- Вот оно! - прошипел Лёша в ухо Благому. - Как раз про это дети в больнице...

- Для какого развлечения? - спросил Благой сквозь зубы.

- Для какого, для какого, - передразнили девочки. Вот глупый взрослый попался, таких простых вещей не знает! - Они с дядьками сексом развлекаются, вот для какого!

- Да...- крякнул Давид. Откамеры он, впрочем, не оторвался.

- И что, часто эти... дядьки к вам?..- спросил Лёша.

- А как Марь-Иванна девочек оденет в красивое, так и приходят, - в голосах девятилеток Благому снова послышалась жгучая зависть. - Мы тоже конфетки ели, нам девочки приносили. Шоколадные, вот. Дядя... a у вас нету конфетки?..

В столовой Благой увидел тощих мальчишек с коричнево-серыми, немытыми лицами, кое-как одетых линялые рубашки, торчащие из штанов. Девочки вы глядели чуть аккуратнее, но разве что чуть. Все смотрели на одну воспитанницу постарше: та несла на поднос нарезанные порции хлеба. Не успел поднос коснуться стола, как к нему со всех сторон потянулись руки. Многие вскакивали, чтобы схватить 'пайку', казавшуюся побольше...

Давид только-только запечатлел эту убийственную картину, когда в противоположную дверь буквально влетела рослая, дородная дама. Дети при её появлении мгновенно вскочили, кто-то движением испуганного зверька стал прятать хлеб за пазуху. Дама была элегантно, со вкусом одета, в мочках ушей трепетали тяжеленные золотые серьги. Борис Дмитриевич и Лёша немедленно заслонили приникшего к окуляру Давида, но было поздно: мадам уже заметила камеру.

- Кто позволил снимать?! Отдайте немедленно пленку, не то я ОМОН вызову!..

Это была, несомненно, сама Алевтина Викторовна Нечипоренко. Значит, бдительность вахтёрши до конца притупить не удалось, и та позвонила грозной начальнице прямо в машину. А что? Кому в наше время охота лишаться работы?

- Здравствуйте, Алевтина Викторовна, - как можно более непринуждённо заулыбался Благой. - Право же, мы ничего не снимаем, просто едем к себе с репортажа, завернули по дороге, ну и не в машине же камеру оставлять? Сами понимаете, вещь дорогая, казённая... А у вас мы так, между делом. Мы тут ввиду эпидемии небольшую статистику собираем. Начальство, понимаете, вечно что-то придумает... Как в вашем заведении с прививочками от гриппа?

- Какие прививочки?! Они мне будут тут допросы устраивать?! Таисья Ивановна, вызывай!

Невзрачная дежурная послушно кивнула и куда-то заторопилась. Встреча с ОМОНом троим телевизионщикам решительно не улыбалась. Могут для начала не только камеру поуродовать, но и части тела. Прецеденты, к сожалению, были.

- Да Бог с вами, Алевтина Викторовна, дорогая,- укоризненно расплылся Благой.- Пожалуйста, сейчас вам плёночку... Сами убедитесь, что чистая...

Давид у него за спиной щёлкнул камерой и неохотно протянул видеокассету:

- Она денег стоит, между прочим...

Благой передал кассету грозной мадам и слегка даже поклонился при этом. Она мёртвой хваткой вцепилась в добычу:

- На выход я вас сама провожу!..

Хрупкое перемирие продолжалось до двери. Уже на крыльце Лёша самым невинным образом поинтересовался:

- Алевтина Викторовна, извините, я надеюсь, хоть ваши-то собственные дети и внуки сывороткой обеспечены?..

Вот тут Благой затаил дыхание и невольно залюбовался юным коллегой. Умница Лёша поймал тот самый 'момент истины', за которым гоняется любой репортёр. Будущая героиня репортажа размахивала 'отбитой' у журналистов кассетой и неконтролируемо орала, в пылу ярости выдавая откровения, которые из неё не вытянул бы никакой следователь на допросе. Давид безразлично рассматривал тучки на небе. Даже искушённый в съёмочных делах человек вряд ли заподозрил бы, что как раз в этот миг с него 'делают крупный кадр'. Мадам Нечипоренко и подавно не догадалась.

- Я бы, честно говоря, за обычное воровство не сажал, - задумчиво проговорил Лёша уже в машине. - На производстве там, в фирме... Имущество бы в казну отбирал и ещё отрабатывать заставлял. Но вот кто у сирот... в больнице, в детском саду... Таких я бы сразу стрелял...

