— Скажем так — о дезертирах.

— Эдгар, ты уверен, что этим вечером хочешь остаться здесь один? — спросил Уайрман. — Потому что, по моему разумению, эта идея не из лучших. Особенно если компанию тебе составят все эти рисунки. — Он вздохнул. — Ты сумел напугать Уайрмана по полной программе.

Мы сидели во «флоридской комнате», наблюдая, как солнце начинает долгий, пологий спуск к горизонту. Я принёс сыр и крекеры.

— Я уверен, что иначе ничего не получится. Воспринимай меня как снайпера, разящего кистью или карандашом. Я рисую в одиночку, дружище.

Джек смотрел на меня поверх стакана с чаем.

— И что вы собираетесь нарисовать?

— Ну… набросок. Я знаю, как это делается. — И, вернувшись мыслями к одной паре садовых рукавиц (с надписью «РУКИ» на одной и «ПРОЧЬ» — на другой), я подумал, что наброска вполне хватит, особенно если сделать его цветными карандашами Элизабет Истлейк.

Я развернулся к Уайрману:

— Вечером у тебя снят зал в похоронном бюро? Уайрман посмотрел на часы, тяжело вздохнул.

— Совершенно верно. С шести и до восьми. И завтра с ней будут прощаться с двенадцати до двух. Родственники приедут издалека, чтобы точить зубы на наглого узурпатора. То есть на меня. Потом завершающий аккорд, послезавтра. Похоронная служба в Унитарианской вселенской церкви в Оспри. В десять утра. Далее кремация в «Эббот-Уэкслер». Гори, гори ясно, чтобы не погасло.

У Джека перекосило лицо.

— Это без меня. Уайрман кивнул.

— Смерть ужасна, сынок. Помнишь, как мы пели в детстве? «Червь заползает, червь выползает, гной вытекает, как мыльная пена».

— Класс, — вставил я.

— Это точно, — согласился Уайрман. Взял крекер, пристально его осмотрел, потом так сильно бросил на поднос, что крекер, отскочив, упал на пол. — Безумие какое-то. Вся эта история.

Джек поднял крекер, уже собрался съесть, потом всё-таки отложил в сторону. Возможно, решил, что есть крекеры, поднятые с пола «флоридской комнаты», — нарушение другого мужского закона. Возможно, так оно и было. Мужских законов хватало.

— Когда этим вечером будешь возвращаться из похоронного бюро, загляни сюда и проверь, как я, хорошо? — попросил я Уайрмана.

— Да.

— Если я скажу тебе, что всё в порядке, ты просто поедешь домой.

— Чтобы не мешать тебе общаться с твоей музой. Или с духами.

Я кивнул, потому что он не очень-то грешил против истины. Потом я повернулся к Джеку:

— И ты останешься в «Эль Паласио», пока Уайрман будет в похоронном бюро, так?

— Конечно, раз уж вы этого хотите. — Джеку наше предложение не нравилось, и я его понимал. Это был большой дом, Элизабет жила там долго, и память о ней никуда оттуда не делась. Я бы тоже нервничал, если бы не знал наверняка, что на Дьюма-Ки призраки обитают совсем в другом месте.

— Если я позвоню, ты тут же примчишься.

— Обязательно. Позвоните или по телефону в доме, или на мой мобильник.

— Ты уверен, что он работает? Он смутился.

— Аккумулятор сел, только и всего. Я зарядил его в автомобиле.

— Мне бы хотелось получше понять, почему ты лезешь во всё это, Эдгар, — сказал Уайрман.

— Потому что точка не поставлена. Долгие годы она стояла. Долгие годы Элизабет жила здесь очень спокойно — сначала с отцом, потом одна. Занималась благотворительностью, общалась с друзьями, играла в теннис, играла в бридж — так говорила мне Мэри Айр, — но прежде всего активно участвовала в художественной жизни Солнечного берега. Это была спокойная, достойная жизнь для пожилой женщины, у которой много денег и практически нет плохих привычек, за исключением курения. Потом ситуация начала меняться. La loteria. Твои слова, Уайрман.

— Ты действительно думаешь, что за этими изменениями что-то стоит? — В его голосе недоверия не слышалось, скорее, благоговейный трепет.

— Ты сам в это веришь, — ответил я.

— Иногда — да. Но я не хочу в это верить. Это что-то может дотянуться так далеко… и зрение у него достаточно острое, чтобы разглядеть тебя… меня… ещё бог знает кого или что…

— Мне тоже не нравится это что-то, — но тут я лгал. Это что-то я ненавидел. — Мне не нравится версия, будто что-то действительно вылезло из своего тайного убежища и убило Элизабет — может, испугало до смерти, чтобы заставить её замолчать.

— И ты надеешься с помощью этих рисунков выяснить, что происходит?

— В какой-то степени — да. Как много, сказать не могу, пока не попытаюсь.

— А потом?

— Поживём — увидим. Но наверняка придётся побывать на южной оконечности Дьюмы. Есть там одно незаконченное дельце.

Джек поставил стакан из-под чая.

— Какое незаконченное дельце? Я покачал головой.

— Не знаю. Возможно, эти рисунки мне подскажут.

— Надеюсь, ты не собираешься зайти слишком далеко и обнаружить, что не можешь вернуться на берег? — спросил Уайрман. — Именно такое случилось с теми двумя маленькими девочками.

— Я об этом помню.

Джек нацелил на меня палец.

— Берегите себя. Мужской закон. Я кивнул, повторил его жест.

— Мужской закон.