связь между твоей женой и господином Русских все-таки существовала. А проморгал ты это не только потому, что он имел ее довольно редко. Он имел Идею Шакировну в гинекологическом кресле, идиотик ты мой! Игра у них была, у профессора и медсестры - якобы осмотр. 'В доктора'. Медсестра подыгрывала похотливому козлу. Главное, на полном серьезе, никаких смешков или, там, оргастических стонов! Какая гадость... Нравилась ли ей эта игра? Может, и нравилась, выгоды-то для нее вроде бы никакой. А ты, растяпа, если и ловил в свой приемник каждое слово, думал - работают люди... Эй, Равновесие-то держи, держи! Женщина встает. - Всем понятно, что это фальшивка, - брезгливо цедит она. - У вас навязчивая идея, Димочка. Вы силой заставила Андрея Гавриловича оклеветать и себя, и других. Зачем? Лучше ей было этого не говорить. Лучше ей было не швырять в меня вопрос 'зачем'. - Повернитесь, - прошу я. - Что? - Спиной ко мне. Исполнено без возражений. Лишь плечами гневно передернула. 'Навязчивая Идея'... Я подхожу сзади и обнимаю ее. Время застывает. Реакция женщины непредсказуема. Она не вздрагивает, не возмущается, не спрашивает: 'Что это значит'. Она просто сползает обратно на пол, ускользая из моих неловких объятий. Я присаживаюсь рядом. - Раздевайтесь, - говорю я ей. Она как будто не удивляется. - Зачем? Опять 'зачем'! - Вы не верите в 'жучков'? Поищем вместе. Может, тогда и в диктофонную запись поверите. - Отчего же, в 'жучков' я готова поверить. А диктофонная запись все равно не для меня приготовлена. Какая разница, верю я в нее или нет? - Вы, медики, - привожу я новый аргумент, - люди двойных стандартов. Вы с удовольствием осматриваете всех, кого пожелаете. 'С удовольствием' - это ваше выражение, припоминаете? Так почему бы кому-то не осмотреть и вас? С тем же чувством. - Не хочу, - отвечает она резко. Ну что ж... Я принимаю решение. Я угрожающе распрямляюсь. - Рассказать, что сейчас сделает смертник, взявший в заложники эту семью? Он посадит вашего мужа на диван. Рядом посадит вас. Вы оба - связанные и беспомощные. Потом он найдет нож, в лезвие которого вы, сударыня, глядитесь вместо зеркала... кстати, этот нож - не выдумка? Я не заметил у вас в доме ни одного обычного зеркала... хотя, неважно. Что потом? Я... то есть он, маньяк-смертник, разложит на ваших коленях вашего же единственного ребенка, чтобы вы наблюдали хирургическую операцию в деталях... - Да хватит! - обрывает меня Идея Шакировна. - Что за книжные зверства... - неуверенной рукой она берется за пуговицы своей кофточки. Она мне подчиняется! - Леонид, ни в коем случае не снимай бак! - садит Щюрик из главного калибра. Слова взрываются, как снаряды. Он зажмуривается с таким ожесточением, что лицо его сворачивается в пространстве - словно пожирает само себя. Искусная компьютерная анимация. Мальчик под баком что-то неслышно бормочет. - Юбку тоже, - скучно напоминаю я. - И все остальное. - Если вы дотронетесь до меня, - громко (для мужа?) предупреждает меня моя новая ученица, - то, боюсь, вам придется исполнить все свои угрозы. Боюсь, чувство брезгливости сильнее моего страха. Но ведь у... убивать нас всех... вряд ли ваша цель? Что ты знаешь о моей цели, богиня, мысленно усмехаюсь я. Что ты знаешь о цепях, сковавших мучительный ряд наших перерождений? Истязала ли ты себя в поисках того Лучезарного кулака, которым разбиваются проклятые невидимые цепи? Поэтому - разденься и ступай за мной, куда бы я ни позвал... - Догола, уважаемая Идея Шакировна, - укоризненно говорю я, и пока она устраняет недоделки, сообщаю классу: - Контрольная работа! Вспоминаем весь пройденный материал! Увожу женщину в детскую комнату. По ходу дела зачитываю текст из записной книжки - вместо задания: - Раз болезни и женщины существуют, надо ими переболеть. Идите к постелям больных и женщин. И те, и другие ищут лишь того, кто способен перенять их Карму... Щюрик, оставшийся в спальне, издает звуки, мало похожие на человеческие. Ида шагает впереди меня - каменная, восхитительно неестественная. Как часто я воображал это роскошное тело, которым так и не смог обладать! Вот сейчас - воспользоваться бы... Какая злая ирония. Организм мой необратимо отравлен. И кем? Ее же мужем... Первое, что любая интоксикация убивает в мужчине - это половую функцию. Так природа защищается от нездорового воспроизводства. Что же говорить о моем запредельном случае? - Прикройся чем-нибудь, - разрешаю я, когда мы остаемся одни. Она потрясена. Не верит своим ушам. - И так тошнит, - поясняю я. - И без тебя. Из кроватки выдернута простыня - взлетает под потолок и стремительно закручивается вокруг ожившей статуи, скрывая от глаз никчемные подробности. Все, конец эротическому эпизоду. Пронесшийся по комнате ветерок приносит некоторое облегчение. - Неужели этот кошмар только из-за того, что я тебе не дала? - осторожно начинает Ида. Более убогого высказывания я не мог вообразить. Моя Идея, сделанная из плоти и крови, вдруг оказывается маленькой и пустой, ненастоящей. А