случайное стечение обстоятельств в своих целях.

-- Я-то поварю, а вот у тебя, говорят, всю твою коллекцию сперли. Правда, что ли?

-- Ты-то откуда знаешь? -- Силин насторожился, все-таки Наташка работает у Гарани, да и коллекцию его она прекрасно знала.

-- Сорока на хвосте принесла, -- засмеялась в ответ бывшая супруга Нумизмата. -- Так тебе и надо! Всю жизнь угрохал на эти железяки, а теперь -все! Кусай локти!

-- А ты, конечно, рада? -- не удержавшись, со злобой в голосе огрызнулся Силин.

-- Естественно, Бог все видит. -- Наташка зло и коротко рассмеялась. -Бывай, придурок!

Нумизмат смотрел вслед уходящей женщины. По фигуре она осталась все такой же, ни поправилась, ни похудела, даже при своей колоритной профессии. Но вот у глаз уже морщинки, морщинки и под глазами, кожа покраснела и потеряла свежесть. 'Как я мог тогда в нее втюриться? Хорошо, хоть вовремя развязался', -- с облегчением подумал Михаил.

А Наталья тоже думала о Силине. Столько лет прошло, а она и жалела его, и ненавидела. Для второго у нее было больше оснований. Какая красивая могла получиться у нее в свое время семья и жизнь! Здоровый мужик, не курит, не пьет, такая редкость, при этом золотые руки и денег огребал много. Она одних алиментов на дочь получала двести рублей -- это было больше, чем собственная зарплата. Наташка, конечно, так и не поняла, в чем смысл всего этого накопительства, но знала, что для Силина значит его коллекция. А теперь стоит вот одинокий, как побитый пес, и в душе, и рядом ничего. Единственная связывающая их нить порвалась давно. Дочка умерла в три года. Наташка тогда ушла в жуткий запой, а вот Силин обрадовался -- отпала необходимость платить алименты. Еще двести рублей для пополнения коллекции.

Наталья еще не дошла до двери, когда к бару подкатила длинная, приземистая красивая машина с изысканно зализанными формами. По Свечину моталось много иномарок, но такую Нумизмат видел впервые. Первым из автомобиля вылез среднего роста, но весьма плотного сложения парень, одним цепким взглядом он окинул все вокруг и лишь затем открыл заднюю дверцу машины. Интуитивно Силин понял, что это и есть нужный ему человек, Анатолий Гаранин, владелец сети магазинов, ларьков, этого вот бара, а по совместительству еще и глава мощной организации рэкетиров, подмявшей под себя городские торговые структуры.

Лица его Михаил не увидел. Перед его взглядом предстал рослый, расплывшийся в талии человек с жирным загривком и небольшой конусообразной головой, украшенной поджатыми волчьими ушами без мочек. Прическа у Гарани была в точности как у его телохранителя -- коротко постриженный ежик, только седой. Проходившая мимо Наташка радостно приветствовала хозяина своим звонким голосом:

-- Добрый день, Анатолий Егорович!

Гараня не поленился поздороваться с обычной поварихой кивком головы, потом добавил еще что-то словами, отчего Наташка заливисто засмеялась и первая прошла в дверь бара.

Нумизмат по-прежнему не видел лица этого человека. Но и одна тяжелая, косолапая походка владельца 'Золотого бара' говорила о нем много, если даже не все. Дядька был прав, этот человек в своей жизни видел больше плохого, чем хорошего, больше тяжелого, чем радостного. Гараня по жизни не шел, он проламывался сквозь нее как крушащий вражескую оборону танк. Его многие пытались остановить: государство, милиция, своя лагерная братва. Его множество раз били и морально, и физически, неоднократно пытались убить. Такой человек не привык к сантиментам, и идти просить у него: 'Отдай коллекцию, Христа ради!' действительно было и глупо, и смешно.

Гараня прошел в бар, и Силин так и не увидел лица своего врага. Снова принявшийся накрапывать дождик плеснул в лицо Нумизмату освежающую порцию воды, и он понял, что чересчур долго торчит на пустыре. Со своей заметной фигурой он выглядел словно пугало на осеннем огороде. Развернувшись, Михаил торопливо пошел к дому.

