— Все мы здесь для того, чтобы это узнать, — уклончиво проговорил я. И тут меня осенило: а ведь в городе наверняка найдется десятка два саксонских шпионов, что пришли за тем же самым. Скорее всего, это бритты из свиты Ланселота, они же могут незамеченными смешаться с возбужденной толпой, которая между тем все прибывала и прибывала. Если Мерлин потерпит неудачу, подумал я, саксы воспрянут духом — и тем суровее окажутся весенние битвы.

Дождь припустил сильнее, я окликнул Гвидра, и мы все трое бегом бросились обратно во дворец. Гвидр принялся упрашивать отца: дескать, пусть ему позволят наблюдать за обрядом с поля под самыми укреплениями Май Дуна, но Артур лишь покачал головой.

— Если дождь не прекратится, то в любом случае смотреть будет не на что, — объяснил Артур. — Ты простудишься, и тогда… — И он оборвал себя на полуслове. Он собирался сказать: и тогда твоя мама на меня рассердится.

— И тогда ты заразишь Морвенну и Серену, — докончил я, — а я подхвачу простуду от них, а твой отец — от меня, и когда нагрянут саксы, вся наша армия будет чихать и сморкаться.

Гвидр на секунду задумался, решил, что это была шутка, и вновь потянул отца за рукав.

— Ну пожалуйста! — взмолился он.

— Ты будешь смотреть из верхней залы, вместе со всеми нами, — стоял на своем Артур.

— Папа, а тогда можно, я вернусь поглядеть на медведя? Зверюга уже пьян, на него вот-вот собак спустят. Я встану под навес и не промокну. Честное слово. Папа, ну пожалуйста.

Артур отпустил мальчишку, я послал Иссу присмотреть за ним, и мы с Галахадом поднялись в верхнюю дворцовую залу. Год назад, когда Гвиневера время от времени наезжала во дворец, в нем царили изящество и чистота, но теперь заброшенное здание пребывало в запустении и повсюду лежала пыль. Построили его еще римляне, и Гвиневера пыталась некогда восстановить древнее великолепие чертогов, но Ланселотовы войска разграбили их во времена мятежа, а приводить покои в порядок никто не стал. Люди Кунегласа развели огонь прямо на полу, и миниатюрные плитки трескались от жара. Сам Кунеглас стоял у широкого окна и оттуда мрачно глядел поверх соломенных и черепичных крыш Дурноварии в сторону склонов Май Дуна, едва различимых за пеленой дождя.

— Ведь распогодится, правда? — взмолился он, завидев нас.

— Чего доброго, польет еще сильнее, — заметил Галахад, и при этих словах на севере зарокотал гром и дождь заметно усилился: капли так и отскакивали от крыши на четыре-пять дюймов. Дрова на вершине Май Дуна здорово вымокли, но пока, надо думать, пострадали лишь верхние слои, а в глубине завалов древесина сухая. Собственно, внутрь вода не просочится еще с час или более такого ливня, а сухая растопка в середине очень скоро вытопит влагу из отсыревших веток, однако если дождь затянется до ночи, костры так и не разгорятся толком.

— По крайней мере, под дождем пьяные протрезвеют, — отметил Галахад.

В дверях появился епископ Эмрис в черной, насквозь промокшей и заляпанной грязью рясе. Он опасливо оглянулся на грозных язычников — копейщиков Кунегласа — и поспешно присоединился к нам у окна.

— Артур здесь? — спросил он.

— Он где-то во дворце, — отозвался я и представил Эмриса королю Кунегласу, добавив, что епископ — из числа наших добрых христиан.

— Уповаю, что все мы добры, лорд Дерфель, — проговорил Эмрис, кланяясь королю.

— По мне, так добрые христиане — это те, которые не бунтовали против Артура, — откликнулся я.

— А был ли это бунт? — промолвил Эмрис. — Думается, лорд Дерфель, это было безумие, порожденное благочестивой надеждой, и смею сказать, что сегодня Мерлин делает в точности то же самое. Подозреваю, он останется разочарован, так же как не оправдались надежды моей бедной паствы в прошлом году. Но к чему приведет разочарование нынешней ночи? Вот зачем я здесь.

— Так к чему же оно приведет? — заинтересовался Кунеглас.

Эмрис пожал плечами.

— Если Мерлиновы боги так и не появятся, о король, кого во всем обвинят? Христиан. А кого вырежет толпа? Опять же христиан. — Эмрис осенил себя крестом. — Хочу, чтобы Артур дал слово защитить нас.

