(Энеида, песнь шестая):

И точно: он царствовал только два года.

Тому же Клавдию, когда он пожелал узнать судьбу своего брата Квинтила, которому он намеревался передать бразды правления, вышло (Энеида, песнь шестая):

Так оно и случилось, ибо Квинтил был убит через семнадцать дней после того, как стал править империей.

Та же участь постигла императора Гордиана Младшего.[507]

Клавдию Альбину, пытавшему свою судьбу, вышло следующее (Энеида, песнь шестая):

Сошлюсь на императора Д. Клавдия, предшественника Аврелиана; он допытывался, будут ли у него потомки, и ему вышло (Энеида, песнь первая):

И точно: он оказался предком длинного ряда поколений.

Сошлюсь на господина Пьера Ами[508]; он пытал судьбу, удастся ли ему спастись от козней нечистой силы, и напал на следующий стих (Энеида, песнь третья):

Ушел он от нечистой силы цел и невредим.

И еще можно было бы привести множество случаев, когда сбывалось все, что пророчил стих, таким путем найденный, но об этом долго рассказывать.

Однако ж, дабы вы потом не разуверились, я не стану вас обнадеживать, что этот способ гадания непогрешим.

– Погадать бы на трех косточках – верней бы и скорей бы дело было, – предложил Панург.

– Нет, – возразил Пантагрюэль, – это гадание противозаконное, предосудительное и весьма зазорное. Никогда им не занимайтесь. Богомерзкую книгу[509] О том, как забавляются гаданием на костях в давние времена сочинил сам враг человеческого рода в Ахайе, близ Буры[510], и с ее помощью перед статуей Геркулеса Бурского многих легковерных людей вводил в заблуждение, – как и теперь еще вводит в различных местах, – и улавливал в свои сети. Вам известно, что мой отец Гаргантюа запретил эту книгу вo всем своем королевстве, сжег ее вместе со всеми гравировальными досками и рисунками, истребил и вырвал с корнем как наиопаснейшую заразу.

Все, что я сейчас сказал по поводу костей, в равной мере относится к бабкам. И то и другое – обман. Пожалуйста, не ссылайтесь на Тиберия, удачно бросившего бабку в Апонский источник Герионова оракула[511]. На эти удочки поддевает злой дух доверчивые души и готовит им вечную муку.

Но чтобы вы после не жалели, я все же ничего не буду иметь против, если вы сейчас на этом самом столе бросите три кости. Какую сумму очков наберете, такой же точно по счету стих возьмем мы с вами на странице, которую вы раскроете. Есть при вас кости?

– Полный кошель, – отвечал Панург. – Это же чертов листок, согласно толкованию, которое дает Мерлин Коккай во второй книге De patria diabolorum. Если черт увидит, что у меня нет с собой костей, так это все равно как если бы у меня не оказалось с собой зеленого листка.

Панург достал и бросил кости, и ему выпало пять, шесть, пять.

– Итого шестнадцать, – объявил он. – Возьмем на раскрывшейся странице стих шестнадцатый. Число мне нравится[512], я уверен, что мне выйдет что-нибудь приятное. Пусть я врежусь в сомкнутый строй бесов, как врезается шар в ряды кегель или снаряд в пехотный батальон, пусть черти сграбастают мою душу, если в первую брачную ночь я столько же раз не тряхну мою будущую жену.

– Да я и не сомневаюсь, – заметил Пантагрюэль, – незачем давать такие страшные клятвы. Первый раз вы промахнетесь, и это вам будет зачтено за пятнадцать, зато поутру как раз попадете в цель, – вот и выйдет шестнадцать.[513]

– Вы так думаете? – спросил Панург. – Ну уж нет, за тем отважным бойцом, который стоит у меня на часах пониже пупа, упущений не числится. Вы когда-нибудь видели, чтоб я давал осечку? Никогда, никогда сроду таких вещей со мной не бывало. Спросите у всех святых и честных отцов, я бью без промаха. Призовите в свидетели всех игроков.

Засим была принесена книга Вергилия.

Прежде чем ее раскрыть, Панург обратился к Пантагрюэлю:

– Сердце трепещет у меня в груди, словно флаг на ветру. Пощупайте-ка пульс, вот здесь, на левой руке[514]. Судя по его частоте и наполнению, вы можете подумать, что меня тузят во время диспута в Сорбонне. Как вы скажете: прежде чем приступить к гаданию, может быть, мы все-таки вызовем Геркулеса и богинь Тенит, которые, как я слышал, председательствовали в гадальной палате?

– Никого вызывать не нужно, – возразил Пантагрюэль. – Раскройте-ка лучше книгу.

И вот когда Панург раскрыл книгу, то оказалось, что на этой странице шестнадцатый по счету стих гласил следующее:

– Плохо ваше дело, – заключил Пантагрюэль. – Стих указывает, что жена у вас будет потаскушка, а вы, следственно, будете рогоносцем.

Богиня, которая к вам не благоволит, – это Минерва, грозная девственница, богиня всемогущая, громовержущая, ненавидящая и рогоносцев и ветреников, преследующая измены, ненавидящая развратных женщин, которые не держат слова, данного мужу, и сходятся с другими. Бог – это Юпитер- громовержец.

Надобно вам знать, что, согласно учению древних этрусков, манубии (так назывались у них вулканические молнии) исходят только от Минервы (доказательством может служить пожар на кораблях Аякса Оилида[516]) и от головного ее отца Юпитера. Другим же богам Олимпа метать громы и молнии не подобает. Оттого они и не так страшны людям.

Слушайте дальше, и пусть это будет для вас экстракт древней мифологии. Когда титаны восстали на богов, боги сперва посмеивались над своими врагами и говорили, что с такими-то и слугам их пустое дело управиться. Однако ж когда боги увидели, что титанам удалось взгромоздить гору Оссу на гору Пелион, а гору Олимп раскачать, чтобы водрузить ее на самый верх, то на них напал страх. Тогда Юпитер созвал совет.

На совете было решено, что боги, все как один, смело ринутся в бой. А так как им неоднократно приходилось видеть, что битвы проигрывались из-за присутствия в ратном стане женщин, то было постановлено временно удалить с небес и сослать к истокам Нила всех срамниц-богинь, предварительно превратив их в ласок, куниц, летучих мышей, лягушек и так далее. Оставили одну только Минерву, дабы она метала громы и молнии совместно с Юпитером, ибо она почиталась богиней наук и войны, богиней совета и исполнения, богиней, которая появилась на свет вооруженною, богиней, наводящей страх на небе, в