Но та как отрезала.
- Я ставить не буду. Что принесли, то и ваше.
Поэтому было скучновато: ноль семь на три делится сразу и без остатка.
- А бутылок нет, чтоб сдать? - спросил Пава. Ольга аж зашлась от хохота. Сказала, что уже давно не пещерное время, а бутылок, как грязи, на балконе только у таких идиоток, как ее тетка. Лежат с тех еще пор, когда та жила сыном, а он 'гудел' прилично, а потом так удачно женился, что теперь ни капли в рот, все время за рулем, но матери ни копейки, рожай детей после этого. С нерожания и перекинулся разговор на артистку, что живет сверху. Уже немолодая, а живота ноль - потому как никакая будущая свинья - сын или дочь - не растягивали ей стенки пуза, молодец женщина, предусмотрела последствия.
- Небось богатая, раз одна, - сказал Пава.
- Естественно, - ответила Ольга, - всю жизнь живет для себя - накопится.
Потом она показала журнал, где портрет артистки, и Гриша прочел: 'Нора Лаубе'.
- Да я ж ее знаю! - закричал. - Идемте к ней в гости! Она была женой моего отца.
Такой возник азарт. Что уже забыв опаску - правда, к счастью, никто им не встретился, - взбежали на этаж и позвонили в дверь. Норы дома не было.
Бывает, опьяняет сама ситуация. Во всяком случае пробежка туда-сюда. Занимательность Гришиной истории - и такое пошло гулять у всех возбуждение, что естествен был итог: надо купить бутылку и еще закуску, потому как осталось две картошины и несколько вялых фиолетовых колец.
С Павы взять было нечего. Решили по-честному: Гриша идет за бутылкой, а Ольга - за колбасой. Паву в квартире заперли. 'К телефону не подходи'. 'Дверь не открывай'.
- А это что? - спросил Пава.
- Кочерга, - ответила Ольга.
- Это я вижу. Зачем, если нет печки?
- Тетка открывает дверь с нею, - засмеялась Ольга. - Специально привезла из деревни.
- Пава! - сказала Ольга уходя. - Руками ничего не лапай. Ладно? У меня тетка очень приметливая.
Они разбежались в разные стороны: Ольга в гастроном, где дешевле, а Гриша по ее указке в 'кристалловский' магазинчик. 'Принес 'Избу', можно подумать, дети', - сказала насмешливо.
С деньгами у Гриши было туговато, но он так возбудился новостью, что Нора рядом и он к ней непременно нагрянет, что по такому случаю решил не жмотиться. Пусть будет самая лучшая водка с лучшим винтом.
Когда он возвращался, у подъезда уже толпились люди. Он увидел Паву, полотенце, чуть в стороне валялась кочерга. Люди были так увлечены упавшим лежащим, что он на глазах у всех отпнул кочергу ногой, а потом, когда уходил совсем, отпнул ее еще раз. Он видел, как возвращается Ольга, но уже знал, что встречаться с ней не будет, что он уйдет отсюда навсегда и ни одна собака его здесь больше не увидит. Гриша завернул за угол и исчез из жизни этого дома, подъезда, Ольги и этой дурной, напрягшейся вожделением смерти толпы. В какой-то момент ожидания автобуса он испытал просто лютую ненависть к Паве. А если бы тому удалось попасть в квартиру к Норе и его застукали?.. Гришу всего просто выкрутило - так ясно он представил, как его потом вяжет милиция, а затем обвал всей жизни, не сказать какой удачливой, но без всяких там яких. Жизнь у него в полном согласии с требованием нормы, пусть заниженной, приплюснутой временем, как у всех не преуспевших, но и не рухнувших окончательно, как Пава. А как у всех нормальных.
По дороге побега в Обнинск он представлял, как дурным голосом кричит у подъезда Ольга, как будет она его ждать, как навалится на нее милиция (и на него, захочет, - тоже). 'Не найдете, дорогие товарищи, не найдете', - молился Гриша.
А все было совсем не так. Увидев Паву, а потом пролом в балконе артистки, Ольга почти спокойно поднялась в квартиру, выкинула к чертовой матери пустую бутылку 'Избы', на все повороты закрыла балкон, сокрушаясь над тем, как шагал бедолага по бутылочному развалу. В школе Пава был хороший гимнаст, черта выделывал на снарядах. 'Таких не берут в космонавты, - говорил их физкультурник, - такие идут в циркачи!' Так это ж когда было? Теперь у него четверо детей. Уже не детей. Сирот. Ольга поклялась, что никогда не скажет жене Павы, как он погиб. Она понятия о нем не имеет. Ни разу в глаза не видела. Ни разу. А сейчас она выйдет на работу.