- Прямо сразу, - усмехнулся Благой. И снова ощущал, как много он, по сравнению с Лёшей, прожил на свете.

- А что, Борис Дмитриевич, скажете нет? Перевоспитывать их ещё?.. Вот такую Нечипоренку?.. И она всё поймёт, и раскается, и человеком жить будет?..

Благой промолчал.

Следующий

Последние месяцы Владимир Игнатьевич Гнедин спал со включённым светом. Это началось где-то через неделю после гибели Мишки Шлыгина. Владимир Игнатьевич, как обычно, приехал на свою холостяцкую квартиру, выпил сам с собой дозу небольшую, чисто для снятия душевного напряжения - и вроде заснул. Однако скоро его разбудил шорох. Он рывком сел на кровати и напряжённо прислушался... Всё было тихо, да и откуда бы?.. Он лёг снова, но едва стал засыпать, как опять раздались невнятные звуки. Которые вполне можно было принять за осторожные шаги в прихожей...

Над кроватью у изголовья висело бронзовое бра старинной работы обнажённая богиня с факелом в руке. В незапамятные времена этот факел заканчивался горящей свечой. Народный искусник подвёл электричество и вставил патрон, чтобы можно было вкручивать лампу-миньон. Мишка Шлыгин несколько лет назад (когда подобные вещи у нас были в диковинку) привёз ему из Швеции лампочку в виде фаллоса. Она была абсолютной копией натурального мужского предмета, как бы с матово-розовой кожей, и отличалась лишь постоянной 'готовностью к бою' да мягким свечением изнутри. Мишка знал, что в раннем детстве друг Вовка побаивался темноты. Виталик по этому поводу просто и бесхитростно ржал, но Мишка был намного утончённее Базылева. Даже стихи иногда карябал. Он и тогда, даря этот светящийся член, что-то продекламировал. Там вроде был остроумный выверт про 'факел' и 'fuck'*, но Гнедин запомнил только одну строчку:

'Ты осветишь теперь свою бессонницу...'

Освещать бессонницу Гнедину не требовалось уже много лет. Да и место она имела разве что по причине общества очередной подруги. А теперь... Господи... Причём именно после гибели Мишки...

Гнедин протянул руку и включил бра, потом, стиснув зубы, заставил себя слезть с 'траходрома' и выглянуть в прихожую. В квартире, ясное дело, никого постороннего не было.

Но едва, выключив свет, он начал задремывать, как невнятные шаги послышались вновь. Если бы он сумел в тот раз выдержать характер, возможно, всё бы и наладилось. Так ведь нет. Он срочно вызвал машину и среди ночи прикатил к своей благоверной. Чем поверг зевающую Ирину в полное недоумение. Он, конечно, не стал ей ничего объяснять. Просто рухнул в разобранную постель и тотчас заснул...

Днём на работе страх отчасти забылся. Но стоило вечером вернуться к себе и всё повторилось. На сей раз к супружнице Гнедин не поехал. Просто зажёг в каждом углу свет. Во всех комнатах, в кухне, в ванной, в сортире и даже в кладовке... Это помогло: он заснул.

Чиновников его уровня, как и банкиров, время от времени убивали. Но только после гибели Шлыгина Гнедин, что называется, кожей почувствовал стоявшую рядом смерть. Он не знал, кто за ним придёт. И конкретно за какие грехи. Но что придут - это сомнения не вызывало. Опять же как в детстве, когда он читал дефицитного тогда Стивена Кинга и часам к двум ночи ему начинало казаться, что из-за шкафа и с антресолей вот-вот полезут...

Плакаться Виталику Базылеву он не хотел до последнего. Но на сороковинах, выпив за помин, ощутил большую жалость к себе и всё-таки излил душу бывшему однокласснику.

- Я, по-моему, следующий...- сказал Гнедин, и губы натурально запрыгали.

Он ждал насмешек. Однако Базылев помнил, что в школе Вовка действительно иной раз чётко угадывал, кого следующего вызовет к доске строгая математичка. И всесильный лидер пулковской группировки лишь рубанул ладонью, чуть не погасив беломорину:

- Накаркаешь, на хер!..

А потом хмуро пообещал: ребята, мол, в натуре, присмотрят. Аккуратненько-аккуратненько... Мишкина смерть и ему даром, видимо, не прошла.

На несколько недель страх вроде бы отпустил, тем более что никакого 'топталы' базылевские ребята не