– Уходим, быстро! – заорал на ополченцев сержант, получивший от запыхавшегося вестового приказ отступать.
Теперь по солдатам Ланса стреляли лишь катапульты; густой чад зажигательной смеси почти полностью затянул пролом, и, к немалой радости защитников города, пехотинцы противника никак не решались ступить в огонь.
– Уходим!
Сержант начал тычками в спину подгонять и без того спешивших к чердачному люку ополченцев; а Карл Вадер вдруг понял, что за все это время так ни разу и не выстрелил. Ни разу не выстрелил по врагу. Просто сжался в комок и сидел, наблюдая, как сражаются другие.
Писарь перевел взгляд на темное острие прилаженного на арбалет болта и привстал над дощатым щитом. Упер оружие в неошкуренную доску и, почти не целясь, выстрелил в шагавшего к баррикадам еретика, все так же укрытого постепенно набиравшим силу пыльным смерчем.
Мгновенье спустя неуязвимый латник повалился на брусчатку, и Карл готов был поклясться всеми Святыми, что это именно выпущенный им болт сбил солдата с ног. Готов был – но от изумления не сумел выдавить из себя ни слова. Ну а когда потерявший терпение сержант ухватил паренька за ворот куртки и поволок его к чердачному окну, стало уже не до того…
Глава 2
Темный сотник. Кельм и Нильмара
День удачен для воров и ворон.
От зари до зари
Город, подожженный с разных сторон,
Очень ярко горит.
На опоясывающих Кельм крепостных стенах царила суета. Поспешно занимали свои места солдаты гарнизона и ополченцы, дюжие парни крутили вороты катапульт, баллист и стрелометов. Мальчишки разжигали костры под чанами со смолой и маслом, юноши постарше тащили в башни вязанки стрел и корзины с булыжниками.
А над всей этой суетой возвышался выстроенный на вершине холма замок с гордо реявшими по ветру красно-черными знаменами. Пока еще – гордо. Шансов выстоять против осадивших город войск Ланса у защитников было немного. А некоторые так и вовсе небезосновательно полагали, что их нет вообще.
Три десятилетия мирной жизни сыграли с горожанами дурную шутку: крепостная стена давно нуждалась в серьезном ремонте, ров осыпался, заросшие мхом ворота поднять удалось только чудом, а попытки залатать деревянными щитами места вывалившейся каменной кладки предпринимались скорее от полной безысходности.
Следить за состоянием оборонительных сооружений стоило загодя, но доходов казны великого герцога Вильгельма Пятого не хватало и на более неотложные дела, а все усилия спихнуть обязанности по ремонту стен и содержанию гарнизона на магистрат наталкивались на нежелание горожан менять вековые устои. Менять вековые устои и нести дополнительные траты. Скорее даже второе, нежели первое.
«Ничего в этом мире не меняется».
Невесело усмехнувшийся этой горькой истине Густав Сирлин сложил подзорную трубу и задумался: осознает ли великий герцог безвыходность своего положения? Понимает ли, что силами ополченцев и немногочисленного гарнизона город не удержать, а союзники вовсе не спешат посылать на подмогу армии, предпочтя, будто лисы, затаиться в собственных норах?
Пресловутый Пакт оказался фикцией, и опыт Нильмары это наглядно показал. Но на закате союзные герцогства, княжества и вольные города еще попытались побарахтаться, а Кельм сдали без боя. Слишком болезненным оказался преподнесенный военачальниками Ланса урок. Да и Вильгельм Пятый проявил себя не лучшим дипломатом. Если долгие годы плевать соседям в лицо, не стоит удивляться, что в минуту опасности они предпочтут повернуться к тебе спиной. К тому же торговый путь через Кельм в Нильмару в последние дни стал для государств Пакта столь же ценен, как кольчуга для утопающего. Вещь вроде бы полезная, но только не сейчас. Сейчас никто Вильгельму Пятому и дырявого денье не ссудит, а уж об отправке на подмогу войск и речи идти не может.
