– Нет, нет, мой друг, не фантазируй, она человеческое существо и больше похожа на древнюю еврейскую принцессу, чем на небесного ангела. Помнишь страстное послание Соломона? «Помни, ты – моя прекрасная любовь; помни, ты… ты похитила мое сердце, моя сестра, моя супруга…»

Так как он прошептал прекрасную песнь Соломона на иврите, Дэниел ничего не понял.

Внезапно почувствовав двух мужчин рядом с собой, Феба посмотрела на них, и на этот раз ее улыбка предназначалась им. Дэниел моргнул глазами и молча уставился на нее. Эли проглотил слюну и заговорил.

– Доброе утро. Вы, должно быть, мисс Феба. Это Дэниел – Дэниел Люти из Пенсильвании, я Эли бен- Ашер, глава госпиталя. Мы рады, что вы оправились от сурового испытания.

– О, за это надо благодарить всех вас, доктор бен-Ашер. Все, что нам с Шошанной нужно было, это тепло, отдых и хорошая пища.

– Этим можно было бы вылечить большинство болезней в Джоки-Холлоу, – ответил Эли совершенно серьезно, – если бы конгресс, погода, фермеры и жадные спекулянты, а также британцы позволили нам сделать это.

Он обошел ее, чтобы поприветствовать Такера.

– Не знал, что вы понимаете иврит, капрал.

– Я учился на священника в Йеле, когда началась война, доктор Бен. Все еще надеюсь когда-нибудь вернуться к занятиям. Леди была так добра, когда попросил ее попрактиковать меня в языке. Она прекрасно образованная леди, не правда ли, и к тому же красивая?

– Очень красивая, – согласился Эли, разматывая бинты на левой ноге капрала Такера.

У Дэниела развязался язык, и он обратился прямо к Фебе:

– Раньше никогда не встречал леди, говорящую на древнем языке Библии.

Круглый подбородок вздернулся, прелестные губы слегка сжались, а в ее сердечном голосе появился оттенок холодности.

– Вы не одобряете?

– Не имею права одобрять или не одобрять, мадам. У моего народа образование женщины сводится к домашним делам и заботам.

– А, вспомнила, вы – меннонит. Но разве ваши женщины, – она перешла на немецкий, – не поют псалмы и не читают молитвы и Святую книгу на этом языке?

– Ей-богу, да! – поклялся на немецком Дэниел, затем извинился и тут же спросил: – Сколько языков вы знаете, мисс Феба?

– Английский, иврит, немецкий, латинский, греческий и французский, – серьезно перечислила она. – А вы, Дэниел?

– О, мне далеко до вас, мисс Феба. Только английский и немецкий, ну и, возможно, – внезапно ласково улыбнулся ей, – возможно, немножко армейский, если его считать отдельным языком.

Ее лебединая шея поднялась и очаровательно изогнулась, когда она откинула голову и громко засмеялась.

– Из того, что я услышала за один день, можно сделать вывод, что это отдельный язык.

Затем молодые люди, не отрывая глаз друг от друга, повели молчаливый разговор.

«У нее не только красивая внешность, – подумал Дэниел, и его мысли заметались в голове, словно белка в клетке. – Она красива во всем».

«Я думала, это очередной красивый солдат, пока он не улыбнулся, – сказала себе Феба. – Однако это не так, в нем есть что-то странно привлекательное».

«У нее мягкие руки; это говорит о том, что она никогда не выполняла тяжелой работы, хотя чувствую, что ее жизнь не всегда была легкой».

«Он огрубевший солдат; тем не менее, говорят, ласков с ранеными, как заботливая женщина. В нем чувствуется доброта».

«Она леди, а не лагерная девчонка, готовая продать себя за шиллинг; я не должен мечтать о том, чтобы заняться любовью с ней».

«Он не мистер Фултон Крейн, от которого у меня шли мурашки по телу. Интересно, что я почувствовала бы, занимаясь с ним любовью?»

«Нас познакомили всего пять минут назад, надо прекратить думать об этом».

«Мы только что познакомились; недостойно леди иметь такие мысли».

«Не могу ничего поделать с собой, мне хочется потрогать ее локоны, дотронуться руками до ее горла».

«Мне стыдно так думать, но, о Боже, как хочется, чтобы он дотронулся до меня!»

«Хочу прикрыть ее веки и ощутить ее ресницы, а затем целовать, целовать и целовать, как никто никогда не целовал ее раньше».

«Хочу почувствовать его губы на своем лице. О, как хочу, чтобы он поцеловал меня!»

«Невозможно влюбиться так быстро. Это ни к чему не приведет. Из нее не воспитывали работящую жену фермера, как из меня – джентльмена».

«Это совершенно исключено. О чем мы будем говорить вечерами? Он не такой джентльмен, как мой дядя Джон Генри».