В этот раз он еле заставил себя стянуть с плеч куртку, откинул в сторону сапоги и, даже не заглянув на кухню, рухнул на кровать. Несколько минут Силин лежал, бессмысленно глядя в потолок, затем незаметно провалился в мучительный сон. С тех пор как у него украли коллекцию, Михаилу снились одни кошмары.

Проснулся он уже поздним вечером, осень быстро съедала светлое время суток, сокращая и без того серые дни. Обшарив пустой холодильник, Силин убедился, что он пуст, так что ужинать пришлось горбушкой черного хлеба с кружкой крепко заваренного чая. За время этого короткого спартанского ужина Михаил решил, что надо будет сходить к бару, но чуть попозже, к закрытию. Требовалось чем-то занять эти три часа, и Нумизмат открыл свою заветную черную тетрадь. На первой странице, сразу после записи на форзаце, красивым старомодным почерком с четко выраженным нажимом, с завитками и ятями, было выведено: ' Я, Соболевский Алексей Александрович, потомственный дворянин, лично участвовал в создании этой монеты как чиновник по особым поручениям при министре финансов Российской империи...' ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ

Соболевский.

16 декабря 1825 года окна кабинета министра финансов Российской империи горели необычно поздно. Сам министр, пятидесятилетний русифицированный немец Егор Францевич Канкрин уже минут пять неподвижно сидел в своем кресле в непривычной, расслабленной позе. Правая рука его при этом прикрывала глаза, одновременно поглаживая высокий лоб, еще больше подчернутый залысиной в ореоле светло-русых кудрявых волос. Несмотря на поздний час, министр был облачен в парадный мундир со всеми орденами и медалями. Только что он вернулся с аудиенции у нового Императора -- Николая. Их встреча должна была произойти в другое время и в другой, более торжественной обстановке, но печальные события 14 декабря на Сенатской площади поневоле заняли мысли и время нового Императора совсем другими делами. Лишь спустя два дня в перерыве между личными допросами бунтовщиков Николай нашел время принять главного казначея России.

И вот сейчас, сидя в своем кресле, Егор Францевич снова восстанавливал в памяти каждое слово, каждый жест, взгляд Императора. Столь же строгому анализу подвергал министр свой собственный доклад, ответы на вопросы государя. Было похоже, что он все-таки выиграл. Несколько суховатый, но доходчивый рапорт министра понравился Николаю. Канкрин и раньше слыхал об армейской грубоватости, въедливости и педантизме Николая Павловича, но именно при личной встрече он осознал, что новый царь имеет много схожего в чертах характера с ним самим.

Подсознательно доверяясь не словам, а жестам, взглядам и общему настроению Императора, Егор Францевич понял, что в этом кресле ему сидеть еще очень долго. Инстинкт чиновника не подвел его. Когда спустя двадцать лет состарившийся и больной Канкрин попросится в отставку, Николай скажет ему слова, значащие больше всех наград и чинов: 'Ты знаешь, что нас только двое, тех, кто не может оставить своих постов до самой смерти: ты да я'.

Сделав этот окончательный вывод, Канкрин с облегчением вздохнул и, отстранив от больных глаз руку, c улыбкой взглянул на стоящего перед ним молодого человека, все это время сохраняющего благоговейную тишину.

-- Присаживайтесь, Алексей Александрович. В ногах правды нет.

-- Благодарю вас, Ваше Превосходительство, -- ответил чиновник, осторожно устраиваясь на краешке стула. Министр молчал, и молодой человек позволил себе нарушить субординацию и первым задать вопрос: -- Как прошла аудиенция, Ваше Превосходительство?

Любой другой из ведомства Канкрина не решился бы на подобную дерзость, но к Алексею Соболевскому Егор Францевич явно благоволил. Несмотря на молодость лет, тот уже поднялся в табели о рангах до чина коллежского асессора и полгода исполнял обязанности чиновника по особым поручениям при министре.

-- Превосходно, -- ответил Канкрин. -- Государь был любезен и в целом одобрил работу нашего ведомства.

Соболевский извлек из слов патрона гораздо больше, чем информацию. Успокоенность и явное благодушие в голосе министра подсказали ему, что тот больше не волнуется за судьбу своего поста. Значит, останется на своем месте и он. Хотя многие из сослуживцев признавали природный ум и блестящие способности молодого чиновника, но никогда бы он не стартовал в своей карьере столь стремительно и красиво, если бы не явная протекция и благосклонность Канкрина. Так что от судьбы министра во многом