Скажем, о пилоте ПО-2, который вдвоем с пассажиром совершил в тайге вынужденную посадку и месяц тащил на себе обессилевшего спутника, который умолял пристрелить его. Увы, я так и не узнал фамилию этого летчика.

Кстати, если бы на земле Лабусов вел себя так же мудро и осмотрительно, как в воздухе, нынешняя должность наверняка была бы для него пройденным этапом. Но Игорь Прокопыч, которого так уважают подчиненные, удивительно не умеет ладить с начальством. Вместо того чтобы поддакнуть или, на худой конец, промолчать, он поступает совсем наоборот, совершенно не желая считаться с вечной как мир истиной, что кремовый торт начальство любит больше, чем горькие пилюли. Только нынешний руководитель летного коллектива умел увидеть в строптивом подчиненном отличного организатора, и на тридцать восьмом году жизни Лабусов из рядовых пилотов стал командиром, о чем никто не жалеет, кроме жены Людмилы Петровны, потому что - боже, где логика? командир подразделения получает зарплату значительно меньшую, чем рядовой летчик.

Сидя в жарко натопленной комнате летной гостиницы, мы допоздна говорили о жизни полярных летчиков, об их нелегком труде, об их радостях и печалях.

А потом, когда все уснули, я долго лежал и думал о том, каким наивным и книжным было мое представление о летчиках. Впрочем, не только я в этом виноват. Газеты и кинофильмы долгими годами приучали нас к тому, что жизнь летчиков- сплошные подвиги, рекорды, рукоплескания и награды. Даже трагедии летчиков были необыкновенно красивы. Как бездумная птичка, мы видели в куске стекла только блеск, не замечая острых граней, о которые можно до крови исцарапаться. В войну мы узнали, что летчики не только получают ордена и звездочки, но и горят заживо в разбитых машинах, а Экзюпери и Галлай, с которыми мы познакомились совсем недавно, показали, каким терпким потом пропитаны рабочие комбинезоны пилотов. Теперь, когда авиация из области гонки за рекордами и сенсаций перешла на извозчичью работу, восторги достаются космосу и на летчиков, наконец, начали смотреть без розовых очков. Когда-нибудь и уставшие от славы космонавты вздохнут свободнее, но пока они только могут завидовать летчикам, которые уже добились того, что в них видят просто людей, а не людей из легенды.

Когда сидишь в уютном салоне ТУ-104, жизнь летчиков кажется милой и приятной. Элегантная стюардесса представляет командира корабля, и пилоты в выглаженных костюмах проходят в таинственную рубку. Но пассажиры воздушных лайнеров могут составить себе такое же точно представление о труде летчиков, как больной, находящийся под общим наркозом, о действиях хирурга, производящего операцию.

Нужно съесть с летчиками хотя бы фунт соли, чтобы понять, что они рабочие, вкладывающие в свой труд столько же физической и нервной энергии, сколько представители других, куда менее возвышенных профессий.

ОДИССЕЯ НА ЧУКОТКЕ

На мысе Шмидта мне чудовищно повезло: я встретил настоящего полярного волка. Я познакомился с ним в автобусе, который курсирует по полярному поселку, и благословил свою удачу. Моего нового знакомого зовут Сашей, и он работает техником. Саша, человек с мужественным лицом и отчаянно-веселыми глазами, покорил меня бесстрашием, бесшабашной удалью и рассказами об охотничьих приключениях. Он убил уже двух медведей, четырех моржей, две дюжины песцов и несчетное количество куропаток. Я даже заикался от уважения, говоря с ним. Я просто не понимал, как это такой человек, как Саша, снисходит до беседы со мной, Саша, в одном мизинце которого мужественности больше, чем у целой сотни корреспондентов! Узнав, что я собираюсь вскоре на остров Врангеля, Саша тут же вызвался меня сопровождать, чтобы научить ставить капканы на песца. Но окончательно покорил он меня тем, что предложил сегодня же ночью выследить медведя. Оказывается, это очень просто: нужно выйти к морю, открыть банку тушенки, подогреть ее, и голодный медведь прибежит на запах. И тогда можно решать: оставить зверя в живых или спустить с него шкуру. 'Посмотрим, 'как будет себя вести', - сурово закончил Саша.

Когда мы подходили к его дому, я споткнулся о прикрытые снегом серые камни и в сердцах пнул их ногой. Саша улыбнулся.

- Бедный мамонт,- сказал он с гамлетовской грустинкой,- могли он предполагать, что его, владыку первобытного мира, будут так третировать...

