ним Арганте, Гвиневеру, Кайнвин и семьи, но Килдидду я не доверял — защитник из него никакой. Лучше доставить женщин и детей на север самому, решил я, а затем с небольшим эскортом отправить их из Кориниума в Глевум.
Но по крайней мере я сбыл с рук Арганте: пока я безжалостно развеивал по ветру слабые надежды Килдидда на оборону Аква Сулис, во двор храма въехал отряд всадников в доспехах. То были Артуровы люди, под знаменем с изображением медведя, а вел их Балин и на чем свет стоит клял толпу беженцев. Завидев меня, он облегченно перевел дух — и тут же потрясенно охнул, узнав Гвиневеру.
— Дерфель, ты что, не ту принцессу привез? — осведомился он, соскользнув наземь с усталого коня.
— Арганте в храме. — Я кивнул в сторону громадного здания, где Арганте загодя укрылась от дождя. За весь день она со мной так ни разу и не заговорила.
— Мне велено отвезти ее к Артуру, — объяснил Балин — грубовато-добродушный бородач с вытатуированным на лбу медведем и рваным белым шрамом на левой щеке. Я спросил его, что нового; он пересказал то немногое, что знал, и ровным счетом ничего хорошего. — Ублюдки прут вниз по Темзе, — сказал он, — по нашим прикидкам, они в трех днях пути от Кориниума, а от Кунегласа или Энгуса по- прежнему ни слуху ни духу. Это ж сущее светопреставление, Дерфель, вот что это такое — светопреставление! — Он внезапно вздрогнул. — Что это еще за вонища?
— Клоака засорилась.
— Причем по всей Думнонии, — мрачно отметил он. — Надо бы мне поторапливаться, — продолжал он, — Артур-то рассчитывал, что молодая жена прибудет в Кориниум еще позавчера.
И он решительно зашагал к храмовому крыльцу.
— А для меня есть приказы? — крикнул я ему вслед.
— Езжай в Кориниум! Да поскорее! И еще тебе велено прислать продовольствия — сколько сможешь! — Последний приказ Балин прокричал уже из-за массивных бронзовых дверей храма. Он привез шесть запасных лошадей — вполне достаточно, чтобы забрать Арганте, ее служанок и друида Фергала, — а это означало, что двенадцать Черных щитов Аргантиного эскорта останутся со мной. Мне показалось, они не меньше моего рады избавиться от своей принцессы.
Под вечер Балин ускакал на север. Мне и самому не терпелось в путь, но дети устали, дождь лил и лил, и Кайнвин убедила меня, что мы наверстаем время куда успешнее, если хорошенько отдохнем этой ночью под крышами Аква Сулис и поутру выступим с новыми силами. Я выставил стражу перед термами и позволил женщинам и детям вымыться в огромной курящейся купальне с горячей водой, а затем отправил Иссу и два десятка воинов прочесать город в поисках оружия для ополчения. После того я послал за Килдиддом и спросил, много ли провианта осталось в городе.
— Почитай что ничего, господин! — настаивал магистрат: он-де уже отослал на север шестнадцать телег с зерном, вяленым мясом и соленой рыбой.
— А жилые дома ты обыскал? — спросил я. — И церкви?
— Только городские амбары, господин.
— Тогда давай поищем как следует, — предложил я, и к наступлению сумерек мы собрали еще семь телег драгоценной снеди. Тем же вечером, невзирая на поздний час, я отправил телеги на север. Запряженные волами повозки ползут медленно, и лучше им выехать в сумерках, нежели простаивать до утра.
Исса дожидался меня в храмовом дворе. Обшарив город, он добыл семь старых мечей и дюжину копий для охоты на кабана, а люди Килдидда нашли еще пятнадцать копий, восемь из них — сломанные. Зато Исса кое-что узнал.
— Говорят, в храме спрятано оружие, господин, — сообщил он мне.
— Кто говорит?
Исса указал на молодого бородача в фартуке мясника, перепачканном кровью.
— Он полагает, после мятежа в храме спрятали запас копий, но священник все отрицает.
— Где священник?
— Внутри, господин. Я попробовал его расспросить, но он велел мне убираться прочь.
