но каким-то непостижимым образом кобыла удержала равновесие, вернулась на тропу и галопом понеслась дальше.

Миновав северную оконечность гигантских огненных кругов, Артур вновь свернул на плоскую возвышенность. На его белый плащ угодил тлеющий уголек, шерсть уже задымилась, но я поравнялся со всадником и загасил огонь.

— Куда? — крикнул он.

— Туда, господин. — Я указал на спирали огня близ храма. Никакого прохода я там не видел, но, когда мы подъехали ближе, стало ясно: проем тут был, но его заложили дровами, хотя и не так плотно, как в других местах; а еще осталась узкая брешь: повсюду пламя взметнулось на восемь — десять футов в высоту, а здесь пылало не выше пояса. За этим низким проемом зияло открытое пространство между внешними и внутренними спиралями — и там тоже стояли на страже Черные щиты.

Артур неспешно подъехал к бреши. Наклонился вперед, заговорил с Лламрей, словно объясняя ей, что от нее требуется. Напуганная кобыла прижимала уши, переступала на месте мелкими, нервными шажками — но уже не шарахалась прочь от яростных языков пламени, что плясали по обе стороны от единственного прохода к самому сердцу огненного узора. Артур остановил Лламрей в нескольких шагах от проема и принялся ее успокаивать, она же по-прежнему встряхивала головой и дико посверкивала белками глаз. Артур дал кобыле хорошенько рассмотреть проем, затем похлопал ее по шее, вновь поговорил с ней — и повернул прочь.

Он описал трусцою широкий круг, послал кобылу в галоп, пришпорил снова — и направил ее прямиком в проем. Лламрей запрокинула голову — я подумал, вот сейчас заартачится! — но тут она словно бы решилась и ринулась навстречу пламени. Кунеглас с Галахадом поскакали следом. Кулух выругался на чем свет стоит — дескать, зачем так рисковать-то? — а в следующий миг все мы уже гнали коней, поспешая за Лламрей.

Артур припал к шее кобылы; стена огня приближалась. Он позволил Лламрей самой задавать темп, и она вновь замедлила бег. Я решил было, она прянет в сторону, но тут же понял: это она изготовилась к прыжку сквозь брешь. Я закричал, стараясь не выдать страха, Лламрей прыгнула — и исчезла из виду: ветер задернул проем плащом раскаленного дыма. Следующим проехал Галахад, а вот Кунегласов конь метнулся в сторону. Я мчался след в след за Кулухом; в ушах шумело, воздух полнился жаром и гулом огня. Наверное, в глубине души мне хотелось, чтобы кобыла моя заартачилась, но она неслась вперед во весь опор: я зажмурился — и окунулся в пламя и гарь. Почувствовал, как кобыла взвилась в воздух, услышал ржание — и вот уже мы с глухим стуком приземлились внутри внешнего огненного круга, и я облегченно перевел дух и едва сдержал торжествующий вопль.

И тут плащ мне у самого плеча разодрало копье. До сих пор я помышлял лишь о том, чтобы преодолеть стену огня, и не подумал, что ждет нас внутри пылающего круга. Воин из числа Черных щитов атаковал меня, но промахнулся и теперь, выпустив копье, подбежал стащить меня с седла. Он был слишком близко, чтобы я сумел воспользоваться собственным копьем, так что я просто-напросто хватил его по голове древком — и послал коня вперед. Недруг вцепился в мое копье. Я выпустил древко, выхватил Хьюэлбейн и рубанул назад. Краем глаза я видел, как Артур верхом на Лламрей нарезает круги и машет мечом направо и налево, — и сам последовал его примеру. Галахад пнул кого-то ногой в лицо, еще одного проткнул копьем и понесся прочь. Кулух ухватил противника за гребень шлема и тащил бедолагу к костру. Воин, отчаянно пытавшийся развязать ремешки под подбородком, пронзительно заорал — Кулух швырнул его в пламя и повернул вспять.

Между тем сквозь проем уже прорвался Исса, а с ним и Кунеглас и шестеро его спутников. Уцелевшие Черные щиты бежали к центру огненного лабиринта, а мы мчались за ними рысью между двух стен бушующего пламени. Одолженный меч в руке Артура отсвечивал алым. Артур пришпорил Лламрей, она пошла легким галопом, и Черные щиты, видя, что их настигают, метнулись в сторону и бросили копья, давая понять, что больше не сражаются.

