- А я дочка истицы. (Пищит еле слышно.)

- А я председатель месткома.

- Вы что хотите сказать? (Металл и равнодушие в голосе.)

Выслушала нас. И так спокойно, негромко:

- А теперь я скажу - вы никаких прав не имеете, и все.

Я от нее ушла раздавленная, как трамвай по мне проехал. Я поняла, что власть беспредельна. И вот я вышла на сцену и вдруг поймала себя на том, что говорю точно так же, как эта женщина: тихо и страшно. Даже Гафт удивился: 'Старуха, как ты это?' А вот так...

- И как часто жизнь преподносила такие подарки?

- В 'Крутом маршруте' у меня была очень маленькая, простая роль. Моя героиня говорила: 'Разве я трахтирка (так она называла троцкистов)? У нас стариков на трактора не допускают'. И все... Хотелось большего. А в это время на репетиции приглашались репрессированные женщины, и среди них была жена Блюхера. Вот она рассказала удивительную историю одной деревенской женщины, которая сидела с ней в лагере. Когда эту крестьянку забирали, ее малолетнюю дочку заперли в доме, чтобы не бежала за матерью и не плакала. Тогда дочка стала биться головой о стекло, разбила его, выскочила и, вся в крови, побежала за матерью по деревне. Я попросила включить эту историю в монолог и теперь его говорю. Роль стала совсем другая - не проходная. Так я дописала себе роль.

- То есть, насколько я понимаю, слово всегда просилось наружу...

- Да. Вот сейчас у меня только пять спектаклей, а мне-то кажется, что во мне больше 'сидит'. Поэтому я и сочиняю.

- Как правило, женщина сочиняет от несчастной или неразделенной любви.

- А как же... Очень давно я шла по улице Горького и горько плакала, извините за каламбур.

- Что сделал этот негодяй?

- Знаете, очень простая была история и, как выяснилось потом, даже ошибочная. Кто-то пошутил и от имени симпатичного мне молодого человека назначил свидание на Пушкинской площади. Я прождала час, два. Не могла поверить, что он меня обидел, обманул. А он-то не пришел, потому что ничего не знал. Как сейчас помню, я шла по улице и плакала от обиды. Было такое высокое духовное напряжение, что у меня сама собой сложилась песня. Прямо с музыкой. И вот пока я шла от Пушкинской до Белорусского вокзала, вся обида растаяла. Эту песню потом пели в электричках.

Бесконечной тоскою охвачена,

Я бреду по вечерней Москве.

То ли дождь идет, то ли плачу я,

И все думаю я о тебе.

Прохожу я по Горьковской улице,

Удивленные взгляды ловлю,

Я не глупая, я не умница,

Просто женщина, просто люблю.

- Красиво. А объект знал, что ему посвящена песня?

- Нет, я ему не сказала... А потом у нас в театре делали спектакль 'Пять вечеров'. Трудно представить более красивый спектакль о любви. Там играли Ефремов - Толмачева (взрослая пара) и пара молодых: Табаков - Дорошина. Женя Евстигнеев сказал мне: 'Слушай, ты все стишки в стенгазету пишешь, напиши нам песню'. Музыка уже была, и я написала (поет высоким голосом): 'Уехал милый в дальний край, да только меня не взял...'. Какой это был спектакль! Боже мой! Пронзительный, как рассвет. Как только закрыли занавес, я побежала за кулисы. От полноты чувств слов не было, и я сорвала с себя сережки и подарила их Лиле Толмачевой. Но пока снимала, сломала застежку. Так их никто и не надел.

Ефремов верил в то, что я могу писать песни, и просил меня написать для постановок 'Два цвета', 'Продолжение легенды', а потом пришел композитор Колмановский со своим поэтом, и я больше не сочиняла для 'Современника'. Но ширилось бардовское движение, которое меня увлекло.

А между прочим, мои песни мирят людей. Однажды драматург Гуркин насмерть разругался со своей невестой. Они даже решили разойтись. И вдруг по радио услышали мою песню из 'Пяти вечеров'. Как рассказывает Гуркин, произошло невероятное: они вытерли слезы, взялись за руки и пошли в загс.

- Ну, а вам, автору, кроме гонорара, песни что-то приносят?

