поднималась легко, а я, пыхтя, тащился сзади: так мы уходили все глубже и глубже в горы. По моим прикидкам, мы уже оставили Силурию далеко позади и оказались в Повисе, в той части злополучной страны, на которую власть юного Пирддила не распространялась. Здесь был оплот беззакония и логово разбойников, а Олвен безмятежно бежала себе вприпрыжку по тропке, не задумываясь об опасности.

Настала ночь. С запада наползли тучи, и очень скоро мир погрузился в непроглядную тьму. Сколько я ни оглядывался по сторонам, не было видно ни зги. Ни огней, ни даже отблеска далекого пламени. Вот таким, наверное, Бел застал остров Британию, когда впервые принес сюда свет и жизнь.

Олвен вложила ладонь в мою руку.

— Идем, господин.

— Так ничего ж не видно! — запротестовал я.

— Я все вижу, — возразила она, — доверься мне, господин. — И с этими словами Олвен повела меня вперед, порою предупреждая о препятствии.

— Переходим ручей, господин. Ступай осторожно.

Я чувствовал, что дорога наша уводит все выше. Мы пересекли полосу предательского глинистого сланца, но рука Олвен надежно покоилась в моей. В какой-то момент мы, верно, вышли на гребень высокого утеса: в ушах засвистел ветер, а Олвен запела странную песенку про эльфов.

— В здешних холмах эльфы до сих пор живут, — поведала она мне, когда песнь отзвучала. — Повсюду в Британии их перебили, а здесь — нет. Я их видела. Они-то и научили меня танцевать.

— Хорошие из них учителя, — отозвался я. Ни единому ее слову я не верил, однако теплое пожатие маленькой ручки ободряло и успокаивало.

— У них плащи из осенней паутинки, — промолвила она.

— То есть нагишом они не танцуют? — поддразнил я.

— Под плащом из паутинки ничего не скроешь, господин, — упрекнула она меня, — но зачем прятать то, что прекрасно?

— А ты и с эльфами любишься?

— Буду когда-нибудь. Пока — нет, во времена после королей — буду. Я возлягу и с ними, и с золотокожими. Хотя сперва мне придется возлечь с еще одним засоленным трупом. Живот к животу с иссохшим выходцем из самого сердца Котла. — Олвен рассмеялась, потянула меня за руку; мы сошли с гребня и по пологому травянистому склону вскарабкались на следующий хребет. И тут, впервые после того, как облака застлали луну, я увидел свет.

Далеко, по другую сторону темной седловины, высился холм: верно, склон его прорезала лощина, где полыхали огни, и кромку холма одевало зарево. Я стоял там, непроизвольно сжимая руку Олвен, а она, видя, как я завороженно рассматриваю нежданный отблеск, рассмеялась от восторга.

— Это и есть земля задолго до королей, господин, — объяснила она мне. — Там ты найдешь друзей и еду.

Я отнял у нее руку.

— Разве друзья стали бы налагать проклятие на Кайнвин?

Она вновь завладела моей рукой.

— Идем, господин, теперь уже недалеко, — промолвила она и потянула меня вниз по склону, пытаясь заставить меня бежать, но я не поддался. Я брел медленно, вспоминая, что рассказывал мне Талиесин в магическом тумане, сотворенном над Кар Кадарном: дескать, Мерлин велел ему спасти меня, но я, возможно, не поблагодарю его за это, и чем ближе я подходил к этой лощине огней, тем больше опасался, что вот-вот пойму смысл Мерлиновых слов. Олвен изводила меня, потешалась над моими страхами, в глазах ее сверкали алые отсветы, а я обреченно брел к синевато-багровому горизонту, и на сердце у меня лежала тяжесть.

Вход в долину охраняли копейщики: страхолюдные дикари в шкурах, копья — с неоструганными древками и лезвиями грубой ковки. Они пропустили нас молча, не сказав ни слова; хотя Олвен весело их поприветствовала и повела меня по тропке в дымное сердце долины. Там, на дне, было длинное узкое озеро, а по берегам черной заводи повсюду горели костры, и тут же, под чахлыми деревцами, притулились невысокие хижины. Здесь стояло лагерем целое воинство: костров горело сотни две, а то и больше.

— Идем, господин, — промолвила Олвен и повела меня вниз по склону.

