возникновению этого поразительного и одновременно очевидного феномена.

— И все это сущая правда, — снова вставил свое замечание хозяин.

— Как известно, при сморкании мы хватаемся пальцами за нос, при этом возбуждающее воздействие оказывается только на ту часть носа, за которую мы хватаемся пальцами; согласно великим принципам теории эволюции, именно эта часть тела, подвергаясь постоянному раздражению, развивается гораздо быстрее, чем его другие части. Кожа, естественно, затвердевает, ткани постепенно уплотняются, и в конце концов образуется хрящ.

— Позвольте… Навряд ли мясо может вот так легко и просто вдруг превратиться в хрящ, — заговорил Кангэцу-кун, ученый-физик.

— Ваши сомнения совершенно справедливы, — как ни в чем не бывало продолжал Мэйтэй. — Но факты — лучшее доказательство, и вот вам, пожалуйста, — хрящ существует, тут ничего не скажешь. Хрящ уже образовался. Однако, несмотря на это, из носа продолжают течь сопли. А раз так, то приходится сморкаться. Хрящ в результате этого процесса стесался по бокам и превратился в высокий узкий выступ… действительно, ужасный процесс. Подобно тому как капля камень точит, как отшлифованная руками паломников голова Биндзуру [78] сама по себе излучает сияние, как поговорка об удивительном благоухании и удивительном зловонии, так и нос постепенно выпрямляется и затвердевает.

— Но у тебя нос мягкий, как рисовая лепешка.

— Докладчик опасается, что его собственный нос может дать повод для возражений, а поэтому умышленно уклоняется от обсуждения затронутого вопроса. Мне только хотелось бы довести до вашего сведения, господа, что нос, которым обладает глубокоуважаемая мамаша Канэда, является в своем роде чудом, ибо он достиг в своем развитии наивысшего уровня и представляет собой великолепнейший и редкий экземпляр.

— Вот, вот, — невольно воскликнул Кангэцу-кун.

— Однако, несмотря на то что все совершенное, несомненно, представляет собой величественное зрелище, оно почему-то подавляет нас, и нам бывает трудно приблизиться к нему. Не подлежит никакому сомнению, что нос такого рода великолепен, но возникает вопрос: не слишком ли круто он поднимается вверх? Носы у людей прошлого, как, например, у Сократа, Голдсмита или у Теккерея, тоже оставляли желать лучшего с точки зрения их устройства, но именно в этом заключалось их какое-то особое обаяние. Уж не потому ли носы уважают не за высоту, а за их своеобразие? В народе даже говорят: «Лучше рисовая лепешка, чем нос» [79]. В таком случае наибольшую эстетическую ценность, пожалуй, имеет нос, подобный носу Мэйтэя.

Тут Кангэцу и хозяин принялись хохотать. Вслед за ними весело засмеялся и сам Мэйтэй.

— Итак, все, что я вам только что поведал…

— Сэнсэй, «поведал» немного не то слово, оно вульгарно и скорее бы подошло какому-нибудь сказочнику, пожалуйста, не употребляйте его, — съязвил Кангэцу-кун, вспомнив недавнее замечание Мэйтэя.

— В таком случае протрем глаза и начнем сначала… Э-э… далее я хотел бы коснуться вопроса о соразмерности носа и лица. Если говорить о носе отдельно, безотносительно ко всем остальным деталям лица, то такой нос, как у нашей глубокоуважаемой мамаши, можно смело показывать где угодно… Это такой нос, который, как мне думается, мог бы получить первую премию даже на выставке на Курамаяма [80]. Однако имеется одно «но», которое заключается в том, что нос этот создавался без предварительной консультации с господами Глазами, Ртом и другими. Нос Юлия Цезаря — несомненно, хорош, но что получилось бы, если бы нос Цезаря аккуратно вырезали и приставили к морде вашего кота? Цезаревский нос выглядел бы на кошачьей морде точно так же, как выглядела бы статуя Будды из Нара на шахматной доске. Я полагаю, что такое сильное нарушение пропорций только снизит его эстетическую ценность. Нос уважаемой мамаши, как и нос Цезаря, не что иное, как выступ, поражающий своей мужественной красотой и горделивой осанкой. Но каково же окружение этого носа? Разумеется, оно не столь вульгарно, как у вашего кота. Однако это факт, что ее лоб, как на маске эпилептика, прорезают две глубокие морщины, а узкие щелочки глаз круто поднимаются вверх, к вискам. Ну как, господа, не посетовать при виде этого носа на таком лице?!