— Уверен, он даст — и охотно, — заверил Галахад.

— Ради тебя, епископ, даст, — добавил я. Во времена смуты Эмрис остался верен Артуру: хороший был человек, пусть и осмотрителен в советах столь же, сколь тучен телом. Подобно мне, престарелый епископ входил в королевский совет, что видимости ради наставлял Мордреда в делах правления, хотя теперь, когда король наш был узником в Линдинисе, совет собирался редко. Артур общался с советниками с глазу на глаз, а затем принимал решения сам, но на самом-то деле что-то решать требовалось лишь там, где речь шла о подготовке Думнонии к вторжению саксов, и все мы были рады-радехоньки переложить это бремя на Артуровы плечи.

Промеж серых туч скользнула раздвоенная молния, а мгновение спустя раздался удар грома, да такой оглушительный, что все мы непроизвольно пригнулись. Проливной дождь внезапно усилился еще больше, свирепо забарабанил по крышам, и яростно взбурлили ручьи грязной воды, струящиеся по улицам и переулкам Дурноварии. По полу растеклись лужицы.

— Может, боги не хотят, чтобы их призывали? — угрюмо предположил Кунеглас.

— Мерлин говорит, они далеко, — отозвался я, — так что дождь — не их рук дело.

— Что, несомненно, доказывает: за этим дождем стоит Бог еще более великий, — гнул свое Эмрис.

— Не по твоей ли просьбе? — ядовито осведомился Кунеглас.

— Я не молился о дожде, о король, — отозвался Эмрис. — Воистину, ежели на то твоя воля, так я помолюсь о том, чтобы дождь прекратился. — С этими словами он закрыл глаза, широко развел руки и запрокинул голову в молитве. Торжественность момента слегка подпортила дождевая капля, что просочилась сквозь черепицу крыши и плюхнулась точнехонько на тонзуру, — однако ж епископ закончил молитву и осенил себя крестом.

И — о чудо! — не успела пухлая Эмрисова рука сотворить знак креста на изгвазданной рясе, как дождь начал стихать. С запада еще налетали шквалы брызг, но барабанная дробь по крышам разом прекратилась, и в воздухе между нашим высоким окном и гребнем Май Дуна постепенно прояснилось. Холм по-прежнему темнел мрачной громадой под серыми тучами, и в древней крепости ничего невозможно было разглядеть, кроме разве горстки копейщиков, охраняющих укрепления, да нескольких паломников ниже по склону: эти подобрались к форту так близко, как только посмели. Эмрис сам не знал, радоваться ему или огорчаться действенности своей молитвы, но на всех нас она произвела громадное впечатление, особенно когда тучи на западе расступились и склоны Май Дуна вызеленил косой, водянистый луч солнца.

Рабы принесли нам подогретый мед и холодную оленину, но мне кусок в горло не шел. Я все наблюдал, как день клонится к вечеру и рвутся лоскутья облаков. Небо светлело, на западе, над далеким Лионессом, запылало алое горнило. Солнце садилось, был канун Самайна, и по всей Британии и даже в христианской Ирландии народ оставлял снедь и питье для мертвых, которые вот-вот перейдут пропасть Аннуина по мосту из мечей. В эту ночь призрачная череда теней явится на землю, туда, где они некогда дышали и любили — и умерли. Многие умерли на Май Дуне, так что нынче ночью холм заполонят духи; я же неминуемо представил, как маленькая призрачная Диан бродит на развалинах дома Эрмида.

Пришел Артур, и я подумал, до чего же непривычно он выглядит без Экскалибура в узорчатых ножнах. Видя, что дождь прекратился, он недовольно буркнул и выслушал просьбу епископа Эмриса.

— Я выслал на улицы своих копейщиков, — заверил он епископа, — так что, пока твои люди не задирают язычников, никто их не тронет. — Артур принял из рук раба рог с медом и вновь повернулся к епископу. — Я в любом случае хотел с тобой повидаться, — промолвил он и поделился с епископом своими тревогами насчет короля Мэурига Гвентского. — Если Гвент не выйдет на бой, саксы задавят нас числом, — предостерег он Эмриса.

Епископ побледнел как полотно.

— Да быть того не может — Гвент не допустит, чтобы Думнония пала!

— Епископ, Гвент подкуплен, — сообщил я и в свой черед поведал, как Элла пустил в свои земли