– Куда подевалась лошадь? – не сдавался Кагыр. – Исчезла? Улетела? А может, нам просто померещилось? Геральт, что скажешь?
Метель завыла над ущельем, замела, запуржила снегом.
– Почему, – спросил вампир, – ты велел ехать по этим следам, Геральт?
– Не знаю, – признался ведьмак после недолгого молчания. – Что-то... Я что-то почувствовал. Что-то меня подтолкнуло. Не важно что. Ты был прав, Регис. Возвращаемся к Сансретуре и будем держаться реки, не отходя от нее и не тыркаясь в стороны. Это может скверно кончиться. Если верить Рейнарту, настоящая зима и отвратительная погода ждут нас лишь на перевале Мальхеур. Когда доберемся туда, нам надо быть в полной силе. Не стойте так, возвращаемся.
– Не выяснив, что произошло с таинственной лошадью?
– А что тут выяснять? – горько бросил ведьмак. – Замело следы, вот и все. Впрочем, может, это и верно муфлон?
Мильва посмотрела на него странно, но от комментариев воздержалась.
Когда вернулись к реке, следов уже не было. Их замело, засыпало мокрым снегом. В свинцово-сером потоке Сансретуры густо плыла шуга, крутились и вертелись осколки льдин.
– Я вам кое-что скажу, – проговорила Ангулема. – Но обещайте, что не станете смеяться.
Они обернулись. В натянутой на уши шерстяной шапке с помпоном, покрасневшими от холода щеками и носом, одетая в бесформенный кожух девушка выглядела забавно. Ни дать ни взять – толстый кобольд.
– Я вам кое-что скажу относительно этих следов. Когда я была у Соловья в ганзе, то болтали, будто зимой на перевалах гоняет на зачарованном сивом коне Король Гор, владыка ледовых демонов. Повстречаться с ним – верная смерть. Что скажешь, Геральт? Возможно ли, чтобы...
– Все, – отрезал он, – все возможно. В путь, команда! Нас ждет перевал Мальхеур.
Снегопад усиливался, колол все сильнее, ветер дул, буран свистел и выл голосами ледовых демонов.
***
То, что вересковье, на которое она угодила, не было тем самым вересковьем, Цири поняла сразу. Не надо было дожидаться вечера, было ясно, что двух лун она здесь не увидит.
Лес, по опушке которого она поехала, тоже был диким и непроходимым, как и тот, но различия все же имелись. Здесь, например, было гораздо меньше берез и гораздо больше буков. Там не видно было и не слышно птиц, здесь же их было полным-полно. Там между кустиками вереска проглядывали лишь песок да мох, здесь же прямо-таки коврами пластался зеленый плаун. Даже выпрыгивающие из-под копыт Кэльпи кузнечики были здесь какие-то другие. Более привычные. А потом...
Сердце забилось сильнее. Она увидела тропинку, заросшую и запущенную. Уходящую, на первый взгляд, в глубь леса.
Цири присмотрелась внимательнее и убедилась, что странная тропинка дальше по вересковью не идет, а обрывается здесь. И что она не ведет в лес, а из него выходит. Не рассуждая дольше, она ткнула бок кобылы каблуком и въехала меж деревьев. 'Буду ехать до полудня, – подумала она, – если до полудня ни на что не наткнусь, вернусь и поеду в противоположную сторону, за вересковье'.
Она ехала шагом под сводом крон, внимательно посматривая по сторонам, стараясь не пропустить чего-нибудь важного. Поэтому не прозевала старичка, выглядывавшего из-за ствола дуба.
Старичок, низенький, но отнюдь не согбенный, был одет в льняную рубаху и штаны из того же материала. На ногах – огромные и смешные лыковые лапти. В одной руке – суковатая клюка, в другой – ивовая корзинка. Лица Цири как следует не разглядела, оно скрывалось за обшарпанными и обвисшими полями соломенной шляпы, из-под которых торчал обгоревший нос и седая взлохмаченная борода.
– Не бойся, – сказала она. – Я не сделаю тебе дурного. Седобородый переступил с лаптя на лапоть и снял шляпу. Лицо у него оказалось круглое, усеянное старческими пятнами, но свежее и не очень морщинистое, брови редкие, подбородок маленький и скошенный, длинные седые волосы заплетены на затылке в косичку, макушка – совершенно лысая, блестящая и желто-зеленая, как арбуз.
Она видела, что старик смотрит на ее меч, на выступающую над плечом рукоять.
– Не бойся, – повторила она.
– Хо-хо, – промямлил он. – Хо-хо, девушка. Старичок-Лесовичок не боится. Он не из пугливых, о нет.
Он улыбнулся. Зубы были большие, сильно выдающееся вперед из-за неправильного прикуса и срезанной челюсти. Вот почему он так мямлит!
– Старичок-Лесовичок не боится странников, – повторил он, говоря о себе в третьем лице. – Даже разбойников. Старичок-Лесовичок – убогий, горемыка. Старичок-Лесовичок спокойный, никому не мешает. Хо-хо!
Он снова улыбнулся. И когда улыбался, казалось, состоит исключительно из одних передних зубов.
– А ты, милая девушка, не боишься Лесовичка?
– Представь себе – нет, – фыркнула Цири. – Я тоже не из пугливых.
– Хе-хе-хе! Ишь ты!
Он шагнул к ней, опираясь на клюку. Кэльпи фыркнула. Цири натянула поводья.
– Лошадь чужих не любит, – предупредила она. – Может укусить.
– Хе-ха! Лесовичок знает. Нехорошая, неуважительная кобылка! А откедова, любопытствую, милая девушка путь держит? И куда, к примеру, направляется?
– Долгая история. Куда ведет эта тропинка?
– Хе-хе! Так ты, стало быть, не знаешь?
– Будь добр, не отвечай вопросом на вопрос. Куда я приеду по этой тропе? Что это вообще за место? Какое это... время? Старичок снова выставил зубы, пошевелил ими, как нутрия.
– Хе-хе, – промямлил он. – Гляди-кось! Какое, говоришь, время? Ох, издалека, видать, прибыла ты, девушка, к Лесовичку-то!
– И верно, издалека, – безразлично кивнула она. – Из других... – ... мест и времен, – докончил он. – Дед знает. Дед догадался.
– О чем? – спросила она с некоторой опаской. – О чем ты догадался? Что тебе известно?
– Лесовичок многое знает. Ему многое известно.
– Говори!
– Ты, милая девушка, голодна небось, – выставил он зубы. – И пить хочешь? И раздражена? Ежели пожелаешь, Лесовичок проводит тебя в терем, накормит, напоит. Угостит.
У Цири долго не было ни времени, ни возможности думать об отдыхе и пище. Сейчас от слов странного старца у нее свело желудок, кишки завязались узлом, а язык сбежал куда-то далеко. Старец наблюдал за ней из-под полей шляпы.
– У Старичка-Лесовичка, – замямлил он, – в хате еда есть. Есть ключевая вода. Есть и сено для кобылки, плохой кобылки, которая хотела доброго деда укусить. Хе-хе! В хате у