Густав Сирлин последний раз окинул взглядом крепостные стены, которые в скором времени предстояло штурмовать его головорезам, и зашагал в расположение сотни. Азарт переполнял Густава, окрылял, подталкивал в спину. Азарт заставлял кипеть в крови силу и призывал в первых рядах броситься на штурм города. Азарт наделял бесшабашной уверенностью в собственной неуязвимости, но сейчас его дурман запросто мог оказать медвежью услугу.
А Густав Сирлин вовсе не собирался сгинуть, поймав арбалетный болт, выпущенный каким-нибудь зеленым юнцом. И пусть ему не терпелось вновь пройтись по узеньким улочкам Кельма, спешка при штурме могла обойтись слишком дорого.
Уже на краю вытоптанного войском Ланса поля сотник не выдержал и обернулся. Отсюда загораживавшие восходящее солнце крепостные стены казались черными, а вот чистейшее, без единого облачка небо – ослепительно-голубым. Неплохой денек, чтобы сдохнуть, но лучше – как-нибудь в другой раз. У Густава на сегодняшний день были совершенно другие планы.
Палатки Темной сотни размещались на самом краю лагеря, с противоположной от излучины неглубокой речушки стороны. Заросший камышом и кустарником берег был сильно заболочен; случись вылазка или подойди к защитникам города подкрепление – и основной удар придется на людей Сирлина. Командовавший войском лорд Лейн славился своей предусмотрительностью и рассчитывал, что собранный в Темную сотню сброд поможет выиграть королевским солдатам хоть какое-то время. А то и вовсе атака противника захлебнется, наткнувшись на отчаянное сопротивление загнанных в угол головорезов.
А головорезами бойцы Темной сотни и в самом деле были первостатейными. Бандиты и убийцы, дезертиры и проштрафившиеся солдаты; для них остался лишь один способ избежать королевского правосудия – искупить свои прегрешения кровью. Впрочем, возвращать долги короне никто из этих выродков и не думал, в узде их держал только страх. А боялись они лишь двух вещей: командира и смерти. И, надо сказать, сотник пугал их куда сильнее старухи с косой. Когда еще госпожа мертвых за ними пожалует! А сотник всегда рядом. И меч его обрывал жизни ничуть не хуже призрачной косы. Некоторые так и вовсе невесело шутили, что они работают на пару.
Когда Густав Сирлин вернулся в лагерь, сотню уже выстроили. Восемь дюжин пехотинцев – рядовые латники, десятники и вестовые. Кирасы, длинные кольчуги, топоры и мечи. Хмурые, заросшие неровными бородами лица привычно угрюмы, но кто-то уже затянул песню идущих на эшафот висельников, и понемногу вслед за запевалой ее подхватили и остальные. В самом деле, от готовящихся станцевать последний танец с пеньковой вдовой смертников солдат Темной сотни отличала лишь возможность подороже продать собственную жизнь. Именно – продать. Выкупить ее у королевского правосудия никому из них не светило ни при каком раскладе.
Впрочем, сделка со смертью до поры до времени откладывалась: потери у Темной сотни обычно были даже меньше, чем у коронных войск. У кого другого отряд в первом же бою не досчитался бы половины солдат, но Густав Сирлин умел принимать правильные решения. За это его уважали и… боялись. Правильные решения зачастую оказывались не только правильными, но и очень жесткими. Если не сказать – жестокими.
– Мы готовы выступать, ваша милость, – отрапортовал долговязый и худой, словно жердь, Жак Бортье.
В прошлой жизни он дослужился до сержанта королевского пехотного полка, а потом спьяну зарезал сослуживца, не поделившего с ним прибившуюся к войску маркитантку. Унылое лицо с длинными песочного цвета усами, как обычно, ничего не выражало, но показная невозмутимость была обманчивой. Те, кому довелось пообщаться с Жаком подольше, прекрасно знали, что помощник сотника мог вспыхнуть от любой искры, будто пересушенное на солнце сено.
– Ждем команду, – прошелся Густав вдоль сложенных поодаль штурмовых лестниц, изготовление которых заняло большую часть ночи. Дальше лежали дожидавшиеся своего часа дощатые щиты, некоторые