Мэйтэй умолк, и как раз в эту минуту из-за дома донесся возглас:

— Все еще про нос болтают. Как они любят позлословить!

— Это жена рикши, — пояснил хозяин Мэйтэю. Тот снова заговорил:

— Докладчик считает для себя большой честью обнаружить в самом неожиданном месте, за углом дома, еще одного слушателя — существо другого пола. Своим чарующим, похожим на журчание ручейка голосом она внесла приятное оживление в наше сухое, академическое собрание. Я бесконечно счастлив! Буду стараться излагать свои мысли по возможности в общедоступной форме и тем самым надеюсь вознаградить то благосклонное внимание, которым почтила нас эта прекрасная леди; однако сейчас я должен коснуться некоторых вопросов механики, поэтому, естественно, не исключена возможность, что это окажется трудным для восприятия дам. Прошу запастись терпением.

При слове «механика» Кангэцу-кун опять захихикал.

— Я попробую доказать, что этот нос совершенно не гармонирует и более того — находится в полной диспропорции с остальными деталями лица. Здесь мы имеем пример нарушения закона о золотом сечении Цейзинга; я попытаюсь продемонстрировать это уважаемой публике, оперируя формулами, заимствованными из механики. Через H обозначим высоту носа, a — угол, образуемый при пересечении носа с плоскостью лица. Прошу также принять во внимание, что W — разумеется, вес носа. Ну, как? Надеюсь, понятно?

— Ничего не понял, — сказал хозяин.

— А вы, Кангэцу-кун, поняли?

— Я тоже не совсем понял.

— Что же делать! Кусями-то еще ладно, но ты же физик, я думал, обязательно поймешь. Ведь эти формулы составляют суть моего доклада, и если их опустить, весь мой труд пойдет насмарку… Ну, ничего не поделаешь. Как ни жаль, придется оставить формулы и изложить только выводы.

— Как, выводы есть? — удивленно спросил хозяин.

— А ты как думал? Доклад без выводов — что европейский обед без десерта… Будьте внимательны, перехожу к выводам… Итак, если на вышеприведенную формулу взглянуть с точки зрения теории господ Вирхова и Вейсмана, то, безусловно, необходимо допустить априорное наследование формы. Далее, несмотря на существование веских доводов о том, что апостериорность не является наследственной, необходимо признать, что духовный склад, соответствующий этой форме, до некоторой степени является ее неизбежным следствием. Таким образом, можно предположить, что и в носах детей, которые родились от обладателей носов, несоответствующих их общественному положению, имеются отклонения от нормы. Возьмем Кангэцу-куна. По молодости лет он, наверное, не может обнаружить отклонений от нормы в устройстве носа у дочери Канэда. Но инкубационный период у такого рода наследственности очень велик, поэтому она может проявиться в любой момент; достаточно оказаться в другом климатическом поясе, чтобы нос начал бурно расти и мгновенно достиг размеров носа достопочтенной матушки. Учитывая эти обстоятельства и научные доводы Мэйтэя, представляется наиболее целесообразным воздержаться от данного брака; я думаю, что, не говоря уже о нашем уважаемом хозяине, даже у почивающего здесь господина кота не будет никаких возражений на этот счет.

Хозяин не спеша поднялся и заговорил очень горячо и убедительно:

— Ну, разумеется! Кому нужна дочь таких типов! Смотри, Кангэцу-кун, не женись на ней!

Для того чтобы каким-нибудь образом выразить свое согласие, я мяукнул два раза: «Мяу, мяу». Судя по виду Кангэцу-куна, нельзя было сказать, чтобы его взволновала тирада Мэйтэя.

— Что ж, — сказал он, — если мои уважаемые учителя придерживаются такого мнения, то я мог бы и воздержаться, но если она примет мой отказ близко к сердцу и заболеет, то вина падет на меня…

— Ха-ха-ха, и будешь ты без вины виноватым!

Лишь один хозяин отнесся к словам Кангэцу серьезно.

— Что за глупости! Ведь у такой тупицы дочь должна быть абсолютным ничтожеством! Подумать только, пришла первый раз в дом и давай налетать на хозяина. Спесь из нее так и прет, — выпалил он, задыхаясь