Большое помещение — школьный спортзал. Солдаты стоят полукругом, перед ними на матах сидит огромный чечен. Он обнажен по пояс, одна рука у него почти оторвана, примотана к телу. Солдаты смотрят на него. Чечен берет автомат. Один солдат кивком головы указывает ему на автомат, чечен кладет его на пол. Тогда солдат кладет свой автомат, выходит вперед. Они начинают бороться. Чечен убивает его руками. Тогда другой берет спортивное копье и убивает чечена. Никто не произносит ни слова.

Ранее утро. Разрушенный город. Мертвые дома, разбитые в щепки. Ни одного целого дома. Улицы изрыты воронками, асфальт засыпан осколками, как горохом из разорванного мешка. На тротуарах лежат изуродованные тела. И цветущие кусты черемухи, зелень на оставшихся ветвях деревьев, птичий щебет, солнце и запах абрикосов. Все так ярко, так красочно, что не верится, что здесь весь год убивали людей. Тишина.

Где-то в соседних дворах начинается перестрелка. Сначала не очень активная — в два три ствола, она вдруг взрывается грохотом боя. Бьют подствольники, несколько раз стреляет танк.

Сидельников и солдаты вскакивают.

Сидельников: — Это наши… Там наши! Туда! Там наши!

Они бегут через дворы, натыкаются на нескольких чечнов и быстро, в несколько очередей убивают их.

По улице за домами едет танк. Останавливается, вылезает водила.

Водила: — Кто такие?

Сидельников: — С четыреста двадцать девятого мы!

Водила: — Не, мне других надо! Где вэвэшники, не знаете? У них блокпост на «Минутке»!

Сидельников: — Там никого нет! Туда не пробраться!

Он смотрит на него просящим взглядом.

Водила: — Ладно. Садись, пехота, поехали!

Солдаты лезут на броню. Танк трогается.

Бэха останавливается на окраине села. Мы узнаем то место, где баран таранил бэху.

Ротный, закуривая: — Ну что? Прогуляемся?

Пионер: — Надо бы.

Ротный водиле: — Давай в село.

Солдаты вытаскивают мужиков из домов, волокут на улицу и там кастрируют. Резня. Крики чеченов. Один сопротивляется, его запарывают штык-ножами. Бабы орут, цепляются за ноги. Стрельба, один чечен не хочет выходить из подвала, туда кидают несколько гранат, в подвале кричат женщины, их убивают из автоматов.

Ворота одного из домов распахиваются, их открывает пацан лет восьми, за ним — дед с гранатометом. Дед стреляет, «муха» попадает в группу, одного ранит, еще одному отрывает руку. Деда убивают, стреляют сквозь ворота, убивают и пацаненка.

На площади в крови мычат несколько чеченцев, двое солдат кастрируют еще одного — один прижал его голову ногой к земле, второй что-то делает внизу живота, затем резко поднимает руку со штык-ножом вверх, за лезвием тянутся то ли сосуды, то ли жилы. Чечен орет.

Во дворах стрельба, крики. Несколько взрывов. Резня.

Летеха ходит по площади раскинув руки и орет: — Виновны! Все виновны! Вы все виновны!

ТИТРЫ: «Самашки»

Идет дождь. До самого горизонта — пустая мокрая степь. Вдалеке в измороси угадываются горы. Тарахтит дырчик. В низкое небо уходит строчка трассеров, они разрываются в облаках.

Посреди степи стоит одинокий солдат и мочится прямо на землю. Он без оружия, в расстегнутом кителе и больших, болтающихся на икрах сапогах. Он просто стоит и отливает себе под ноги.

Землянка. Вода капает сквозь брезент, затекает через полог, на полу жижа. Единственное подобие кровати в землянке — снятая с петель деревянная дверь, на ней лежит взводный. Солдаты спят на спине, накидав в жижу тряпье. Автоматы стоят за головами. Кусок мокрой земли отваливается от стенки и сползает на солдат, они прижимаются к противоположной стене. На земле стоит рация, ящик с гранатами, цинки из- под патронов. В углу землянки пристроена «луна» от БТРа.

Около раскрытой печки сидит Пан. Он достает из печки миску, в которой горит смоченная в солярке тряпка, подливает в неё соляру и ставит обратно в печку. В палатке ужасная копоть, лица солдат черны, они постоянно кашляют и отхаркиваются.

Пан: — Соляра кончается.

Взводный: — Сходи к артиллеристам, пусть дадут пару снарядных ящиков. Скажи, что от меня.

Пан: — Не дадут. Им самим топить нечем.

Утро, развод. Командир полка полковник Котеночкин зачитывает приказ.

Котеночкин: — Значит так, на. Всем офицерам запрещаю привозить из отпуска больше одной бутылки водки. Следующее. Всем офицерам, покинувшим самовольно район боевых действий, боевые не выплачивать и сутки засчитывать за сутки. Далее. Колонна на Моздок уходит через двадцать минут, на. Вот у меня списки, поданные командирами подразделений, здесь девятнадцать человек. Значит, колонну поведет зампотыл, зампотыл, ты где?

Зампотыл: — Я здесь товарищ полковник.

Котеночкин: — Значит, смотри. Нохчи в горах активизировались. Вчера в районе Ножай-Юрта полностью уничтожена колонна пятнадцатого полка. Погибло двадцать четыре человека. От роты связи кто? Ты, старшина? Кто у тебя в Моздок едет?

Старшина: — Рядовой Сидельников.

Котеночкин: — Сидельников!

Сидельников: — Я!

Котеночкин: — К тебе мать приехала. Она в Моздоке. Она там всех задолбала уже, боец. Она у тебя чокнутая, понял? Значит, даю тебе неделю отпуска.

Старшина! Если через неделю его не будет, завожу дело. Ты понял, боец?

Сидельников: — Так точно.

Котеночкин: — Разойдись. И если я на рынке поймаю еще одну суку, которая патроны чехам таскает, расстреляю, на!

Сидельников и Осипов сидят вдвоем в столовой роты связи. Осипов в каске и бронике — он часовой, Сидельников в бушлате. Они черпают молочный суп из тубуса.

Осипов: — Ты не вернешься.

Сидельников: — Я вернусь, Андрюх. Только к матери съезжу и вернусь.

Осипов: — Не вернешься. Никто не возвращается. Не будь дураком.

Сидельников: — Я вернусь…

Они молчат, едят суп.

Осипов: — Не опоздай.

Они встают, обнимаются. Сидельников идет к колонне, оборачивается:

— Андрюха, я вернусь! Я вернусь, слышишь?

Дождь, Сидельников весь промокший едет на броне. Дорогу колонне перебегает заяц. «Заяц, бля!» Солдаты начинают стрелять по нему. Заяц бежит вверх по склону и все время как на ладони. Бэтэр останавливается, все лупят по зайцу. Наводчик КПВТ разворачивает свою пушку и начинает стрелять тоже. Заяц пропадает в разрывах. Тогда все начинают стрелять просто так, солдаты и офицеры стоят на дороге и со зверскими лицами лупят по деревьям и вообще по всему вокруг, выпуская свою ненависть и страх. Когда стрельба заканчивается, зампотыл говорит:

— Поехали.