пишет ее через два «о»), автор возмущается безапелляционностью пророчеств провансальского «волшебника» и легковерием народа:
«Надо ли умалчивать, с какой нерадивостью народ, соблазненный смешными пророчествами Ностродамуса, в прошлом [1559] году отдавался отправлению Господнего культа? Боже милостивый, какой трепет! какой страх! какое напряженное ожидание! какое опасение того, что все будет потрясено сверху донизу, до того, что почти никто из тех, кто придает некоторое основание предсказаниям, не осмеливался исповедовать религию или веру, скрытую в своем сердце. Ибо Ностродамус со своими пророчествами царит здесь столь тиранически, что без его предсказаний ничего не делается. Знаете, что говорит чернь? „Сегодня римский епископ непременно будет исключен из Парламентского совета; завтра королева получит титул высшего главы государства; через двадцать дней все пойдет прахом; не пройдет и месяца, как случится Страшный суд!“ Так что если бы проповедники Божественного Глагола не делали бы строгих внушений народу, который повсюду верит предсказаниям, то не было бы конца напряженному ожиданию и трепету.
Но до чего же ловок этот Ностродамус, облекающий свои пророчества в столь темные и малопонятные обороты, что никто не может извлечь из них смысл или определенное значение! О да, он явно наслышан об оракулах Аполлона в Дельфах, которые сатана через посредство идола поверял тем, кто вопрошал о советах, а именно о двусмысленных безапелляционных оракулах, которые могли осуществиться тем или совершенно иным способом, как тот, который был дан Пирру:
К тому же 1560 году относится поездка Нострадамуса в Лион, во время которой он предсказал этому городу серьезные невзгоды. Свидетельство об этом пророчестве тем более ценно, что исходит от критика Нострадамуса, каноника Габриеля Саконе:
«За два года до первой смуты [1562 года] Нострадамус во время пребывания в Лионе был приглашен отобедать в хорошей компании в одном из самых красивых и высоких домов в городе. После обеда он высунул голову в окно и некоторое время стоял, созерцая город, который был виден оттуда почти целиком. Когда его спросили, о чем он думает, он ответил: „Я смотрю на эту красивую церковь Святого Иоанна, разрушение которой предопределено, и, хотя она и находится под Господней защитой ввиду богослужений, которые совершаются в ней столь благоговейно, от нее скоро не останется камня на камне“. И пусть теперь не говорят, будто сатана непричастен к замешиванию этих козней, поскольку он так хорошо предуведомил о них своего любимчика Нострадамуса».[93]
Во время Религиозных войн, 30 апреля 1562 года, собор Святого Иоанна действительно был разграблен и осквернен реформатами. Саконе своими глазами видел, с каким ожесточением гугеноты уничтожали образа, о чем написал в 1569 году: «Один из их главарей по имени Руфи, вооруженный двуручным мечом, который он носил на свои проповеди, вошел со своими спутниками в большой собор Святого Иоанна, где сбил и растоптал изображение Распятия».[94] Через три года Саконе написал другую антипротестантскую книгу, в которой сообщил о предсказании покойного пророка: «Нострадамус предсказал времена, когда гугеноты взбунтуются – быть может, под влиянием звезд, или же сатана, которых их вел, предуведомил его».[95]
Но это было позже, а пока слухи о грозных пророчествах Нострадамуса продолжали разноситься по Европе. Ламарк, камердинер французского двора, был отправлен в Шотландию, чтобы справиться о состоянии здоровья Марии Лотарингской. Однако 9 января 1560 года английские власти арестовали его по подозрению в шпионаже. Томас Рэндольф, английский чиновник, в письме военному казначею сообщает о багаже Ламарка: «С собой он привез три книги: одна – из самых папистских, которые когда-либо были написаны; другая о любви, для поддержания его ослабленного духа; третья – предсказания почтенного Нострадамуса на этот год. Я бы отправил ее Вам, но и здесь слишком многие верят подобным глупостям».[96] Католический памфлет, любовный роман и книжка Нострадамуса – вот вся библиотека одинокого француза в чужой стране…
Летом или осенью 1560 года у предсказателя появился секретарь по имени Жан де Шевиньи. Долгое время его отождествляли с первым биографом Нострадамуса Жаном-Эме де Шавиньи, выпустившим в 1594 году книгу «Первый лик французского Януса». Она стала первым систематизированным трудом, посвященным трактованию катренов. Шавиньи озаботился поиском параллелей между пророчествами и событиями французской истории; в предисловии он пообещал в скором времени выпустить другую книгу – «Второй лик французского Януса», которая должна была быть посвящена толкованиям катренов, касающихся будущих событий. Эта книга так и не увидела свет.
