- Хватит ему, Матвей Данилович. Рано привыкать. Скоро все оживились: у матери порозовели щеки, брат закурил, а хозяин стал еще разговорчивее.

- Матвея Казанцева в Филатове знают. Бывалый солдат... С японцем воевал! - ударяя себя в грудь кулаком, громко говорил он. - Не богач - не хвалюсь! А хлеб за хлеб заходит. В этом году еще не молотил. Старый едим.

Он снова стал наливать в рюмки, но водки не хватило.

- Парасковья Ивановна... доставай-ка еще.

Он вынул из кошелька серебряную полтину и бросил на стол. Мать послала меня к Трифонихе. Держа в руке пустую бутылку с остатками красного сургуча на горлышке, я побежал прямиком через огороды.

Жила Трифониха в середине Зареки, в глубине закоулка. Муж ее, Трифон пьяница и хвастун, - временами портняжил, но заработанные деньги сразу пропивал.

Мужики его не уважали, подсмеивались над ним и звали Тришкой. Не было у него ни огорода, ни скотины, хлеб не сеял.

Кормилась Трифониха с ребятишками опасным промыслом: покупала по казенной цене в монопольке водку и с накидкой продавала из-под полы в своей деревне. До волостного села, где находилась монополька, - семь верст, не набегаешься, а Трифониха была рядом. Водка у нее не застаивалась. За нарушение царской монополии сажали в тюрьму, но подвести Трифониху под суд уряднику не удавалось: с ее водкой никто пойман не был.

Я отдал Трифонихе полтину, и она взамен пустой бутылки подала мне бутылку с водкой.

Обратно пошел я опять задами. Очутившись возле своих картофельных грядок, я присел на жесткую пожелтевшую траву и стал рассматривать бутылку. Она была не запечатана, и я решился немножко из нее отпить. Водка тогда в избе мне не понравилась, и пить бы я ее больше не стал, но мне хотелось узнать: как это бывают пьяными?

Вытащив пробку, я отпил из бутылки несколько глотков и стал ждать, когда сделаюсь пьяным, но ничего такого я не замечал. Тогда я отпил еще несколько глотков. Опять ничего. Только водка показалась мне ужас какой противной. Тогда я снова запрокинул бутылку кверху донышком. 'Теперь-то уж стану пьяным', - подумал я и заспешил домой.

Мать взяла у меня бутылку и недовольно покачала головой:

- Что-то много не долила Трифониха. Совсем стыд потеряла баба!

Я боялся взглянуть матери в глаза и вышел из избы.

Во дворе я почувствовал, что ноги плохо слушаются, в животе мутит и все вокруг стало вроде покачиваться, даже сарай дяди Василия.

Что было со мной дальше, я знаю только со слов матери. А было со мной вот что. К нам прибежал, запыхавшись, Тимка и, едва переступив порог, затараторил:

- Тетка Парасковья, тетка Парасковья, Степанко ходит по деревне пьяный, едва на ногах держится, кричит, руками размахивает...

Мать отыскала меня возле пожарной. Я лежал в пыли на середине улицы и стонал.

15. ГУ ЛЬНА Я ЛОШАДЬ

Была поздняя осень.

Как-то перед обедом к нам прибежал Мишка Косой и еще у ворот закричал:

- Пашка, Игренька нашелся! Приезжал к нам из Гарашек мужик и сказывал, будто у них в деревне поймана гульная лошадь игреней масти. Мерин. Наверно, ваш Игренька! Поедем! Мне все равно туда ехать. Мы кошевку покупаем там у одного мужика, и отец велел съездить посмотреть.

Павел быстро собрался и пошел с Мишкой. Я увязался за ними и стал просить Мишку взять меня.

- Ладно, поедешь! - отмахнулся Мишка. - Пристал, как репей к штанам.

Павлу, должно быть, хотелось, чтобы я поехал. Он снял с плеча уздечку и дал мне:

- Неси, раз едешь с нами.

До Гарашек было верст двадцать, но ехали мы не очень долго: Мишка нарочно подстегивал и без того резвого Серка.

Когда въехали в деревню, Павел не утерпел и побежал в первую же избу спросить, у кого находится гульная лошадь.

Навстречу Павлу из калитки вышел старик.

