остаться одному и повидаться с призраком великого доктора Павлова.
— Ах, мистер Климов! Я еще не показала вам винный погреб! Там так романтично!
Секретарь протестовала, пытаясь вырваться и все же утащить меня в погреб, но я проявил твердость и довел ее до двери, выставил наружу и сказал:
— Прощайте.
— До свидания, — Нора обиженно захлопала ресницами. — Обращайтесь ко мне со всеми вопросами, что у вас возникнут! Вплоть до найма садовника!..
Это она кричала уже из-за двери, которую я весьма нелюбезно захлопнул у нее перед носом.
Быть похожим на Артура Хельдвига оказалось несколько сложнее, чем я думал.
Меня заморозили до запуска нейролингвы, поэтому загрузка данных через Сеть оказалась новым опытом. В первый раз ощущения действительно были неприятные. После того как загрузка завершилась, я почувствовал слабость, головокружение и тошноту. Чуть позже возникла странная иллюзия, будто у меня чешется мозг. Под черепной коробкой извилины странно зудели. Я не мог понять этого нейронного эффекта, а доктор Просперити оказался слишком занят, чтобы объяснить. Буллиган только пожал плечами и сказал, что ровным счетом ничего в этом не понимает и что когда ему довелось первый раз воспользоваться нейролингвой — то было такое чувство, что затылок вот-вот расколется от боли.
— Наверное, это у всех по-разному происходит, — сказал он.
В общем, как бы то ни было — теперь я знал о Громове практически все. Я отсмотрел все записи «Большого брата», имеющие отношение к этому мальчику.
Впечатление складывалось крайне противоречивое.
Дело в том, что я не видел перед собой супергероя, или гения, или кого-то в этом роде. Совершенно. Непохоже, что Громов одержим какой-либо идеей. Мне он показался несколько «деревянным». Я пока не разобрался — лишен ли он самих человеческих эмоций как таковых или же просто способности их полноценно выражать.
Я мысленно запретил себе сравнивать Громова с Робертом. Ведь Роберт в большей степени — мое личное творение, а Макс — истинное природное чудо, результат непредсказуемой хаотичной игры человеческих генов. Хотя, что я говорю? После работы доктора Си, адаптации омега-вируса и нескольких циклов стирания-восстановления памяти — о какой природности может идти речь?
Громов выглядел и действовал как манекен. По сравнению с Аткинсом он был очень красивым и явно привлекал к себе внимание девочек. Во всяком случае, та белокурая геймерша, Дэз Кемпински, бегающая быстрее лошади, очевидно, испытывает к нему какие-то чувства. Вряд ли исключительно дружеские. А он не замечает. Или не хочет замечать. Кажется, что он в броне. Нарочно отделился от всего мира непробиваемым слоем личного пространства.
Я сказал об этом Буллигану, он пожал плечами и заявил:
— За пятнадцать лет многое изменилось, доктор Павлов. Подростки, выросшие в эру нейролингвы, сильно отличаются от тех, которых помните вы. Благодаря новым образовательным технологиям они уже к пятнадцати-шестнадцати годам могут выполнять работу, на которую их родители были способны только к тридцати. Это в лучшем случае, потому что объемы профессиональной информации в любой сфере удваиваются каждый год и не каждому под силу справиться с этой лавиной. Не просто запомнить, а еще и научиться применять. Демографическая программа сильно изменила хайтек-пространство. Если вы заметили — тут остались только старики вроде меня и молодежь в районе двадцати. Среднее поколение словно отсутствует. Так вот — чтобы такие, как Громов, могли выполнять работу взрослых, им приходится довольно рано прощаться с иллюзиями детства. Все школьники его возраста выглядят замкнутыми, отчужденными и в какой-то степени бесчувственными. Это всеобщее явление. Громов всего лишь типичный представитель собственного поколения.
