— Александр Евгеньевич, — меня спрашивает Айзек Шохат из «Времени», — что вы думаете о ситуациях с жительницами России, периодически возникающих в аэропорту им. Бен-Гуриона?
— Я думаю, что это вельможное хамство. Понимаю, что каждое государство стремится ограждать себя от всяких негативных явлений, в том числе — и такого рода. Но должны быть какие-то правила. Нельзя допускать, чтобы женщине, только потому, что она молода и красива, был запрещен въезд в страну.
Еще один принципиально важный момент. В любой демократической стране должно соблюдаться такое правило — все законы и ведомственные инструкции, касающиеся прав и обязанностей человека, должны быть предъявлены этому человеку по его первому требованию. Их нельзя засекречивать.
— Допустим, что выдворенным женщинам под каким-то предлогом отказались показать инструкции. Но, может быть, их довелось видеть сотрудникам посольства, занимавшимся этими случаями?
— Их никто не видел. И я по-прежнему, не знаю, как должны действовать чиновники, которым поручено этим заниматься.
Кстати, с аэропортом связаны и другие сюжеты, вызывающие смешанные чувства. Вот человек собирается уезжать. Сотрудники службы безопасности аэропорта принимаются его расспрашивать: «Скажите, пожалуйста, кто ваши знакомые? У кого вы были? С кем ночевали?» Такие вопросы — прямое вмешательство в личную жизнь человека. Я понимаю, что люди, которые их задают, руководствуются соображениями безопасности, но… Но шанс, что с помощью подобных расспросов удастся выявить террориста, очень невелик…
— Жители Израиля настолько к этому привыкли, что очень спокойно воспринимают даже самые щекотливые вопросы.
— А мы не привыкли. Еще будучи журналистом, я летел однажды в Эйлат. И вдруг меня начали спрашивать: «А кого вы знаете, а с кем вы разговаривали?» Я отвечаю: «С Ариэлем Шароном разговаривал». — «А еще?» Называю имя еще одного известного политика. На меня начинают обижаться, будто я их разыгрываю. А я действительно брал интервью у этих людей. Я тогда отшутился, но многим в таких ситуациях не до шуток.
Безобразия продолжались. 18 сентября 1996 года я направил письмо министру внутренних дел Элиаху Свиссе:
«К сожалению, я вынужден беспокоить Вас по поводу, который трудно назвать приятным. 10 сентября с.г. по указанию работника МВД три российских туристки — Алла Соснер, Светлана Лебедева и Лариса Яковлева — прилетевшие в аэропорт Бен-Гурион рейсом «Эль-Аль» из Санкт-Петербурга, были задержаны и отправлены в полицейский участок. Им было заявлено, что они будут депортированы в Россию в связи с неправильным оформлением документов и отсутствием денег.
Женщины находились в камере полтора суток. Им не разрешили позвонить знакомым. Слава Богу, с трудом, но разрешили все-таки позвонить в российское консульство.
Прибывший в аэропорт российский консул выяснил: паспорта и визы находятся в полном порядке; у каждой из задержанных есть обратный билет, оплаченная туристическая путевка, ваучер на размещение в гостинице, медицинская страховка и 1500 долларов наличными.
Надеюсь, господин министр. Вы понимаете, что действия Ваших чиновников в аэропорту можно квалифицировать или как произвол, или как полное отсутствие профессионализма. В связи с этим убедительно прошу Вас, во-первых, исключить подобные случаи из практики работы представителей МВД в аэропорту и, во-вторых, принести через российское посольство официальные извинения указанным гражданам России».
Извинения были принесены. Однако произвол и хамство в аэропорту продолжались. Я позже вернусь к этой теме в связи с задержанием И.Д.Кобзона. Здесь же замечу вот что. На уровне министров и высшего чиновничества я имел дело, как правило, с образованными, воспитанными и, как мне казалось, интеллигентными людьми. Они понимали, что бдительность, забота о безопасности полетов не требует хамства. И они говорили мне это. Но или они лицемерили, или их реальная власть глушилась молчаливым и мощным сопротивлением аппарата. В любом из этих «или» я проиграл. Не смог защитить граждан своей страны. Точнее: мог выручать в конкретных случаях, но не мог добиться, чтобы этих случаев не было.
В ноябре начала раскручиваться история с постройкой жилого дома для сотрудников посольства. С хозяйственной точки зрения дело было стоящее. Недвижимость вернее денег. И как бы ни дорого обошлось строительство, в конечном счете иметь свое жилье выгоднее, чем платить за аренду. МИД с санкции министерства финансов благословил. Начались поиски участка и подрядчика. Нашли, наконец. С помощью мидовских юристов стали составлять документы, сначала — непременный протокол о намерениях. Дело шло туго.
Возможно, сказалось какое-то мое внутреннее сопротивление этому делу. Во время журналистских скитаний я насмотрелся на посольские дома, своего рода посольские гетто. Приходя с работы, сотрудники вновь оказывались в окружении тех же людей. Не дремало и «зоркое око». Возникали всякие проблемы. У нас же все жили на частных квартирах в разных частях города. Полная автономия и никаких «ок». Мне казалось, так лучше, вольготнее. Люди имеют возможность отдохнуть друг от друга. Не то, чтобы я саботировал, но как-то энтузиазма не проявлял…
Возникли трудности с мэрией. Она не разрешала строить то, что нам нужно, на участке, который мы выбрали. Фирма, с которой мы договорились, поставила вопрос так: черт с ней, с мэрией, мы начнем строить и в процессе строительства получим все необходимые разрешения; все так делают. Хорошо, сказали мы, но если не сможете сделать, то вернете нам деньги. Чтобы уравновесить риск (а речь шла о 4-х миллионах долларов), я потребовал банковскую гарантию. Тут фирма заартачилась. Договорились (это было уже в апреле 1996 года) так: фирма обязалась за семь дней получить все разрешения; если не получит, посольство имеет право аннулировать протокол о намерениях. Что я с легким сердцем и сделал 8 мая.
Потом велись переговоры с другими фирмами и о других участках, но постепенно все сошло на нет.
С разных сторон до меня доходили сведения, что Нетаньяху был бы не прочь посетить Москву. Основная цель была очевидна — укрепить свой политический авторитет. Другие цели — изложить позиции Ликуда по мирному процессу и дать понять, что правительство Ликуда будет активно развивать израильско-российские отношения. Посольство исходило из того, что работа с оппозицией — нормальный, естественный участок двусторонних отношений. Поэтому надо принять Нетаньяху. Если он станет премьером, это нам зачтется. Если — нет, зачтется тоже, ибо Ликуд останется одной из главных фигур на политической сцене.
Я просил у Москвы «добро» на предметный разговор с Нетаньяху. Но не получил. Если можно что-то не делать (не говорить), лучше не делать (не говорить). Золотое правило дипломатических традиций, идущих от Громыко.
В светлые ноябрьские промежутки сочинял предисловие к военным дневникам академика Иноземцева. Писал о нем и, конечно, о нас всех — «шестидесятниках». О нашей судьбе, перенасыщенной крутыми поворотами, интересной и безжалостной.
«Ныне модно кидать камни в тех, кого называют шестидесятниками. Камни — это больно. Нас легко упрекать. Ведь приходилось и наступать на горло собственной песне, и кривить душой. И тем не менее нам не стыдно за прожитую жизнь, за дороги, которые мы выбрали и которыми шли. Мы видели свою задачу в том, чтобы не дать растоптать, уничтожить всходы, проклюнувшиеся после XX съезда. И нам, нашему поколению, удалось это сделать. Иначе была бы невозможна перестройка.
Нам не повезло. Мы были еще слишком молоды, когда случился XX съезд партии. И поэтому не смогли превратить «оттепель» в весну. Мы были уже слишком старыми, когда началась перестройка. И поэтому, вытащив перестройку, вытащив демократию и гласность, мы не смогли предотвратить развал и хаос.
Теперь нам осталось писать мемуары. Чтобы наши дети и наши внуки лучше поняли наше время, а значит — и нас.
