Сердце било молотом, кровь шумела в висках, руки слегка дрожали. Она сдержала дрожь, сжав кулаки. Успокоилась, сделав несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. Расслабила плечи, пошевелила занемевшей от волнения шеей.

Еще раз осмотрела себя в огромном зеркале. Картинка ей понравилась. Еще влажные после купания волосы были подстрижены и зачесаны так, чтобы хоть немного прикрыть шрам. Макияж удачно подчеркивал глаза и губы, неплохо смотрелись разрезанная до середины бедра серебристо- серая юбка, черный жилетик и тоненькая блузка из жемчужного крепа. Картину завершал фуляр на шее.

Цири поправила и выровняла фуляровый платок, сунула руку меж ляжек, поправляя и там все, что требовалось. А под юбкой у нее были действительно поразительные вещи – трусики, тонкие как паутинка, и доходившие почти до трусиков чулочки, совершенно непостижимым образом державшиеся без подвязок.

Она потянулась к ручке двери. С опаской, так, словно это была не ручка, а спящая кобра.

'Past, – подумала она невольно по-эльфьи, – я выдерживала и мужиков с мечами. Выдержу и одного с...'

Она прикрыла глаза. И вошла в комнату.

Пусто. На малахитовом столике книга, бокал. На стенах странные рельефы и барельефы, драпри, яркие гобелены. В углу – статуя.

А в другом углу – ложе с балдахином. Сердце у Цири снова забилось сильнее. Она сглотнула.

Краешком глаза заметила движение. Не в комнате. На террасе. Он сидел там, полуобернувшись к ней.

Хотя уже немного понимая, что у эльфов все выглядит не так, как она привыкла думать и видеть, Цири тем не менее испытала легкий шок. Всякий раз, когда речь заходила о короле, ей, неведомо почему, чудился Элвилл из Вердэна, невесткой которого она чуть было не стала. Думая о короле, она видела неповоротливого, заплывшего жиром, пропахшего луком и пивом толстяка с красным носом и налитыми кровью глазами, неопрятного бородатого старика со скипетром и державой в опухших, покрытых печеночными бляшками руках.

Но у балюстрады стоял совсем другой король. Он был очень худощав и – это было видно – очень высок. Его длинные, ниспадающие на плечи и спину волосы были пепельные, как у нее, сильно прореженные седыми прядками. На нем был черный бархатный жилет. На ногах типичные эльфьи высокие сапоги с многочисленными застежками по всей голени. Кисти рук – узкие, белые, с длинными пальцами.

И занимался он тем, что пускал мыльные пузыри, то и дело макая соломинку в блюдечко с мыльной водой. Переливающиеся всеми цветами радуги пузырики плыли вниз, к реке. Они тихо кашлянула.

Король Ольх повернул голову. Цири не могла сдержать вздоха. У него были необыкновенные глаза. Светлые, как расплавленный свинец, бездонные. И полные невероятной тоски.

– Ласточка, – проговорил он. – Зиреаэль. Благодарю за то, что пожелала прийти.

Она сглотнула, не зная, что сказать. Ауберон Муиркетах поднес соломинку к губам и послал в пространство очередной пузырь. Чтобы сдержать дрожь в руках, она сплела их, выламывая пальцы. Потом нервно прошлась по волосам. Эльф, казалось, всецело поглощен мыльными пузырями.

– Ты нервничаешь?

– Нет, – солгала она. – Нет...

– Куда-нибудь спешишь?

– Конечно!

Пожалуй, она вложила в голос чуть лишку развязности, почувствовала, что балансирует на грани приличия. Однако эльф не обратил на это внимания. Выдул на конце соломинки огромный пузырь, покачивая, придал ему форму огурца. Долго любовался своим произведением.

– Я не покажусь тебе слишком назойливым, если спрошу, куда ты так спешишь?

– Домой! – фыркнула она, но тут же поправилась, добавив спокойным тоном:

– В свой мир.

– Куда-куда?

– В свой мир!

– Ах так? Прости. Я мог бы поклясться, что ты сказала: к своим причудам. И очень удивился, поверь. Ты говоришь на нашем языке превосходно, но над произношением следует еще поработать.

– Так ли уж важно, как я произношу слова? Ведь я тебе потребна не для разговоров.

– Ничто не должно стоять на пути к совершенству. На конце соломинки вырос очередной пузырь, оторвался, поплыл и лопнул, натолкнувшись на ветку ивы. Цири вздохнула.

– Стало быть, ты спешишь в твой мир, – проговорил, помолчав, король Ауберон Муиркетах. – 'Твой'. Действительно, вы, люди, не страдаете избытком скромности.

Он поболтал соломинкой в блюдечке, беззаботным, казалось, дуновением окружил себя роем радужных шариков.

– Человек, – сказал он. – Твой косматый предок по мечу появился на свет гораздо позже, чем курица. А я никогда не слышал, чтобы у какой-либо курнцы были претензии к миру... Почему ты крутишься и топчешься на месте, словно обезьянка? То, что я говорю, должно тебя заинтересовать. Ведь это история. Ах, прости, догадываюсь, история тебя ничуть не интересует, а лишь нагоняет тоску.

Большой искрящийся пузырь поплыл к реке. Цири молчала, покусывая губы.

– Твой косматый предок, – продолжал эльф, помешивая соломинкой в блюдечке, – быстро научился пользоваться оттопыренным большим пальцем и зачатками интеллекта. С их помощью он проделывал разные фокусы, как правило, столь же смешные, сколь и страшные. То есть я хотел сказать, что если б проделываемые им фокусы не были столь страшными, то были бы смешны.

Очередной пузырь. Сразу после него второй и третий.

– Нас, Aen Elle, в принципе мало интересовало, что вытворяет твой предок. Мы, в противоположность Aen Seidhe, нашим собратьям, уже давно ушли из 'твоего' мира. Мы избрали себе иной, более любопытный универсум. Ибо в те времена – тебя удивит то, что я скажу, – можно было достаточно свободно перемещаться между мирами. При толике дара и ловкости, разумеется. Ты, несомненно, понимаешь, что я имею в виду.

Цири закипала от любопытства, но упорно молчала, сознавая, что эльф слегка подсмеивается над ней. И не хотела облегчать ему задачу.

Ауберон Муиркетах улыбнулся. Повернулся. На шее у него висел золотой альшбанд, знак власти, носящий на Старшей Речи название torc'li.