свадьбе Людовика XV с испанской инфантой и о свадьбе дона Луиса с мадемуазель де Монпансье: 16 ноября 1721 года брачный контракт последних был подписан королем, Орлеанским королевским домом и герцогом д'Оссон, представителем Филиппа V.

Однажды вечером регент попросил к себе Лагардера.

– Вам, должно быть, известно, сударь, что мадемуазель д'Орлеан завтра отправляется в Испанию в сопровождении принца Рогана, который распрощается с ней на границе, а также госпожи де Субиз и госпожи де Вантадур, которые поедут с невестой до Мадрида?

– Я счастлив, монсеньор, поздравить с этим ваше высочество.

– Вы, вероятно, также знаете, что этот же эскорт должен сопровождать в Париж инфанту Марию-Анну- Викторию Испанскую, будущую королеву Франции…

– Столь счастливые для его величества и для всего королевства события не могут не быть известны народу, который заранее им радуется.

– Народу очень многое неизвестно, – улыбаясь, парировал регент. – Например, нечто такое, что касается именно вас и о чем не догадывается даже первый министр, который бы весьма удивился известию о том, что господин де Лагардер скоро отправится в путешествие.

Граф вздрогнул: неужели его мечта может стать явью?

– Ваше величество, – вскричал он с поспешностью, не укрывшейся от регента, – я до конца дней буду благодарить вас за возможность поехать нынче в Испанию!

– Я был уверен, граф, что вы обрадуетесь. Но еще большее удовольствие доставит вам вот это письмо. Завтра госпоже де Субиз будет поручено тайно передать его нашему испанскому кузену.

С этими словами он протянул Лагардеру письмо, содержащее настоятельную просьбу к Филиппу V изгнать принца Гонзага из своей страны и заставить его искать убежище либо в Англии, либо за морем. Лишь при этом условии регент Франции соглашался на брак мадемуазель де Божоле, его пятой дочери, с инфантом доном Карлосом.

Итак, просьба превращалась в ультиматум, а испанский король был настолько заинтересован в этой свадьбе, что никак не мог не подчиниться требованиям Филиппа Орлеанского.

Лагардер отлично понял это и сказал, прочтя письмо:

– Гонзага, потерявший поддержку короля, Гонзага, публично оскорбленный и униженный… Это больше, чем я смел желать… и меньше, чем я хотел…

Удивленный регент спросил:

– Так что же вам надо, чтобы быть довольным?

Граф подумал мгновение и, гордо подняв голову, ответил:

– Почти ничего, монсеньор… Разрешения проникнуть в Испанию под предлогом тайного поручения. Я сошлюсь на него, чтобы развеять страхи мадемуазель де Невер и ее матушки.

– Вы собираетесь ехать в Испанию один?.. Этого, сударь, я не допущу никогда, ибо мне слишком хорошо видна ваша цель: убить Гонзага.

– Это так…

– С ним вся его шайка, и вы будете рисковать своей жизнью в борьбе с трусами, для которых все средства хороши. Ваша жизнь слишком ценна для меня самого и для других, чтобы я не заставил вас отказаться от этого плана.

– Немилость короля не лишит этого негодяя золота, которым он пользуется во зло, монсеньор, равно как и не снимет шпагу с его пояса. Ах! Уж я бы сумел оказаться с ним лицом к лицу!.. Впрочем, ему удалось бы меня узнать лишь по моему удару шпагой – по удару Невера!.. Он не успел бы позвать своих клевретов, которые, впрочем, мне все равно не страшны.

Филипп Орлеанский и Анри спорили очень долго: первый боялся взять на себя ответственность, второй опровергал все доводы регента и доказывал, что гибель принца Гонзага приблизит день свадьбы мадемуазель де Невер.

– Когда наступит торжественный момент, и госпожа де Невер навсегда отдаст мне свою дочь, – сказал граф, – я должен буду чем-нибудь отдарить ее, и я хочу прийти к алтарю с совестью, не запятнанной неисполненным долгом и несдержанными клятвами; нужно, чтобы смерть Филиппа де Невера была отомщена!

Лагардер, всегда говорящий без обиняков, верящий в свою силу и доблесть и поддерживаемый мыслью, что на карту поставлено счастье Авроры, вынужден был посвятить в свои замыслы регента, малопривычного к разговорам с людьми с таким складом характера.

– Мне осталось попросить ваше высочество только о двух одолжениях, – заключил, наконец, Анри. – Помогите Авроре, если она будет в том нуждаться, и сохраните в полной тайне причины моего отсутствия, которое может продлиться две-три недели, а может – долгие месяцы.

– После всего, что вы мне сказали, – ответил регент, – я не могу вас удерживать. С другой стороны, я не испытываю ни малейшей жалости к Гонзага и поэтому говорю вам: идите, сударь, покончите с этим скорее… и да хранит вас Бог!

Вечером того же дня, когда госпожа де Невер по обыкновению сидела в гостиной, с удовольствием слушая разговоры молодых людей и иногда принимая в них участие, Лагардер спросил позволения позвать обоих фехтмейстеров, Лаго и Хасинту.

– Что это значит? – спросил Шаверни. – Мы что, устроим семейный совет? У вас есть какая-то новость для нас?

– Плохая или хорошая, Анри? – тревожно спросила Аврора. Она заметила на лбу своего жениха складку, появлявшуюся в тяжелые моменты, и то, что он готовился им сказать, заставило ее забеспокоиться.

– Хорошая для меня, – ответил граф, – но ваши глаза, Аврора, она заставит наполниться слезами.