- Я считаю, что удачу. У меня был жуткий период в жизни, когда один за другим умерли родители, я заболела туберкулезом и казалось, что жизнь кончена. И вот однажды в театральном кружке физмата (физики тогда ударились в лирику) я обратила внимание на Валеру Миляева, который был как вещь в себе. Он пригласил меня кататься на лыжах, взял гитару и сказал: 'У меня есть одна песня любимая, ее Ада Якушева написала'. И поет, понимаешь, мне 'Улицу Горького'.

- Как Ада! Как... А-а-а... Это же моя песня!

Я чуть не заревела. Такие чудеса бывают. Теперь мы вместе мучаемся над текстами.

- Как работает семейный подряд Ивановых?

- Мы по отдельности работаем. Я пишу женские номера. Валерий Александрович - мужские. Так написали либретто к спектаклю 'Доходное место'. Был случай, когда к одной телевизионной передаче мы написали по отдельности две песни, но выбрали почему-то мою, хотя его в тысячу раз лучше. Мы вообще с ним никогда не ссоримся. Он настолько умный человек, что я все безоговорочно принимаю. Он в жизни не выругался матом. И когда на актерских капустниках кто-то себе подобное позволит, он встает и уходит через зал.

- Скажите, Людмила Ивановна, актриса Иванова была когда-нибудь в простое?

- У меня работы всегда было больше, чем я могла сделать. Вела драмкружки, работала с эстрадными певцами, сочиняла, снималась.

- А что заставило вас в таком случае завести еще одну головную боль театр 'Экспромт'?

- А из протеста. Несколько лет назад я преподавала в ГИТИСе. И когда я пришла туда, мы решили для второго курса сделать сразу большую работу. Детская сказка - это самое лучшее, что могло быть, и мы написали музыкальную сказку 'Крошечка-Хаврошечка'. В ней для каждого студента выписали выходные арии. Нас поддержали, особенно Борис Покровский, который в то время руководил музыкальным факультетом. И вдруг сменилось руководство, которое сообщило, что мы с нашим мюзиклом не нужны. 'Что же я это буду терпеть, - подумала я. - Я свой театр сделаю. Там я буду писать, ставить и играть'. Пошла и зарегистрировала 'Экспромт'.

- Это в вашем характере? Никогда бы не подумала.

- Нет, неприятности мне никогда крыльев не обрезают. Наоборот. Я всю жизнь начинаю сквозь асфальт прорастать, но в другом месте. Ролей не дают - я в кино снимаюсь. Не снимаюсь - пишу песни. Так вот о театре. Я в то время была депутатом в Бауманском районе.

- Председатель парткома, месткома, депутат... Однако какая бурная деятельность.

- Да, и программа у меня была - культурный досуг населения. Детский театр - разве плохое дело? Я подумала, что в райкоме великолепный зал простаивает от конференции до конференции. Здесь и надо играть спектакли для детей 'Снегурочку' и 'Царя Салтана'. А агитпункт в районе я превратила в маленький театрик: здесь у нас идет чудная сказка под музыку Грига.

- Актриса стала начальником. Каковы ощущения?

- Да не начальник я. У меня азарт есть. Если я вижу, что-то можно сделать - отчего не сделать?

- С такими задатками надо выдвигать свою кандидатуру в президенты.

- Нет. Лучше уж песни писать. Или детей учить. При нашем театре работает бесплатная детская студия. Ребята немножко играют в спектаклях. Занимаются танцем, актерским мастерством и вокалом. Актерское мастерство веду я и каждый раз вижу, что, если с детьми заниматься, в них столько талантов. Перед спектаклем я обожаю поговорить с детьми, спросить, какие книжки они читают...

Наверное, вам кажется, что я сумасшедшая?

- Что вы, нисколько. Я восхищаюсь неуемностью вашей энергии и не удивлюсь, если узнаю, что вы закрутили новое дело.

- А вот я сейчас и подумываю, что бы мне такое открыть, организовать. Вот я была в Фонде милосердия и увидела там роскошный зал. Прежде здесь балы устраивали.

- У вас здесь что-нибудь происходит? - спросила я.

- Нет, - ответили.

- Так будет...

Мужчины рвутся на сцене к женским ролям со страшной силой. Хлебом их не