– Конечно!

– Ну, ешь, если тебе хочется, а я пошел искать людей.

– Подожди, я с тобой!

– Но я думал, что ты голодна.

– Что ж… – Крошка бросила взгляд на стол. – Погоди-ка.

Она торопливо намазала маслом два куска хлеба и протянула один из них мне. Я не так чтобы уж очень торопился, поэтому съел его. Крошка мгновенно слопала свой, потом отпила глоток из кофейника и протянула мне.

– Хочешь?

Напиток оказался не совсем какао, и отдавал к тому же привкусом мясного бульона, но пить его было приятно. Я протянул сосуд обратно Крошке, и она допила его.

– Теперь я готова хоть с дикими кошками драться. Пошли, Кип.

«По соседству» оказалось через холл от нашего трехкомнатного номера и еще в пятнадцати футах по коридору, где мы обнаружили арку с дверью. Я велел Крошке держаться у меня за спиной и с любопытством заглянул в дверь.

Там оказалась диорама, очередная имитация. Но намного лучше, чем бывает в музеях. Сквозь кусты я смотрел на небольшую прогалину в диком лесу, выходящую на известковый берег. Я видел нависшее небо и вход в пещеру в скалах. Почва казалась сырой, как после дождя.

У пещеры скорчился пещерный человек, обгладывающий тушку какого-то зверька – по всей вероятности белки.

Крошка попыталась вылезти из-за моего плеча, но я впихнул ее обратно. Пещерный человек, казалось, не замечал нас, что пришлось мне вполне по душе. Ноги его выглядели коротковатыми, но весил он, наверное, раза в два больше меня, а мускулам его позавидовал бы чемпион мира по штанге. Голова была огромной, больше и длиннее моей, но лба и подбородка почти не было. Зубы большие и желтые, передний сломан. Я слышал хруст костей.

В музее в подобном случае я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не грызут.

– Ну, дай же посмотреть, – возмутилась Крошка.

Он услышал. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка вскрикнула; он повернулся и вбежал в пещеру.

– Пошли отсюда, – потянул я Крошку за руку.

– Подожди, – ответила она спокойно. – Он теперь сразу не выйдет. – Она начала раздвигать кусты руками.

– Крошка!

– Попробуй-ка, – предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. – Он все равно, что в клетке.

Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной преградой. Я мог немного прогнуть ее – на дюйм, скажем, – но не более.

– Пластик? – спросил я вслух.

– Да нет, – пробормотала Крошка, – скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Непохоже, чтобы он нас видел.

– Ладно, давай вернемся в свои комнаты.

Она продолжала ощупывать барьер.

– Крошка! – сказал я резко. – Ты не слушаешь!

– А зачем ты говорил, – возразила она не без логики, – если видел, что я не слушаю?

– Крошка! Сейчас не время упрямиться!

– Ты совсем как папа. Слушай, он сейчас выйдет; он же уронил крысу, которую жевал.

– Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, я тебя сам укушу, так и знай.

Она посмотрела на меня не без ярости:

– Да я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудничать… А, ладно, вряд ли он выйдет в течение ближайшего часа. Мы вернемся сюда потом.

– Хорошо, – я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:

– Эй, парень! Поди сюда!

Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.

Крик донесся от арки с противоположной стороны коридора чуть поодаль. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла Крошка.

В проходе маячил человек лет сорока пяти. Отнюдь не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае – в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной наряд, прихваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в тяжелые, короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч; с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением и не дружеским, и не враждебным, а так – осторожным.

– Спасибо, – буркнул он ворчливо. – Ты тюремщик?

– Да это же латынь! – изумилась Крошка.

Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?

– Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.

Пожевав губу, легионер буркнул:

– Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный же у тебя акцент.

– Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. – Я повторил это по-латыни. Потом добавил: – Говори, пожалуйста, помедленней.

– Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амико». Я гражданин Рима, так что не суйся.

Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, безусловно вульгарную, испанскую фразу.

– Что он говорит? – задергала меня за рукав Крошка. – Это латынь, да? Переведи.

Я обрадовался, что она его не поняла.

– Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?

– Не строй из себя профессора! Переведи!

– Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.

– Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? – любезно осведомился римлянин. – Говори толковым языком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.

Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.

– Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.

– Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь. – Он глянул на Крошку, будто только что заметил ее. – Твоя дочь? Продаешь? Если у нее на костях есть мясо, дам…

Лицо Крошки приняло свирепое выражение.

– Это я поняла, – сказала она яростно. – А ну, выходи сюда драться!

– Попробуй сказать по-латыни. Если он поймет, то, наверняка, тебя отшлепает.

Крошке это не понравилось.

– Но ты ведь ему не позволишь?

– Конечно, не позволю.

– Пошли обратно.