— Это — прошлое, — объясняла она мне, — а вот это — будущее. Здесь-то и сходится обруч времени.

Это просто долина, долина в повисских нагорьях, твердил себе я. Потаенное убежище, надежное укрытие для отчаянного изгоя. Обруч времени тут ни при чем, уверял я себя, и однако ж, когда Олвен повела меня вниз к приозерному лагерю, по спине у меня пробежал холодок. Я думал, все, верно, спят крепким сном, ибо стояла глухая ночь, но пока мы шли между озером и хижинами, полюбоваться на нас высыпала целая толпа мужчин и женщин. Странные то были существа. Одни беспричинно смеялись, другие бормотали что-то бессмысленное, третьи судорожно подергивались. Куда ни глянь — зобастые шеи, слепые бельма, заячьи губы, спутанные волосы, увечные руки-ноги.

— Кто они такие? — спросил я у Олвен.

— Воинство безумцев, господин, — объяснила она.

Я сплюнул в сторону озера, чтобы отвратить порчу. Собрались тут не только безумцы или калеки: среди этих бедолаг попадались и копейщики, а у некоторых, как я заметил, щиты были обтянуты человечьей кожей и вымазаны человечьей же кровью: в долине нашли приют недобитые Кровавые щиты Диурнаха. У других на щитах красовался орел Повиса, а у одного — силурийский лис: этого герба не видали в сражениях со времен Гундлеуса. Здесь, как и в армии Мордреда, собрались самые отбросы Британии: побежденные, безземельные изгои — терять таким нечего, а выиграть можно все. Над долиной разило человеческими нечистотами. Мне вспомнился Остров Мертвых — место, куда Думнония отправляла своих безумцев и куда я однажды отправился вызволять Нимуэ. Эти люди выглядели столь же дико — просто мороз по коже: того и гляди, кинутся на тебя с когтями ни с того ни с сего и ну рвать на куски.

— Чем вы их кормите? — спросил я.

— Солдаты добывают еду, — ответила Олвен, — настоящие солдаты. Мы обычно баранину едим. Люблю баранинку. А, вот мы и пришли, господин. Конец пути! — И с этими радостными словами она высвободила руку и побежала вприпрыжку впереди меня. Мы достигли конца озера: впереди, под сенью высокого скалистого утеса, темнела роща.

Под раскидистыми деревьями горело с дюжину костров. Я заметил, что деревья растут в два ряда, так что роща изрядно смахивает на обширный зал, а в дальнем конце зала высятся два громадных серых камня, вроде тех высоких глыб, что воздвигал древний народ, но когда именно установили эти, в далеком ли прошлом или недавно, я бы не поручился.

Между камнями, в массивном деревянном кресле восседала Нимуэ с черным Мерлиновым посохом в руке. Олвен подбежала к ней, бросилась к ее ногам, обняла их, положила голову к Нимуэ на колени.

— Я привела его, госпожа! — объявила она.

— Он возлег с тобой? — вопросила Нимуэ. Обращалась она к Олвен, а глядела на меня — неотрывно, в упор. На стоячих камнях красовались два черепа, каждый густо залит расплавленным воском.

— Нет, госпожа, — заверила Олвен.

— А ты его побуждала? — Нимуэ буравила меня единственным глазом.

— Да, госпожа.

— Ты обнажилась перед ним?

— Весь день выставлялась я перед ним, госпожа.

— Молодец девочка, — похвалила Нимуэ, погладила Олвен по голове, и та просто-таки замурлыкала от удовольствия, свернувшись калачиком у ног Нимуэ. Нимуэ по-прежнему не сводила с меня взгляда, а я, расхаживая взад-вперед между высоченными, подсвеченными огнем стволами, глядел на нее.

Нимуэ выглядела в точности так, как после Острова Мертвых. Так, словно многие годы не мылась, не расчесывалась и вообще о себе не заботилась. Пустая глазница темнела на изможденном лице ссохшимся, морщинистым шрамом: ни тебе искусственного глаза, ни даже повязки. В кожу глубоко въелась грязь; сальные, спутанные космы доходили до пояса. Волосы ее, некогда черные, теперь сделались белы как кость — кроме одной-единственной черной пряди. Белые одежды замарались, но поверх Нимуэ набросила бесформенную куртку с рукавами, что была ей заметно велика. И тут я осознал — да это ведь не что иное,