали Сивок крутые горки галерные.

– Ну, мы тебе, раб божий, не Сивки, – возразил Ржев галерному рабу. – И если тебе дано слово шляхтича, что долго здесь не просидим, то так оно и есть. Тебе небось незнакомо что оно есть слово шляхетское? Оно не в одной цене с холопским словом ходит.

Минка обиделся и отвернулся от новых знакомых.

Федор тем временем наклонился к Ржеву и зашептал ему на ухо:

– Для чего обидел человека, дворянин?

– Странно мне видеть тебя здесь, Федор.

– Как и мне тебя, Василий. Небось, уже и похоронил меня. Так?

– Не думал застать тебя среди живых, то правда.

– А я к богу-то и не поспешаю, дворянин. Но как тебя такого красивого да умного на галеру занесло? Чай не место для дворянина.

– Судьба, Федор.

– Много я чего за последнее время про судьбу слышал, дворянин. Однако, бог не Тимошка, а видит немножко.

– Ты это про что, Федор? – не понял Мятелева Ржев.

– А про то, что бог шельму метит. А ты вот шельма и есть!

– Придержи язык, стрелец!

– А ты мне рта не затыкай. Скоро турецкий флот выйдет в море, и направиться к Казы-Кермену.

– Куда? – переспросил Мятелева Ржев. – К Казы-Кермену?

– К Казы-Кермену, – с уверенностью ответил Мятелев.

– Я иное слышал.

В этот момент на палубу гребцов вошел широкоплечий турок обнаженный по пояс с гибкой плетью в руке.

– Слушайте сюда, поганые ишаки! – громко произнес он. – Сейчас геллера выходит в море! И капудан- паша приказал показать все, на что мы способны! 'Меч падишаха' должна первой прийти в обитель счастья Стамбул! Первой! И я именем Аллаха милостивого и милосердного, поклялся, выполнить его приказ! Так что всем кто будет плохо работать я сдеру шкуру с его поганой спины!

При словах Стамбул Мятелев с удивлением посмотрели на Ржева. Не ослышался ли он?

Нет. Турок ясно произнес слова обитель счастья Стамбул! Федор обернулся и внимательно посмотрел на турка с плетью: