Когда Вовик задержался в квартире Анастасии Георгиевны, Илларион Венедиктович почувствовал себя до того плохо, что ухватился руками за спинку скамьи, чтобы не упасть на землю. Правда, силы тут же, частично конечно, вернулись к нему, он даже ощущал их медленно нарастающий прилив, но, увидев в нескольких шагах от себя такси, из которого вышел пассажир, попросил шофера отвезти его в госпиталь. Там работало немало врачей, давно знавших Иллариона Венедиктовича, и он просто решил посоветоваться, уверенный, что его временное недомогание — следствие чрезмерного употребления жидкостей. И ещё он не забывал, что вечером обязательно должен быть у Ивана Варфоломеевича. Да и жаль, что не удалось окончательно договориться с Вовиком о встрече… Но что это такое? Он чувствовал себя великолепно! Ему даже захотелось выйти из машины и пройтись пешком!

— В госпиталь не надо, — сказал он шоферу виноватым тоном, — ложная тревога. Я сам себя напугал. Была минутная, может, мгновенная слабость, а я… стыдно! — и назвал свой адрес.

— Ничего стыдного нет, — ответил шофер, пожилой, с унылейшим выражением бесцветных глаз мужчина, — особенно, если в возрасте. Беречься надо ото всего.

Настроение у Иллариона Венедиктовича было какое-то замечательное и необычное. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад он едва не потерял сознание.

— Как это — ото всего беречься? — запоздало спросил он таксиста. — Как это — не стыдиться минутной слабости?

— Да вот так, — неопределённо, но недовольно ответил шофер. — Ото всего надо беречься, что здоровью навредить способно.

Илларион Венедиктович промолчал. В его организме что-то происходило. Преодолев желание идти пешком, он вышел из такси у своего дома и на скамье возле подъезда увидел знакомую фигурку — Федьку, почувствовал, что необыкновенно рад встрече, до того рад, что удивился.

Но Федька был сумрачен, долго отмалчивался, чуть ли не отмахивался в ответ на дружелюбные вопросы Иллариона Венедиктовича, пока тот резко не произнес:

— Давай выкладывай, зачем я тебе понадобился. А то пришёл, сидит бука букой, а я, видите ли, должен его уговаривать! Слушаю.

— Меня как раз и уговаривать-то не надо, — тихо ответил Федька. — А молчу я со страху. Ужас у меня получился. Вот и не знаю, говорить или нет.

— Со страха? От ужаса? Кто это тебя, бедненького, так напугал? Робка-Пробка?

— Во-во! — Федька даже голову в плечи втянул, словно ожидая удара по затылку. — Завтра начинаем действовать, а я вдруг подумал: а зачем мне это надо? Да мне всё это до лампочки! Сначала-то я не соображал совсем. Понравилось мне, что зажигалка у меня будет! А чего мне с ней делать? Все бандиты меня сильнее. Мне любой напинать и настукать может! Куда уж мне, такому…

— Не тараторь, Фёдор, не тараторь, — остановил его Илларион Венедиктович. — Ты не свои ощущения и соображения, а конкретные факты выкладывай. Что, например, означает фраза «завтра начинаем действовать» и почему ты не боишься, что тебя за разоблачение банды будут, как ты выражался, лупить смертным боем?

— Как — не боюсь?! — Федька прижался к нему плечом, и тот почувствовал, что мальчишка мелко дрожит, обнял его одной рукой и проговорил тоном приказа:

— А ну, успокойся! Рассказывай всё по порядку. И не дрожи. Учись быть мужественным. Мужчиной будь, Фёдор. Гарантирую, что никто тебя и пальцем не тронет. Я разговаривал с дедом вашего шефчика, тот обещал приструнить его, отбить охоту заниматься самодеятельным бандитизмом.

Вот что сообщил Федька. Сегодня утром неожиданно был назначен сбор банды. Собрались в каком-то пустом гараже. У Робертины был ключ от замка. Не считая шефа, пришло семь человек, а считая Федьку, восемь. На завтра запланировано два похищения. Сначала схватят какую-то девчонку, а у её бабушки вытрясут валюту. Потом возьмут какого то толстого Вовика. Что с ним будут делать, Федька не понял, но испугался здорово, потому что Робертина сказал, что это будет проверка бандитов на деле, и кто не выдержит, получит, но не зажигалку, а чего — Федька опять не понял, но испугался ещё здоровее. А главное, что ему, самому маленькому, поручили заманить ту девчонку, которую будут похищать, к гаражу. А если с девчонкой будет толстяк Вовик, то надо его дразнить и обзывать, а ещё лучше — вдарить толстяку, чтобы тот дал сдачи, а Федька позвал бы бандитов на помощь…

