слуг. Призадумались бояры, Как лечить такой недуг. Вот один советник старый Поклонился всем - и вдруг В лысый лоб рукою брякнул И царю он так вавакнул: 'О, премудрый государь! Не взыщи мою ты дерзость, Если про плотскую мерзость Расскажу, что было встарь. Мне была знакома сводня (Где она? и чем сегодня? Верно тем же, чем была). Баба ведьмою слыла, Всем недугам пособляла, Немощь членов исцеляла. Вот ее бы разыскать; Ведьма дело вс° поправит: А что надо - то и вставит'. - 'Так за ней сейчас послать!' Восклицает царь Никита. Брови сдвинувши сердито: - 'Тотчас ведьму отыскать! Если ж нас она обманет, Чего надо не достанет, На бобах нас проведет, Или с умыслом солжет, Будь не царь я, а бездельник, Если в чистый понедельник Сжечь колдунью не велю: И тем небо умолю'.

Вот секретно, осторожно, По курьерской подорожной И во все земли концы Были посланы гонцы. Они скачут, всюду рыщут И царю колдунью ищут. Год проходит и другой Нету вести никакой. Наконец один ретивый Вдруг напал на след счастливый. Он заехал в темный лес (Видно, вел его сам бес), Видит он: в лесу избушка, Ведьма в ней живет, старушка. Как он был царев посол, То к ней прямо и вошел, Поклонился ведьме смело, Изложил царево дело: Как царевны рождены И чего все лишены. Ведьма мигом вс° смекнула... В дверь гонца она толкнула, Так примолвив: 'Уходи Поскорей и без оглядки, Не то - бойся лихорадки... Через три дня приходи За посылкой и ответом, Только помни - чуть с рассветом'. После ведьма заперлась, Уголечком запаслась, Трое суток ворожила, Так что беса приманила. Чтоб отправить во дворец, Сам принес он ей ларец, Полный грешными вещами, Обожаемыми нами. Там их было всех сортов, Всех размеров, всех цветов, Вс° отборные, с кудрями... Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла, Их в салфетку завернула И на ключ в ларец замкнула, С ним отправила гонца, Дав на путь серебреца. Едет он. Заря зарделась... Отдых сделать захотелось, Захотелось закусить, Жажду водкой утолить: Он был малый аккуратный, Всем запасся в путь обратный. Вот коня он разнуздал И покойно кушать стал. Конь пасется. Он мечтает, Как его царь вознесет, Графом, князем назовет. Что же ларчик заключает? Что царю в нем ведьма шлет? В щелку смотрит: нет, не видно Заперт плотно. Как обидно! Любопытство страх берет И всего его тревожит. Ухо он к замку приложит Ничего не чует слух; Нюхает - знакомый дух... Тьфу ты пропасть! что за чудо? Посмотреть ей-ей не худо. И не вытерпел гонец... Но лишь отпер он ларец, Птички - порх и улетели, И кругом на сучьях сели И хвостами завертели. Наш гонец давай их звать, Сухарями их прельщать: Крошки сыплет - вс° напрасно (Видно кормятся не тем): На сучках им петь прекрасно, А в ларце сидеть зачем? Вот тащится вдоль дороги, Вся согнувшися дугой, Баба старая с клюкой. Наш гонец ей бухнул в ноги: 'Пропаду я с головой! Помоги, будь мать родная! Посмотри, беда какая: Не могу их изловить! Как же горю пособить?' Вверх старуха посмотрела, Плюнула и прошипела: 'Поступил ты хоть и скверно, Но не плачься, не тужи... Ты им только покажи Сами все слетят наверно'. 'Ну, спасибо!' он сказал... И лишь только показал Птички вмиг к нему слетели И квартирой овладели. Чтоб беды не знать другой, Он без дальних отговорок Тотчас их под ключ все сорок И отправился домой. Как княжны их получили, Прямо в клетки посадили. Царь на радости такой Задал тотчас пир горой: Семь дней сряду пировали, Целый месяц отдыхали; Царь совет весь наградил, Да и ведьму не забыл: Из кунсткамеры в подарок Ей послал в спирту огарок, (Тот, который всех дивил), Две ехидны, два скелета Из того же кабинета... Награжден был и гонец. Вот и сказочки конец.

* * *

Люблю ваш сумрак неизвестный И ваши тайные цветы, О вы, поэзии прелестной Благословенные мечты! Вы нас уверили, поэты, Что тени легкою толпой От берегов холодной Леты Слетаются на брег земной И невидимо навещают Места, где было вс° милей, И в сновиденьях утешают Сердца покинутых друзей; Они, бессмертие вкушая, Их поджидают в Элизей, Как ждет на пир семья родная Своих замедливших гостей...