Я не нашел, что ответить Буллигану, поскольку не владел нужным объемом информации. Однако мое мнение в отношении Громова нисколько не изменилось. Он не гений. Он обычный человек. Может быть, чуть более наблюдательный, чем остальные. Омега-вирус попал к нему случайно. Над «Моцартом» работал сам доктор Синклер. Громов всего лишь соединил эти два не принадлежащих ему открытия и получил свою технологию. Однако ни о какой повышенной одаренности это, на мой взгляд, не говорило, а только о том, что «вселенная его любит», как выразился бы Роберт.
— В этом мальчике нет ничего особенного, — уверенно заявил я Буллигану после того, как его агенты загрузили в мою голову архив целиком. — Вам нечего его бояться. Пока ему самому лично ничего не угрожает, он даже думать не станет, как причинить вам какой-либо вред. Он аполитичен, лишен врожденного стремления к справедливости, желания быть лидером, жажды признания. Он как простейший организм — пока ему лично ничто не угрожает, остается инертным. Понимаете?
— Не торопитесь с выводами, — посоветовал мне Буллиган. — Попытайтесь установить с ним контакт. К сожалению, сейчас как раз возникла ситуация, когда этому «роботу», как вы изволили выразиться, угрожают, да еще как. Поэтому мы бы хотели заблаговременно выяснить, каких сюрпризов от него можно ожидать.
Макс решил сразу перебраться в собственный дом. Чарли почему-то расстроился. Всю дорогу до Рободома он пытался объяснить Громову, что тот мог оставаться в поместье Спарклов сколько угодно.
— Как ты будешь там жить? — сокрушался он. — Генеральная уборка Рободома предполагает чистку и отладку всех его механизмов. Все было без контроля — что хард, что софт. Неизвестно, как он будет себя вести! И потом, этот ужасный Альтер… Ты бы мог повременить хотя бы пару дней, пока не научишься им управлять!
— Он меня не раздражает, — ответил Макс.
Турбокар им пришлось бросить у подножия холма, на вершине которого стоял Рободом, потому что там заканчивалась дорога.
— Чарли, твой отец вполне ясно сказал, что не желает видеть меня в вашем доме, когда вернется. Ты хочешь, чтобы он лично вышвырнул меня вон? — Макс решил прибегнуть к последнему аргументу.
— Я бы мог поговорить с ним! — Спаркл недовольно пыхтел, толкая перед собой тележку с деталями, которыми Громов намеревался дополнить оснащение Рободома.
— Хватит того, что я пользуюсь деньгами с твоего счета, — Макс вез точно такую же тележку, как у Чарли.
Тайни с третьей партией «железа» отстал от прочих и плелся где-то далеко позади.
При всем своем совершенстве творение Аткинса было построено пятнадцать лет назад и нуждалось в некоторой модернизации. Это если очень мягко выражаться.
— Чарли, я, правда, очень тебе благодарен… — продолжал Громов. Колесо его тележки наехало на камень. — Если бы не ты, я даже не знаю, как пережил бы все это. Наверное, мы должны начать готовиться к Олимпиаде… Доктор Синклер обещал подыскать нам тренера, но это будет довольно трудно сделать, поскольку стоящие уже разобраны и закреплены за другими командами.
— Можем пока с сюжетами игр начать знакомиться, — Чарли улыбнулся. — Игры сложнейшие, Макс. Уж поверь, мы попробовали… «Сунь Укун — Царь обезьян» — нечто… настолько многомерное… И там все по большому счету зависит от основного игрока. То есть от тебя. Как ты успеешь научиться бегать по лианам и драться в свободном падении, чтобы одолеть врага и не разбиться об землю, я не представляю. По-моему, этим надо всю жизнь заниматься, чтобы в первую сотню попасть… А команд — больше трехсот! Все основные игроки — профессиональные геймеры! Их матчи транслируют «Экстра Реальность» и еще несколько Сетевых каналов круглые сутки. Их игра — это… высокое искусство. Да что я тебе рассказываю.
Громов насупился и налег на ручки своей тележки.
Рободом пустил их внутрь.
Голограмма Аткинса сердито уставилась на тележки, потом спокойно сунулась внутрь, как привидение, просканировав их содержимое.