— Тут я со страху икать начал, — испуганно рассказывал бедный Федька. — А они давай хохотать, думали, дураки, что я их специально смешу. Потом им хохотать надоело, а мне икать не надоело, у меня икалось всё больше и больше. Всего меня дергало ещё. Икну и дёрнусь. Дёрнусь и опять икну. Тогда Робертина сказал, что шутки пора прекратить, и стукнул меня по затылку. Икаться у меня перестало, а дергаться я начал ещё сильнее. Тогда Робертина опять меня по затылку, да так здорово, что у меня со страху рот закрылся, будто зубы и губы мне клеем смазали. Носом дышу ну прямо как паровоз, а рот не открывается ни в какую. Тогда Робертина сказал, что я или осел, или веду себя… подозрительно, что ли… Это как?

— Да подозрительно! — Илларион Венедиктович, до этого с большим трудом удерживавшийся от смеха, не выдержал и рассмеялся. — Ну, решили, что ты нарочно молчишь, не подчиняешься шефу и доверять тебе нельзя. И он стукнул тебя по затылку в третий раз? Ещё больнее?

— Ага, ага, ага, — грустно подтвердил Федька. — Тогда рот у меня открываться стал, а вместо слов ерунда какая-то получалась. Хочу сказать, что я, мол, маленький, отпустите меня, не выйдет, мол, из меня бандита, а получалось: «Ям… ям… ям…»

— Это значит, что ты заикаться стал, — объяснил Илларион Венедиктович. — Ну и что Робертина?

— У-у-у! — Федька от страха зажмурился и долго молчал, не открывая глаз. — Тогда он сказал, что меня надо проверить или лик… ви… ди… ровать!

— Это каким образом?

— По-моему, это — лупить без конца. А проверить! — Федька жалобно пискнул. — Шляпу у кого- нибудь сорвать!

— И что ты ответил на такое подлое предложение?

— Чего я ответить мог? «Ям… ям… ям…»! Тогда Робертина и говорит, что надо меня, предателя, лупить, пока я его слушаться не буду. Ещё он сказал… — голосок у Федьки стал совсем тоненьким, — что если у меня мозги не заработают, то живым из гаража не выйду!!!

— Безобразие какое! — возмутился Илларион Венедиктович. — Болтовня, конечно, несусветная, но ведь ни чести, ни совести, ни жалости! И все старше тебя?

— И сильнее! Вот и напустились восемь штук на меня одного. Я и подумал, что если каждый вдарит мне по разу, то от меня одна одежда останется. Тут у меня со страху, не знаю, говорить или нет, живот заболел. Так больно стало! — Федька и сейчас обеими руками схватился за живот. — Хочу им сказать, куда мне надо, а получается одно: «Мневуб… мневуб… мневуб…» Хотел понятнее сказать, что мне, мол, в туалет надо, а у меня ещё хуже получилось: «Мневтул… мневтул… мневтул…»

— И долго ты так мучился? — сочувственно спросил Илларион Венедиктович.

— Не помню. Чуть не год, мне показалось. Бандиты все вокруг меня стоят, злые все, рычат, как волки, а меня со страху прямо раздирает или разрывает, уж не помню. Голова совсем ничего не соображает. Я — к дверям, но не сам бросился, а меня прямо бросило туда. А Робертина спиной к дверям встал, руки в стороны и кричит, что никуда я, предатель, не выйду. И вдруг голова моя засоображала. Ведь если я сейчас до «мы» не успею, то всю жизнь меня, знаете, кем обзывать будут?!?! И я прямо головой Робертине в пузо! И вылетели мы с ним оба из гаража! Только Робертина упал, а я — дёру изо всех сил! Ну, думаю, или мировой рекорд по бегу сделаю, или… И тут у меня вдруг всё прошло, будто и не было… — Федька и сейчас вздохнул с огромным облегчением. — Ведь всё у меня со страху было. С ужаса.

— А тебя преследовали? Бежали за тобой?

— Да где им за мной угнаться! Немного попробовали и отстали, может, всё ещё бегут. А я вот сюда прибежал почему-то. Какой же я бандит, когда такой трусливый? Вот попробуй я к ним без шляпы появись. Убьют!

— Никто тебя не убьет! — рассердился Илларион Венедиктович. — И вовсе ты не трусливый! А они! Собираетесь вы завтра где и когда?