На полпути вдоль круга обнаружился проход во внутреннюю спираль. Проем между внешними и внутренними кострами составлял добрых тридцать шагов от края до края — достаточно, чтобы проехать и не изжариться при этом заживо, но вот коридор внутри спирали суживался до десяти шагов в ширину, и здесь пылали самые большие костры, самые яростные. Все мы поневоле замешкались у входа. Что происходит внутри круга, мы по-прежнему не видели. Знает ли Мерлин, что мы здесь? А боги? Я поглядел наверх, опасаясь, что вот-вот с небес прилетит карающее копье, но там лишь трепетала завеса дыма, застилая истерзанное огнем, извергающее потоки света небо.

Так въехали мы в последнюю спираль. Мы мчались во весь опор галопом, а витой проход сквозь ревущий шквал жара все сужался. Плясали языки пламени, дым забивал нам ноздри, зола обжигала щеки, но с каждым новым поворотом мы приближались к самому сердцу мистерии.

В гуле огня наше появление осталось незамеченным. Верно, Мерлин и Нимуэ и думать не думали, что обряд вот-вот прервут, ибо нас они не видели. Первыми нас заметили стражники, поставленные в центре круга: они предостерегающе завопили и бросились к нам, но Артур явился из огня, точно одетый в дым демон. Одежды его струили серое марево: он зычно закричал, вызывая противников на бой, пришпорил Лламрей и с силой врезался в строй Черных щитов, составленный кое-как, наспех. Проломил он щитовую стену просто-напросто за счет скорости и веса; все мы, размахивая мечами, последовали за Артуром, и горстка преданных воинов бросилась врассыпную.

Гвидр был там. Живой и невредимый.

Его крепко держали двое Черных щитов; завидев Артура, они выпустили мальчика. Нимуэ, пронзительно визжа, осыпала нас проклятьями через весь срединный круг из пяти костров; Гвидр, плача, подбежал к отцу. Артур нагнулся, сильной рукой подхватил сына и поднял его в седло. А затем обернулся к Мерлину.

Мерлин невозмутимо глядел на нас, по лицу его струился пот. Он уже поднялся до середины лестницы, прислоненной к виселице. Виселица — два древесных ствола, вкопанных в землю и снабженных перекладиной, — высилась в самом центре пяти костров. Друид был облачен в белое, рукава его одеяния по локоть покраснели от крови. В руке он сжимал длинный нож, но в лице его — я готов поклясться! — на миг отразилось глубокое облегчение.

Мальчишка Мардок был еще жив — хотя жить ему оставалось недолго. Ребенка раздели догола, рот ему завязали тряпкой, чтобы не вопил, и подвесили к перекладине за лодыжки. А рядом с ним, тоже подвешенное за лодыжки, покачивалось бледное тонкое тело — в свете костров оно казалось совсем белым, вот только глотка была перерезана едва ли не до позвоночника, и кровь уже вся вытекла в Котел и однако ж все еще капала с побагровевших концов длинных прямых волос. Таких длинных, что пропитанные кровью пряди болтались ниже золотого обода серебряного Котла Клиддно Эйдина, и лишь по длинным волосам я узнал в подвешенном трупе Гавейна — ибо его красивое лицо было залито кровью, покрыто кровью, замазано кровью.

Мерлин, все еще сжимавший в руке длинный нож — тот самый, убивший Гавейна, — при нашем появлении словно утратил дар речи. Выражение облегчения в лице его исчезло, теперь я ничего не сумел бы в нем прочесть, а вот Нимуэ орала на нас во весь голос. Она воздела левую руку — ту, что со шрамом на ладони, в точности таким, как у меня.

— Убей Артура! — кричала она. — Дерфель! Ты принес мне клятву! Убей его! Нам никак нельзя останавливаться!

У самой моей бороды блеснуло лезвие меча. Меч был в руке Галахада — и Галахад кротко мне улыбался.

— Ни с места, друг, — проговорил он. Он знал силу клятв. Знал он и то, что я не подниму руки на Артура: это он пытался оградить меня от мести Нимуэ. — Если Дерфель двинется, я перережу ему глотку, — крикнул он Нимуэ.

— Режь! — завопила она. — Ныне ночь смерти для королевских сынов!

— Только не для моего сына, — возразил Артур.

— Ты не король, Артур ап Утер, — наконец заговорил Мерлин. — Ты что, думал, я убью Гвидра?

— Тогда зачем он здесь? — осведомился Артур. Одной рукой он обнимал сына, другой сжимал окровавленный меч. — Зачем он здесь? — вновь вопросил Артур гневно.

В кои-то веки Мерлин не нашелся что сказать. За него ответила Нимуэ.