Но, может быть, мечты пустые Быть может, с ризой гробовой Все чувства брошу я земные, И чужд мне будет мир земной; Быть может, там, где вс° блистает Нетленной славой и красой, Где чистый пламень пожирает Несовершенство бытия, Минутных жизни впечатлений Не сохранит душа моя, Не буду ведать сожалений, Тоску любви забуду я?..

ТАВРИДА.

Gieb meine Jugend mir zurьk!

Ты вновь со мною, наслажденье; [В душе] утихло мрачных дум Однообразное волненье! Воскресли чувства, ясен ум. Какой-то негой неизвестной, Какой-то грустью полон я; Одушевленные поля, Холмы Тавриды, край прелестный Я [снова] посещаю [вас]... Пью томно воздух сладострастья, Как будто слышу близкой глас Давно затерянного счастья.

-

Счастливый край, где блещут воды, Лаская пышные брега, И светлой роскошью природы Озарены холмы, луга, Где скал нахмуренные своды

За нею по наклону гор Я шел дорогой неизвестной, И примечал мой робкой взор Следы ноги ее прелестной Зачем не смел ее следов Коснуться жаркими устами, Кропя их жгучими [слезами ]

Нет, никогда средь бурных дней Мятежной юности моей Я не желал [с таким] волненьем Лобзать уста младых Цирцей И перси, полные томленьем

* * *

Накажи, святой угодник, Капитана Борозду, Разлюбил он, греховодник, Нашу матушку <----->.

* * *

Один, один остался я. Пиры, любовницы, друзья Исчезли с легкими мечтами Померкла молодость моя С ее неверными дарами. Так свечи, в долгу ночь горев Для резвых юношей и дев, В конце безумных пирований Бледнеют пред лучами дня.

<В. Ф. РАЕВСКОМУ.>

Не тем горжусь я, мой певец, Что [привлекать] умел стихами [Вниманье] [пламенных] [сердец], Играя смехом и слезами,

Не тем горжусь, что иногда Мои коварные напевы Смиряли в мыслях юной девы Волненье страха <и> стыда,

Не тем, что у столба сатиры Разврат и злобу я казнил, И что грозящий голос лиры Неправду в ужас приводил,

Что непреклонным вдохновеньем И бурной [юностью моей] И страстью воли и гоненьем Я стал известен меж людей

Иная, [высшая] [награда] Была мне роком суждена [Самолюбивых дум отрада! Мечтанья суетного сна!..]

* * *

На тихих берегах Москвы Церквей, венчанные крестами, Сияют ветхие главы Над монастырскими стенами. Кругом простерлись по холмам Вовек не рубленные рощи, Издавна почивают там Угодника святые мощи.

ГРЕЧАНКЕ.

Ты рождена воспламенять Воображение поэтов, Его тревожить и пленять Любезной живостью приветов, Восточной странностью речей, Блистаньем зеркальных очей И этой ножкою нескромной... Ты рождена для неги томной, Для упоения страстей. Скажи - когда певец Леилы В мечтах небесных рисовал Свой неизменный идеал, Уж не тебя ль изображал Поэт мучительный и милый? Быть может, в дальной стороне, Под небом Греции священной, Тебя страдалец вдохновенный Узнал, иль видел, как во сне, И скрылся образ незабвенный В его сердечной глубине? Быть может, лирою счастливой Тебя волшебник искушал; Невольный трепет возникал В твоей груди самолюбивой, И ты, склонись к его плечу... Нет, нет, мой друг, мечты ревнивой Питать я пламя не хочу: Мне долго счастье чуждо было, Мне ново наслаждаться им, И, тайной грустию томим, Боюсь: неверно вс°, что мило.

<ИЗ ПИСЬМА К Я. Н. ТОЛСТОМУ.>

Горишь ли ты, лампада наша, Подруга бдений и пиров? Кипишь ли ты, златая чаша, В руках веселых остряков? Вс° те же ль вы, друзья веселья, Друзья Киприды и стихов? Часы любви, часы похмелья По прежнему ль летят на зов Свободы, лени и безделья? В изгнаньи скучном, каждый час Горя завистливым желаньем, Я к вам лечу воспоминаньем, Воображаю, вижу вас: Вот он, приют гостеприимный, Приют любви и вольных муз, Где с ними клятвою взаимной Скрепили вечный мы союз, Где дружбы знали мы блаженство, Где в колпаке за круглый стол Садилось милое равенство, Где своенравный произвол Менял бутылки, разговоры, Рассказы, песни шалуна: И разгорались наши споры От искр и шуток и вина. Вновь слышу, верные поэты, Ваш очарованный язык... Налейте мне вина кометы, Желай мне здравия, калмык!

<В. Ф. РАЕВСКОМУ.>

Ты прав, мой друг - напрасно я презрел