- Видишь колодец-то у ворот? - выслушав Павла, показал палкой старик. - Тут и заходи. Кузька Бочонок в той избе-то живет. Только ты Бочонком-то его не называй. Осердится. Кузьму Прохоровича спрашивай. С лета еще гульна-то лошадь у него. Одни кости остались. Робит на ней, а кормить не кормит. Все равно, говорит, хозяин отыщется и заберет.

Мы подъехали к избе с колодцем у ворот. Мишка привязал Серка, и мы вошли во двор. Едва захлопнулась за нами калитка, как в пригоне заржала лошадь.

- Игренька, Игренька! - громко зашептал Павел, радостно поглядывая на нас.

Из избы вышел толстый коротконогий мужик и нехотя поздоровался с нами. Мишка объяснил, зачем мы приехали.

- Гульная лошадь у меня содержится, это верно, - глядя в землю, сказал мужик. - Какие приметы у вашей лошади?

Павел рассказал подробно.

- Все так. И белая лысинка на лбу. Все так. Значит, не зря захватил уздечку-то ваш парнишка. Но лошадь я кормил полтора месяца. Придется платить.

- Что же, ежли не заморена, что потребуется - уплатим, - ответил за Павла Мишка.

Мужик сердито на него посмотрел:

- Спасибо скажите, что поймал вашего игренего. Давно бы у цыгана в кошельке был.

- Благодарствую, от всей души благодарствую!.. - заговорил брат.

- Ладно уж, забирайте. Не наживаться же на вас. Мы вошли в пригон.

Игренька опять заржал знакомым, коротким ржаньем. Он стоял за загородкой такой худой, что его трудно было узнать: ребра торчали, шерсть на боках висела клочьями, спина заострилась.

Павел остановился у загородки и оглянулся - должно быть, искал Кузьку Бочонка. Но его не было. Недалеко от загородки стояла только рябая баба и неласково поглядывала на нас.

- Боится показать бесстыжие-то глаза, - сквозь зубы выговорил брат.

- Да-а... Кормил... - развел Мишка руками.

Я приподнял в проходе перекладину и вошел к Игреньке. Он даже не прижал уши. Потыкал меня мордой в плечо и покорно дал надеть уздечку.

16. Я - ВТОРОКЛАССНИК

Зима в этом году наступила рано. В начале октября выпал снег и уже не растаял. Скоро начались морозы, запылили вьюги.

Я снова ходил в школу. Только моя школьная сумка была уж не такая тощая, как в прошлом году: учительница выдала нам, второклассникам, по нескольку новых книжек. Самая толстая называлась 'Книга вторая'. Учительница наказала нам обернуть ее дома в бумагу и без разрешения дальше заданного места не разрезать. Но мне не терпелось узнать, про что написано в книге. Тогда же, сидя за партой, я стал растопыривать неразрезанные страницы и читать заглавия. 'Иверская икона божьей матери в Москве', 'Прилежание и труд с усердной молитвой всё преодолевают', - читал я заголовки описаний и рассказов в начале книги. 'Царь-освободитель', 'Чудесное спасение их императорских величеств' - шли один за другим заголовки дальше. Я стал разнимать страницы в середине книги. 'Волк и журавль', - прочитал я про себя и прильнул глазами к странице. Но в это время учительница дернула меня за ухо. Я и не .заметил, как она подошла к нашей парте.

- Щипачев, не слушаешь урока! Я вскочил.

- Иди к доске, помоги Усольцеву!

У доски стоял низовский парнишка, Ефимка Талакан, и, красный, весь перемазавшийся мелом, бился над задачкой. В одной руке он держал кусочек мела, а в другой - бедую заячью лапку, которую сторож выпросил для школы у Балая: ею удобно было стирать мел с доски. Талаканом мы прозвали Ефимку в прошлом году за то, что он слово 'таракан', сложенное из картонных букв, прочитал 'талакан'. Помочь Ефимке я не смог. Несколько раз я стирал заячьей лапкой написанное на доске и старательно начинал снова: 'У купца было 40 аршин сукна...', но решить задачку не удалось и мне. В арифметике я тоже был не силен.

Но когда на уроке читали про что-нибудь из русской истории, я сразу веселел. Странички в 'Книге