Я остолбенел. Богохульник! Я кощунственно ударил ногой позвонок мамонта! Но Саша успокоил меня. Оказывается, мыс Шмидта усеян костями мамонтов, и некоторые, наиболее транспортабельные кости Саша обещал подготовить к моему возвращению.

Ну и везучий же я, черт возьми! До чего у меня отличный нюх на интересных людей, высокий корреспондентский профессионализм! Я с нежностью гладил страницы блокнота, заполненные Сашиными приключениями, и гордился тем, что не зря проедаю суточные и квартирные. Гордился до тех пор, пока не обнаружилось, что молочный теленок, доверчиво сосущий протянутый ему палец,- доктор философских наук по сравнению со мной. битком набитым удостоверениями и дипломами корреспондентом. Долго, наверное, будут хохотать на мысе Шмидта, слушая Сашин рассказ об осле, который, закручиваясь в спираль от восторга, строчил в блокнот несусветную чушь.

Вот как опасно быть на Севере излишне доверчивым. На восток Чукотки я летел в скверном настроении. Листочки с охотничьими приключениями, которые должны были дать как минимум печатный лист увлекательных рассказов, жгли карман. Я был противен самому себе: принять за матерого полярного водка зеленого новичка, который не прожил на Севере и года! Я чувствовал себя как начинающий золотоискатель, который нашел самородок и кукарекал от избытка радости до тех пор, пока ему популярно не объяснили, что это золото стоит три копейки тонна в базарный день вместе с доставкой, Я сидел в самолете, до отказа загруженном негнущимися, как листы фанеры, мерзлыми оленьими шкурами, и мрачно думал о том, что я невезучий и бездарный. Ночь я не спал, не успел позавтракать и замерз, как бездомный пес. К тому же сегодня было тринадцатое число, а на борту находилась женщина. И хотя члены экипажа с излишней горячностью доказывали друг другу, что они выше суеверий, второй пилот Гродский и бортмеханик Новосельцев почему-то особенно тщательно осмотрели приборы, радист Никифоров- рацию, а штурман Бондарев трижды уточнял маршрут. Я вспомнил одного знакомого капитана дальнего плавания, который должен был выйти в море тринадцатого. Он тоже был ни капельки не суеверен, но отчалил все-таки в ноль часов 5 минут четырнадцатого. Но особенно меня донимала наша единственная пассажирка. Алла Крайнева, экспедитор Чукотторга, сопровождавшая шкуры на торговую базу, оказалась на редкость словоохотливой особой. Летчики были заняты, и Алла вынуждена была удовлетворяться моим обществом, хотя оно устраивало ее частично, поскольку женщине не очень льстит, когда у собеседника не закрывается рот от зевков. Тем не менее за каких-нибудь десять минут Алла израсходовала столько слов, сколько менее расточительному человеку хватило бы на пару месяцев. С неистощимой изобретательностью она придумывала темы, перескакивала с одной на другую и всячески давала понять, что моя постная физиономия и симуляция глухоты не заставят ее отказаться от святого права болтать без умолку. Я отвечал ей односложными репликами, зевками и мысленными пожеланиями провалиться ко всем чертям. Ожегшись на 'полярном волке', я вовсе не хотел тратить свое драгоценное время на светскую болтовню с тружеником торговли. Мог ли я, жалкий глупец, подозревать, что настоящие полярные волки иной раз носят юбки?

- Извините,- прервал я, расстилая шубу на шкуры, - но мне нужно поспать, ночью не пришлось.

- Подумаешь, я тоже не спала,- возразила Алла.- Вечером освободилась поздно и семь километров домой оттопала, чтобы муж не злился. В три часа ночи только добралась.

Я печально улыбнулся. И это курносое существо хочет, чтобы остолоп корреспондент клюнул на пустую мормышку! Ночью, в пургу она 'оттопала' семь километров! Пусть рассказывает эти сказки ослу подоверчивее, меня уже на мякине не проведешь.

Командир корабля Денисенко обиделся за Крайневу.

- А вы попросите ее рассказать, как она из Ванкарема до Шмидта добиралась,- предложил он.- Ведь Алла у нас Одиссей! Неужели не слышали?

Сон как метлой вымело.

- Конечно, конечно,- проворковаля,- слышал краешком уха. Так как же это случилось?

- Ну вот еще,- Алла поскучнела.- Выбралась - и слава богу.

Историки дипломатии не устают петь дифирамбы Талейрану, который на Венском конгрессе проявил чудеса изворотливости, защищая интересы разгромленной Франции. Даже бальзаковский Вотрен, понимавший толк в людях, восторженно отозвался об этом угре в дипломатическом фраке, сделавшем