- А после вашего возвращения? - робко спрашивает репортер.

- Пожалуйста, поговорим.

- Где, Алексей Федорович?

- В Мирном. Приходите к десяти вечера. Только не опаздывайте.

Или такая история. Когда Трешников был начальником антарктической экспедиции, он издал приказ:

ввиду опасности падений в трещины ходить только группами и со спасательными средствами. И вот однажды в сопровождении Георгия Ивановича Матвейчука начальник отправился на обход, забыв захватить веревки.

- А как же быть с приказом? - иронически сокрушался Матвейчук.

- Придется влепить самому себе выговор,- посмеивался Трешников.

Неожиданно послышался треск, Матвейчук обернулся - и увидел своего начальника, провалившегося в щель ледника у самого соприкосновения с океаном. Провалился, расставил руки - висит.

- Ты жив, Алексей Федорович?- нагнувшись, осведомился Матвейчук.

- Жив, жив! Беги за ребятами, пусть захватят доску и веревки!

- Бегу! А ты провисишь?

Из щели послышался приглушенный, но сердечный ответ.

Прошло несколько минут, и Трешников снова услышал голос Матвейчука:

- Ты жив, Алексей Федорович?

- Да! Где ребята?

- Понимаешь, я вернулся, чтобы узнать' жив ли ты. - Погоди же!пообещал Трешников.

Минут через десять примчались ребята, бросили веревку, и нарушивший свой же приказ начальник кое-как выбрался из пропасти. Ребята не поверили своим глазам: Трешников сумел так долго держаться, несмотря на то, что у него была вывихнута при падении рука.

Вот так силища!

И десятки других историй, подлинных и выдуманных, над которыми Трешников сам смеется, возмущаясь и одновременно восхищаясь изобретательностью неведомых рассказчиков.

Больше всего его веселит крепко прилипший титул- 'хозяин Арктики'. Вот и сейчас кто-то ввалился в кают-компанию и пошутил: 'Прилетел 'хозяин. Арктики' и такую погоду привез, что без солнечных очков выйти невозможно!'

- А что, интересно, говорили на Диксоне, где я пять дней проторчал из-за пурги? - смеялся Трешников. - Меня представил ему Булатов.

- Долго думаете здесь пробыть?.- спросил Алексей Федорович.

- Пока не попросят - ответил я,- от добра добра не ищут; кормят великолепно, сплю в теплом мешке, кино каждый день бесплатное - куда торопиться? Трешников сокрушенно покачал головой. - Вспомнил одного корреспондента, - проворчал он. Как-то ранней весной на дрейфующую станцию прислали подарок- ящик помидоров. Корреспондент пришел в полный восторг и из всего многообразия своих впечатлений сосредоточил внимание читателя на самом сильном: как он наелся свежих помидоров на полюсе. Так умилялся - ну просто не жизнь на льдине, а малина!

Я обещал Алексею Федоровичу ни словом не заикаться о свежих помидорах и честно выполнил свое обещание: можете хоть пять раз перелистать мои записки - все равно никаких помидоров не обнаружите. Зато я отыграюсь на апельсинах, про которые никаких клятв не давал. Не скажу, чтобы на станции были горы, целые пирамиды, терриконы апельсинов, но несколько ящиков 'Аннушка' привезла. В День станции каждому из нас досталось по одному ярко-рыжему плоду, так что свой первый в нынешнем году апельсин я съел именно на полюсе.

Кают-компанию заполнили все свободные от вахт; шла та непринужденная беседа, из которой начальство может узнать о работе подчиненных куда больше, чем из самого толкового и длинного доклада. Меня и тогда и при последующих встречах с Алексеем Федоровичем приятно поражало отношение к нему зимовщиков. Они как будто забывали, что Трешников директор института, их непосредственное и самое высокое начальство,- ни разу я не увидел и намека на чинопочитание. Но и фамильярности никакой, ни единого грана. В каждом вопросе, в каждой реплике ребят чувствовалось искреннее и огромное уважение учеников к учителю - признанному главе советских полярников, своими ногами прошедшему Арктику вдоль и поперек, участнику десятков дрейфов, зимовок и экспедиций, крупнейшей эрудиции ученому и блестящему организатору; к своему старшему коллеге, который видел и испытал столько, что его уже ничем не удивишь и ничем не напугаешь: в Ледовитом океане купался (однажды по своей воле, раздевшись донага в лютый мороз- чтобы спасти ценный прибор); в ледники и трещины проваливался; от вала торосов спасался; из пурги, аварий и всяких катастроф уходил не счесть сколько раз.