ведь я всегда произносил это могучее слово с прописной буквы... - Когда-то я был уверен, что познать женщину своей мечты, это шаг к самосовершенствованию, - по возможности ровно отвечаю ей. - Но когда ты... не дала... я понял, что отказаться от тебя - куда бoльший шаг, настоящий рывок. - Тогда зачем этот трагифарс? - она поправляет простыню на груди. Я отвожу взгляд. Не хватало еще, чтобы меня и вправду стошнило. - Когда ты выбрала себе в мужья урода, я подумал, что ты тоже занимаешься познанием себя. Твой выбор - это был дзен такой глубины, до которой даже я в то время еще не доныривал. - Дзен? - пользуется она сменой темы. - Это твоя философия? - Ни в коем случае. Дзен - состояние, а философия - всего лишь наука. Ну, в общем, теперь это неважно... Ты любишь Барского? - Любишь? - удивляется Ида. - Я - его. Безо всяких 'любишь'. Не так ты спрашиваешь. - А как надо? - Надо: 'Ты чья?' Мне весело от ее наивности. Иллюзии относительно госпожи Барской и без того уже рассыпались в труху, но я все же достаю драгоценную книжку, открываю нужный текст: - 'То, что кажется твоим - не твое, то, что кажется не твоим - ничье. Какие могут быть претензии у человека на атом золота? Почему же он претендует на личное обладание сотнями миллиардов подобных атомов?' - Смешно. Кто это сказал? - Неважно. Последний вопрос: почему именно Щюрик? Ей-богу, до сих пор не могу этого понять. - Тебе правду? Правду ли мне? Ох... А для чего еще я принес и принял столько страшных жертв, как не ради этого простого слова? И женщина открывает мне правду. У Щюрика, ты не поверишь, феноменально волосатый глютеус! Весь целиком, как у зверя... Глютеус? Ну, это... зад по-русски. И не только зад! Абсолютно безволосая голова декомпенсирована растительностью в других, интимных местах. Медсестра со стажем, она никогда в жизни такого не видела. Тем он и взял ее - раз и навсегда... Будущие супруги познакомились, когда Щюрик попал в инфекционное отделение - с тяжелым гриппом. Была эпидемия. Всем поступающим автоматически пенициллин вводить начинали, чтобы осложнений не было. 'Куда здесь колоть-то?' - растерялась молоденькая медсестра Ида, увидев редкостную попу нового пациента... Все отделение приходило полюбоваться на диковину. Простой врач-инфекционист Андрей Гаврилович Русских, который в то время еще не стал профессором и не взял под себя отделение гинекологии, - и даже лечащим врачом Щюрика не был, - тоже приходил, расспрашивал... Вот какая она бывает, правда. Сильная женщина, ставшая чьим-то атомом - из-за секундного помешательства. Порочный врач, любящий чудеса и диковины... Сочетается ли все это? Лихорадка охватывает меня. Пробой в мозгах. 'Озарение', как выражаются психиатры, 'инсайт', как пишут некоторые писатели, вставляя через страницу смачное словечко. Получил ли я правду? Похоже, что да. Вот только... 'Я - не то', - постоянный ответ Во Го на мои вопросы 'Кто вы?'. Хороший урок тем, кому подавай точные ответы. Я искал состояние, а мне подсунули философию. Туфту. - Почему у Щюрика попа волосатая, если ему делали пересадку кожи? спрашиваю я по инерции. - Откуда лоскуты брали? - Не знаю, не любопытная. Я осматриваю комнату. Компьютер по-прежнему работает. На экране висит застывшая картинка: заяц в белом халате насадил на свой гигантский шприц монстроподобного микроба. Никуда от медицины не спрятаться, что за проклятье такое? - Тогда залезай на кровать. - На какую? - На детскую, - показываю я. - Других здесь нет. Женщина в легком ступоре. Я помогаю ей решиться: беру бесцеремонно под мышки и заталкиваю, куда сказано. - И что теперь? - осведомляется она, великолепно подбоченясь. - Мне опять раздеться? - У трупа нет эрекции, - говорю я. - Прыгай на кровати сама. - Прыгать? - Порхай, как бабочка. Ведь любишь бабочек, да? И кричи от нестерпимого счастья. Что-то есть в моем голосе, что помогает ей понять - беседы по душам закончились. Навсегда. Искры страха мелькают в ее больших глазах - впервые за это утро. - Что кричать? - 'Да! Да! Да!' Или - 'Нет! Нет! Нет!' 'Еще, еще, еще!', 'Дима, Дима, Дима!' На твой вкус, выбирай. - Димочка, пожалуйста... - лепечет она. - Пры-гай, - говорю я ей. - Кри-чи, - приказываю я. - Не испытывай судьбу, Идея Шакировна. Она покорно изображает страсть, не жалея ни детской кровати, ни голосовых связок. Я отворачиваюсь, чтобы не мешать этому интимному процессу. Я бы подкричал ей, да голова разламывается, мышцы лица чудят и поперхивание совсем жизни лишило. В паузе, переводя дыхание, она измученно спрашивает: - Зачем ты это придумал? - Сказано же, - отвечаю, - контрольная работа. - Для кого? - Для твоего мужа, конечно. И наконец Идея Шакировна понимает. - Ты чудовище! - успевает завопить она, прежде чем я зажимаю ей рот рукой, однако это помогает не вполне; она брыкается, она глухо воет в мою широкую ладонь: 'Он же там... Он же там сейчас...', и я вынужден прекратить урок. Тащу женщину обратно в спальню - она держится за свою простыню так, словно в этой тряпочке -