вместо рюкзачка на спине. Уже не «If-So-Girl». Из такой «картинки» «if» я мог смело вычёркивать. Как и «girl».

— Совсем или…

— Это ещё вопрос.

— Я не собираюсь совать нос в твои дела. Просто любознательные папаши…

— …хотят знать, что к чему. Естественно, хотят, но на этот раз помочь тебе ничем не могу. На сегодня я точно знаю, что всё ещё люблю его… во всяком случае, думаю, что люблю… и мне его недостаёт, но выбор должен сделать он.

Вот тут Пэм спросила бы: «Между тобой и девушкой, с которой он поёт?» — я же задал другой вопрос:

— Ты не забываешь про еду? Она залилась радостным смехом.

— Отвечай на вопрос, Илли.

— Трескаю, как чёртова свинья!

— Тогда почему ты сейчас не на ленче?

— Мы собираемся пойти на пикник в парк, вот почему! Берём с собой лекции по антропологии и фрисби. Мне велено принести сыр и французский батон. И я уже опаздываю.

— Понятно. Главное, чтобы ты ела и не грустила в своём шатре.

— Ем хорошо, грущу в меру. — Голос вновь изменился, стал взрослым. Столь резкие переходы меня расстраивали. — Иногда я лежу без сна, потом думаю о тебе, как ты там? Ты тоже лежишь без сна?

— Случается. Но теперь редко.

— Папуля, женитьба на маме — твоя ошибка? Или её? Или так уж вышло?

— Не так уж вышло и не ошибка. Двадцать четыре счастливых года, две дочери, и мы до сих пор нормально общаемся. Никакой ошибки, Илли.

— Ты хотел бы всё изменить?

Мне постоянно задавали этот вопрос.

— Нет.

— Если бы ты мог вернуться в прошлое и пойти другой дорогой… ты бы вернулся?

Я ответил не сразу, но паузу не затянул. Иной раз нет времени решать, какой ответ лучший. Иной раз ты можешь сказать только правду.

— Нет, милая.

— Понятно. Я скучаю по тебе, папа.

— Я тоже.

— Иногда я скучаю и о прошлом. Когда всё было проще. — Она замолчала. Я мог бы что-то сказать (хотел), но не открыл рта. Бывает, молчание — золото. — Папа, люди хоть изредка получают второй шанс?

Я подумал о моём втором шансе. О том, как выжил после несчастного случая, хотя вроде бы не мог не отправиться в мир иной. И я не просто существовал — жил. Волна благодарности накатила на меня.

— Постоянно.

— Спасибо, папуля. Мне не терпится тебя увидеть.

— Мне тоже. Скоро получишь официальное приглашение.

— Хорошо. Я правда должна бежать. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

После того как она повесила трубку, я посидел с телефоном возле уха, вслушиваясь в ничто.

— Живи днём и позволь жить дню, — сказал я себе. Потом в трубке появился длинный гудок, и я решил, что должен позвонить ещё в одно место.

На этот раз я услышал более живой и куда менее осторожный голос Элис Окойн. Решил, что это хорошая перемена.

— Элис, мы ещё не обсудили название выставки.

— Я подумала, что вы хотите назвать её «Розы, растущие из ракушек». Хорошее название. Очень красноречивое.

— Согласен. — Из «флоридской комнаты» я оглядел Залив. Поверхность воды сверкала, как полированная сине-белая пластина. Мне приходилось щуриться, чтобы смотреть на неё. — Но не совсем правильное.

— Как я понимаю, вам больше нравится другое?

— Да, думаю, что да. Я хочу назвать выставку «Взгляд с Дью-мы». Что скажете?

Ответила Элис без запинки:

— Я думаю, это звучит! — Я тоже так думал.

Моя футболка с надписью на груди «ПОТЕРЯЛ ЕЕ НА ВИРГИНСКИХ ОСТРОВАХ» промокла от пота, хотя система кондиционирования «Розовой громады» работала отлично, но я вымотался больше, чем после прогулки быстрым шагом (в последние дни я только так и ходил) до «Эль Паласио» и обратно. Ухо, к которому я прижимал трубку, горело и пульсировало. Илзе меня тревожила (родители всегда тревожатся из-за проблем детей, когда те становятся достаточно взрослыми и их уже не позовёшь домой, едва начинает темнеть и ванны наполняют водой), но при этом результаты моих трудов вызывали чувство удовлетворённости, какое я обычно испытывал после целого дня, с толком проведённого на строительной площадке.

Особого голода я не ощущал, но заставил себя съесть несколько столовых ложек салата с тунцом, которые запил стаканом молока — цельного молока, вредного для сердца и полезного для костей. «Считай, мы квиты», — как сказала бы Пэм. Я включил телевизор на кухне и узнал, что жена Кэнди Брауна подаёт в суд на город Сарасоту, обвиняя власти в ненадлежащем отношении к своим обязанностям, что и привело к смерти её мужа. «Попутного тебе ветра, дорогая», — подумал я. Местный метеоролог сообщил, что сезон ураганов в этом году может начаться раньше. А низкооплачиваемым «Морским дьяволам» в показательной предсезонной игре «Ред сокс» надрали задницу: добро пожаловать в бейсбольные реалии, парни.

Я подумал о десерте (пудинге «Джелло», который иногда называют «последним прибежищем холостяка»). Потом поставил тарелку в раковину и похромал в спальню, чтобы поспать. Хотел завести будильник, но не стал. Решил, что скорее всего только подремлю. А если бы и заснул, то яркий свет разбудил бы меня через час или около того, когда солнце опустилось бы достаточно низко, чтобы заглянуть в выходящее на запад окно спальни.

С такими мыслями я лёг и проспал до шести вечера.

Об ужине не могло быть и речи. Какой ужин? Подо мной ракушки шептали: «Рисовать, рисовать».

Словно под гипнозом, я в одних трусах поднялся в «Розовую малышку». Включил «Кость», снял с мольберта «Девочку и корабль № 7», отнёс к стене, поставил на мольберт чистый холст, поменьше использованного для «Смотрящего на запад Уайрмана», но достаточно большой. Ампутированная рука зудела, но теперь меня это особо не волновало. По правде говоря, этого зуда я уже ждал с