Еврей помялся и в затруднении повел головой и плечами, как бы колеблясь внутренно – сказать или не сказать?

– Верона... – произнес он наконец тихо и отчасти смущенно, словно бы и самому ему стало конфузно за свой «бардзо дэликатный» вопрос.

Я понял, но ввиду этой Шишкиной «дэликатности» довольно комического свойства притворился, что не понимаю.

– Что такое? – переспрашиваю его снова.

– Верона...

– Какая ворона?

– Тэн сшами, сшто будет переживать двох годов на своем жистю, – вымолвил Шишка, окончательно уже сконфузясь.

При виде этой фигуры и по свойству самого вопроса мы с майором не выдержали и оба покатились со смеху.

– Хм!.. Ито вас увсшмегх! – с укоризной покачал еврей головою. – А каб ви побили в моя сшкура, то вам би било не до сшмегх!.. Бо ви зжнаите, гасшпидин майор, – приступил Шишка к объяснению, – ви зжнаете, как сгадали они мине того сшваво зжагадке, то я иду сабе по шляху [29] до дому, а сшам увше того мислю в сшвавом глову иймею: «Сшто таково будет он изделать?» И я недодумал. И налатом, як прийшол я вже до дому и сядал до коляцыи [30] и мине моя зжонка поставила цалу миску ляпши, але зж я ниж адней лиожки не скушал, бо увсше думаю того сшамаво мислю: «И сшто таково будет он изделать?!» И я недодумал. Ну, и напатом лягал я сшпать, але зж так мине нудно, так нудно под бебехем... и увсше того сшамово мислю, як бы сшвердло у глову: «Н-ну и сшто зж таково будет он изделать?! Богх мой, сшто таково?!., сшто таково?!!» И я недодумал. И то мине даже в стыд, бо я думаю сабе: я зж не глупый чловик и не могу додумать сшамого прастово зжагадке! Н-ну и сшто таково?! Ну, гхарасшьо, – обратился он вдруг ко мне самым решительным тоном, – ви отдаете мине деньгув праз двох неделюв, и я на тым сшпакойний, бо они у гасшпидин майор в шкатулке як у Богха за пазухем. Ну, и хай будет так. Я сшагласшний. Але зж, гасшпидин сперучник... зжвините, не нудьте мине... скажите спизжа-луста: што таково будет он изделать?.. Ну, и сшто вам сштоить!.. Ну, и когда зле я вас прасшю!.. Бо мине зж так нудно, так нудно... ой-вай, як нудно!.. Спижалуста! – И он в заключение скорчил самую несчастную, умоляющую рожу.

– Ну, уж так и быть, – согласился я со смехом, – в уважение твоих мучений я тебе открою. Слушай.

– Н-но?! – просиял вдруг мой Шишка.

– Ворона...

– Н-но-но? – с плутоватой поджимкой подставил он ухо.

– После того, как проживет два года...

– Н-но??

И он весь преобразился в нетерпеливое, жадное внимание и любопытство.

– Начинает жить третий год, – докончил я прерванную фразу.

Предоставляю вам самим вообразить себе то громадное смущенное удивление, которое запечатлелось и как бы застыло в эту минуту на озадаченной физиономии ошеломленного Шишки. В первое мгновение, словно бы в испуге, он схватился обеими руками за кончики своей рыжей бородки и, не выпуская ее из пальцев, уставился в меня выпученными глазами.

– Та-ак?? – произнес он наконец после минуты в своем роде эффектнейшего молчания.

– Так, мой милый, – подтвердил я в тон соответственному настроению Шишки.

– Пфсс... Гхарасшьо-о...

– Нравится?

– Гхарасшьо-о!..

– Доволен?

– Очень давольний... Благадару вам, гасшпидин сперучник.

За ужин Ну и, значит, теперь, умудренный опытом, убирайся и приходи за деньгами через две недели.