Но следующий день принес неприятности. К тетке приходил милиционер.
Она после этого сказала Абдулле, что уходит, так как без прописки и почему-то менты начали интересоваться.
- У нас человек в подъезде убился, так они теперь шныряют.
Абдулла хорошо ей заплатил. Она так и не узнала, что после нее так же быстро уходил в никуда и Абдулла.
А всего ничего - Виктор Иванович Кравченко лег живым животом на грязные бутылки.
6 ноября
Нора проснулась от ощущения, что троллейбус дернулся и остановился. Таких ощущений в ее жизни миллион, по нескольку случаев на дню. И с чего бы просыпаться с мыслью, что у нее не сходятся концы с концами? Да потому, что она однажды уже видела из окна троллейбуса Гришу с бутылкой. Тогда она обратила внимание на выражение лица мужчины. Он стоял на остановке, ожидая троллейбус, в котором она ехала. Она подумала, что обидчивость мужчин недоизучена психологией. Умная женщина, даже не так, просто женщина в миру проблем и отношений сто раз спрячет в карман и боль, и обиду, а мужчина набрякнет носом, заскрипит зубом, да мало ли? Их очень долго можно нумеровать, такого рода признаки. Этот ждущий троллейбус был, видимо, оскорблен сразу всем. И Нора подумала: 'Ну что за порода...'
Она тогда вышла в заднюю дверь, а обиженный вошел в среднюю, какое-то время она заметила донышко бутылки, которую он держал в руке. Она злилась на свою прилипчивую зрительную память, что без разбора копит все увиденные лица.
Сейчас она знала точно: тот человек с остановки лежал у нее ночью на раскладушке в кухне. Ее память признала его. Она, память, знала, что такой обиды лицо у сына от отца, вечно оскорбленного живущим без интереса к нему человечеством. Память же тогда угодливо подсунула ей и завиток на голове у мальчика, и она такое себе нагородила, увидев затылок разбившегося бомжа. Все так...
Но почему все-таки не сходятся у нее концы с концами, если так все складненько объясняет ум?
- Да потому что, значит, он был тут в тот день и тот час, когда погиб несчастный! - сказала Нора вслух, а Гриша во сне скрипнул раскладушкой, потому как был чуток.
Норе бы встать и сварить кофе, но как это сделаешь, если кухня занята? Она лежала, громко распластав руки и ноги, она беззвучным криком кричала тому Невидимому, который, оказывается, все давно знал. 'Почему ты не надоумил?' было в тишине крика.
Вчера Гриша ей сказал, что встанет рано и уйдет тихо - у него нужная встреча. Это было вранье. Никакой встречи - надо было застать приятеля дома, до работы, потому как оставаться у Норы Гриша не хотел. А тут еще мудрое утро первым словом снова спросило его как бы между прочим: 'А почему все-таки мадам не рассказала, кто ей порушил перила?' Гриша не подозревал Нору в каком-то злом умысле - Боже, сбавь! Но то, что такой самоочевидный, можно сказать, просто публичный факт не называется, то надо согласиться: в этом есть нечто остораживающее. Эдакое: я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь - до бесконечности сокрытия...
Гриша оделся тихо, умылся бесшумно, когда шел к двери, увидел сидящую на диване Нору в облачении из шахматной простыни. Вид, прямо скажем, жутковатый. Фигурки казались черными фальшивыми собачьими костями. А Норино лицо, желтоватое, стекшее к подбородку, было невероятно ярким на фоне черных по белому костей. Эдакая яркость гепатита супротив яркости замерзшего в степи.
- Ты бывал раньше в этом доме? - спросила Нора. - Если точно, семнадцатого октября?
- Я? - сказал Гриша. - Семнадцатого? Но ты же мне звонила в тот день, я был в Обнинске!
Нора засмеялась. 'Так попадаются малолетки, - подумала она. - Он не может знать, в какой день я звонила... Тем более что это было не раз'.
- Гриша, расскажи, как это было!
Странное у нее лицо. Она все знает, тогда зачем ей его рассказ?
- Нора, о чем ты? - смеется Гриша. - О чем? Я уже бегу! Клянусь Богом, я тут никогда не был, ничего не видел, ничего не знаю! - А сам уже крутит в замке ключ. Этого ему еще не хватало, тем более если Ольга сбежала и никто не подтвердит его слов о том, что он пошел тогда за бутылкой. Нора, получается, его