Большой ученый, организатор и практик - такие сочетания Арктике известны. Самые прославленные имена - Фритьоф Нансен и Отто Шмидт, о которых написано много книг, и за ними - их ученики и последователи, еще ждущие своих биографов: Евгений Федоров, Михаил Сомов, Алексей Трешников, Евгений Толстиков...

Начальник одной из первых дрейфующих станций, второй антарктической экспедиции, один из первооткрывателей хребта Ломоносова в Ледовитом океане, автор многих книг и оригинальных теорий- стоит ли говорить, какой интерес вызвало у меня неожиданное знакомство с Трешниковым?

Представьте себе человека, отличающегося даже среди полярников, которых бог ростом не обидел, своей богатырской фигурой; все в нем массивно- черты лица, туловище, руки, плечи. На лацкане пиджака звездочка Героя; спокойный холодноватый взгляд излучает уверенность и волю; кажется, что в присутствии этого человека не может произойти никаких ЧП - настолько крепко он держит в руках и нить разговора и события. Сильный человек, про таких говорят глыба.

В последующую неделю мне посчастливилось еще дважды - северный мир узок - с ним встречаться.

Мы рассуждали о призвании ученого.

- Трудно и, наверное, бессмысленно определять, какой тип ученого больше соответствует современной науке,- говорил Алексей Федорович.- Мы преклоняемся перед Шмидтом времен организации Арктики и перед Шмидтом периода создания космической гипотезы. Каждому свое: один не выходит из кабинета, считая, что при данном уровне науки не обязательно заниматься черной работой на месте событий; другой все хочет увидеть своими глазами, пощупать своими руками и лишь потом изложить на бумаге свои мысли. Не. стану скрывать своих симпатий - мне по душе Отто Юльевич... Я не могу серьезно говорить с людьми, которые сожалеют о том 'потерянном для науки' времени, которое Щмидт затратил на арктические походы. Стоит ли доказывать, что именно в это 'потерянное время' Шмидт создал советскую арктическую школу?

И собеседники молча кивали. Они-то знали о том, что у самого Трешникова, полгода в году не снимающего унты и меховую куртку, иной раз физически не хватает времени обосновать новую гипотезу; но они знали и о том, что будь их Трешников кабинетным ученым, он стал бы автором еще нескольких фолиантов, но не был бы тем Трешниковым, которого так уважают и любят советские полярники.

Он вспоминает о своей молодости:

- ...Зимовал я тогда на Новосибирских островах. Как-то повел через льдину, в которой уже были прогалины, упряжку с продуктами для четырех ребят. И вдруг перед упряжкой взлетела какая-то птица. Собаки рванулись за ней - и все мы провалились. Пришлось по плечи в воде идти к берегу, ломая собой лед, наподобие ледокола, и тащить полузатопленную упряжку. Вытащил все-таки... Но тогда,- Трешников вздохнул,- мне было двадцать три года...

Этот разговор мы вели на промежуточной базе, куда несколько часов назад прилетели последние четыре зимовщика с расколотой на куски станции 'СП-13'. И Василий Сидоров, молодой начальник станции, еще не успевший как следует прийти в себя, вдруг, смущаясь, спросил:

-Алексей Федорович, вы старый полярник, полжизни во льдах... Ну, теперь, когда вы директор и доктор наук, читаете в разных странах доклады на английском языке. Герой и так далее, - что вы испытываете, когда мы, молодежь, едем дрейфовать? Вам не бывает простите... как бы сказать...

- - Конечно, бывает! - с силой стукнув кулаком по столу, воскликнул Трешников. - Еще как завидую, черт возьми!

И все рассмеялись - таким искренним был этот крик души.

ВАХТЕННЫЙ ЖУРНАЛ

В