Наконец пришел и он, этот срок, назначенный мною. В течение этого времени Шишка хотя и появлялся иногда у нас на фольварке по какому-либо делу, но о деньгах не заикался больше, В назначенный день, получив из ящика свои деньги, Джаксон не только расплатился с Шишкой, но и дал ему еще сколько-то десятков рублей в счет будущих поставок. Расчет этот происходил как раз перед обедом. Миска ботвиньи с розоватого лососиной, только что привезенною майором из города, аппетитно манила к себе взоры, и мы уселись за стол.

Шишка тщательным образом пересчитал все бумажки, аккуратно уложил их в свой бумажник и, самодовольно спрятав его за пазуху, отошел к дверям и поместился у косяка.

В совершенном молчании, которое свойственно проголодавшимся людям, принялись мы за нашу ботвинью, как вдруг Шишка фыркнул у двери, видимо сдерживая смех.

Мы взглянули на него с некоторым недоумением, однако не сказали ни слова.

Но глядь, через минуту опять то же смешливое фырканье.

– Чему ты? – обернулся на него Джаксол.

– Зжвините, гасшпидин майор, зжвините! – в каком-то неудержимом восторге замахал он руками, словно бы подлетая на цыпочках к нашему столу. – А зжнаите ви, сшколки пурцентов озаработал я сабе на тых деньгах?

– На каких это? – спросил я.

– На тых сшамих, сшто ви сказали мине «получи праз двох неделюв».

– Да как же это, коли они лежали у майора в шкатулке?

– Ну так, так! Они лягали у гасшипидин майор ув шкатулке, а ми на них пурценты сабе работали. Ага?!

– Молодец, коли не врешь. Но каким же образом?

– Додумайтю! – с торжеством предложил мне Шишка.

– Черт тебя знает! – пожал я плечами. – Я уж тут ровно ничего не понимаю!

– Ага?! Не нанимаете?.. Ну, то этое одзначае, сшто натиперь то есть маво зжагадке!

– Расскажи, пожалуйста, это любопытно.

– Ага, то теперички ви любопытний! А як я бил любопытний, то ви как мине нудили?.. Ага?.. Ну, гхарасшьо! Я буду добрейше од вас. Сшлюхайте!..

И, встав в несколько торжественную позу, Шишка наскоро и ловко, одним мимолетным движением заворотил себе обшлаг на левом рукаве и приступил к рассказу.

– Зжвините, – начал он «бардзо дзликатне», – сшколки неделюв переходило од вашаго зжагадке?

Две недели, – отвечал я.

– Так. Двох неделюв. Вирно. А сшколки на тым временю било ярманкув [31] ?

– Ну, уж этого, брат, не знаю.

– Ну, то я вам буду говорить. Било чатире ярманке: бил базар на Сшкиделе, бил базар на Езиоры, бил на Крынки и на Ендура [32] .

И мы егхали сабе до увсшех чатирох ярманкув; ми заходили до корчмы, где много есть з насших и много увсшякого народу, и ми до увсших до них говорили так: 'Гасшпида, зжвините! Вымайте каждый чловик одного десентке [33] , а я буду выймать одного сшиненькаго бемазжке [34] , и напатом я вам буду сгадовать одного зжагадке. И гхто маво зжагадке сгадае, хай той берот сшиненькаго бемазжке; гхто маво зжагадке не сгадае, я буду брать у того одного десентке. Гхарасшьо?' «Гхарасшьо, – говорать, – хай будет так!» Н-ну, викладали они мине сшвоих десенткув; викладал я им маво сшиненькаго бемазжке и напатом говору: «Зжвините! Сшто начинает изделать верона напосшлю того, як она будет переживать двох годов на своем жистю?» Н-ну, и сшто ви сабе думаетю!.. Азж ии адин сшволочь не сказал мине, сшто такого он будет изделать!.. Забирал я натогда тые десентке, забирал сваво сшиненькаго бемазжке и таким сшпособом од чатирох ярманкув заработал сабе