«Янус» написан на хорошем французском языке с полным параллельным латинским переводом, также выполненным на высоком уровне. Судя по всему, Жан-Эме де Шавиньи был хорошо образован для своего времени; он вскользь говорит, что учился у королевского поэта Жана Дора. Впрочем, больше о себе он почти ничего не сообщает – мы даже не знаем его возраста к моменту написания «Януса». Двуязычность книги открыла пророчествам Нострадамуса путь в общеевропейскую культуру. К 1594 году Нострадамуса уже 28 лет как не было на свете; его громкая слава, которой он был обязан исключительно своим альманахам, переводившимся на немецкий, итальянский и английский языки, осталась позади. Шавиньи, снабдив «Януса» латинским подстрочником, сделал «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса» достоянием всех грамотных европейцев, для которых латынь являлась языком международного общения на огромном пространстве от Испании и Британии до Речи Посполитой и Московии.
Книга Шавиньи предваряется пространным рассказом о жизни прорицателя, выполненным в стиле жизнеописаний древнеримского историка и биографа Светония. Биография носит идеализированный характер, как, собственно, большинство подобных сочинений того времени. Рассказ Шавиньи, утверждающего, что он был учеником и секретарем Нострадамуса в последние годы жизни прорицателя, естественно, вызывает доверие. Тем более что книга Шавиньи содержит первую в истории биографию Нострадамуса и первый подробный рассказ об участии Нострадамуса в борьбе с эпидемиями чумы на юге Франции, а также об его ученых дедах, якобы научивших будущего пророка астрологии и другим наукам, о теплых отношениях между Нострадамусом и королевской семьей и прочие сведения, которые впоследствии легли в прочный фундамент легенды о Нострадамусе. У Шавиньи же опубликован и рассказ о первом браке Нострадамуса, в котором он прижил двоих детей и который трагически окончился гибелью всей его семьи от чумы. То же касается и обстоятельств смерти самого Нострадамуса, якобы предсказанной им самим, и его религиозных взглядов, бывших, по утверждению Шавиньи, ультракатолическими. Все эти эпизоды впоследствии некритично заимствовались сотнями авторов во Франции и за ее пределами. Почти все книги на русском языке, посвященные Нострадамусу и его пророчествам, в своей биографической части так или иначе отталкиваются от «Януса» – разумеется, речь идет не о прямых, а о косвенных заимствованиях.
В том, что касается катренов (письма королю Генриху II и сыну Сезару Шавиньи игнорирует), автор применяет весьма спорные методы. Во-первых, сообщает он, катрены из альманахов описывают события отнюдь не 1555–1567 годов, как, собственно, следует из самой сути этих изданий, а других времен. Во- вторых, по его утверждению, центурий всего не 10, а 12, однако последние две остались незавершенными; Шавиньи предлагает читателю эти апокрифы общим числом 13 катренов. Число центурий, по Шавиньи, противоречит словам самого Нострадамуса, который в послании Генриху II четко и ясно возвестил, что посвящает монарху «три центурии остатка моих пророчеств, завершающие мириад». Мириад – это тысяча, а не 1200. В-третьих, Шавиньи «препарирует» катрены, разбивая их не только на строки, но и на полустрочия, привязывая полученные фрагменты к событиям истории и местностям, отстоящим друг от друга на десятки лет и тысячи миль. И если некоторые лексические и исторические сведения, приводимые Шавиньи в комментариях, никак нельзя назвать бесполезными, то вольность его обращения с оригинальными текстами Нострадамуса вызывает возражения. Но, в конце концов, книга написана четыреста с лишним лет назад и в наши планы не входит спор с ее автором о методах трактовки катренов (к слову сказать, катрены из нескольких не дошедших до наших дней альманахов сохранились именно благодаря Шавиньи). Необходимо провести четкую границу между правдой и вымыслом, определить, чему у Шавиньи можно верить, а чему – нет.
При прочтении биографии Нострадамуса в изложении Шавиньи возникает множество вопросов.