Я взбежал по ступеням крыльца и прошел сквозь массивные двери. Когда-то это был храм Минервы и Сулис (первая — римская богиня, вторая — бриттская), но языческие божества были исторгнуты вон и заменены на христианского Бога. Когда я заходил в святилище в последний раз, там высилась громадная бронзовая статуя Минервы в окружении мерцающих масляных ламп, но статую уничтожили в разгар христианского мятежа, и сохранилась лишь полая голова богини, и та торчала на шесте за христианским алтарем — как трофей.
Священник преградил мне путь.
— Это дом Божий! — завопил он. Он совершал таинство у алтаря в окружении рыдающих женщин, но прервал обряд — и накинулся на меня. Он был совсем юн и пылок — один из тех святых отцов, что и мутили воду в Думнонии: Артур сохранил им жизнь, чтобы не ожесточать людей еще более после провалившегося бунта. Этот священник, однако, явно не утратил былого мятежного духа. — Дом Божий! — заорал он вновь. — А ты оскверняешь его мечом и копьем! Войдешь ли ты в чертог господина своего при оружии? Так пристало ли врываться с оружием в дом Господа моего?
— Не пройдет и недели, как здесь будет храм Тунора, а на том месте, где ты стоишь, станут приносить в жертву детей ваших, — отозвался я. — Есть тут копья?
— Ни одного! — дерзко заверил он. Я поднялся по алтарным ступеням: женщины с визгом отпрянули назад. Священник выставил крест мне навстречу. — Во имя Господа, — затянул священник, — и во имя Его святого Сына, и во имя Духа Святого… Не-ет! — взвыл он вдруг, ибо я выхватил Хьюэлбейн и мечом выбил крест из его руки. Отколовшаяся деревяшка покатилась по мраморному полу; я ткнул клинком в гущу его бороды.
— Я разберу этот храм по камушку, но копья отыщу, — пригрозил я, — а твой вонючий труп закопаю под обломками. Итак, где они?
Дерзости у юнца разом поубавилось. Копья были спрятаны в крипте под алтарем: священник приберег их в надежде на новую вооруженную попытку возвести на трон Думнонии христианина. Вход в крипту был хорошо замаскирован: там некогда хранились сокровища, подаренные богине Сулис недужными, взыскующими исцеления, но перепуганный священник показал нам, как приподнять мраморную плиту — и взгляду открылась яма, битком набитая золотом и оружием. Золото мы оставили, а копья раздали ополченцам Килдидда. Я очень сомневался, что от этих шестидесяти в битве будет прок, но по крайней мере мужчина с копьем хоть сколько-то смахивает на воина, тем более издалека; глядишь, саксы и купятся. Я велел ополченцам быть готовыми выступать поутру и взять с собой столько провианта, сколько сумеют собрать.
Заночевали мы в храме. Я повымел с алтаря весь христианский хлам и установил голову Минервы между двумя масляными светильниками, дабы богиня хранила нас до утра. Дождь сочился сквозь крышу и собирался лужицами на мраморном полу, но ближе к рассвету ливень прекратился, и заря подарила нам ясное небо, а с востока повеяло зябкой свежестью.
Мы покинули город еще до восхода. Лишь сорок городских ополченцев выступили с нами: остальные исчезли, растворились в ночи; ну да сорок добровольцев всяко лучше, нежели шестьдесят ненадежных союзников. Беженцев на дороге не осталось: я пустил слух, что в Кориниуме куда как опасно, не в пример Глевуму, и теперь люди и скот запрудили западную дорогу. А наш путь уводил на восток, навстречу встающему солнцу, по Фосс-Уэй, что здесь пролегал прямо, как полет копья, между римских могил. Гвиневера переводила надписи, дивясь, что похоронены здесь уроженцы Греции, и Египта, и даже Рима. То были ветераны легионов, что женились на бриттских женщинах и обосновались близ целительного источника Аква Сулис; на затянутых лишайником надгробиях тут и там прочитывались благодарности Минерве или Сулис за щедро подаренные годы. Спустя час кладбище осталось позади и долина сузилась: к северу от дороги крутые холмы подступили к заливным лугам; очень скоро, как я знал, дорога резко свернет на север и уведет в нагорья между Аква Сулис и Кориниумом.
Но едва мы достигли узкой части долины, как завидели погонщиков волов: они в панике бежали нам навстречу. Они выехали из Аква Сулис накануне вечером, но их мешкотный обоз продвинулся не дальше поворота на север, и теперь, на рассвете, они бросили семь телег с драгоценным провиантом на произвол