принадлежит вам… Однако же помните, что в любое время наши шпаги к вашим услугам. Мы разделяем ваше горе и скорбим вместе с вами.

Лагардер пожал руку, протянутую ему де Риомом.

– Благодарю! Убив Гонзага и исполнив данную мною клятву, я тут же покончу с собой…

– Мадемуазель де Невер этим не вернешь. Никто из нас не вправе уходить из жизни раньше положенного Богом срока!

Полк вновь построился; господин де Риом занял место между шевалье и его спутницей. Внезапно вдали в облаке пыли показалась группа мчащихся во весь опор всадников.

– Это маршал Бервик! – воскликнул полковник. – Я еду к нему навстречу.

Заметив де Риома, маршал и его свита придержали коней. Лагардер видел, как Риом разговаривал с командующим; предметом беседы, несомненно, был он сам. Вскоре Риом и Бервик подъехали к шевалье. Лицо маршала выражало неподдельное волнение.

– Господин де Лагардер, – медленно начал он, – Господь повелел нам любить всех наших ближних… но среди них мы всегда выделяем тех, кого любим особенно горячо… Вы, шевалье, принадлежите именно к таким людям. Я рад вашему возвращению и глубоко скорблю о постигшей вас утрате.

– Благодарю вас за тот бальзам, коим вы желаете исцелить мою рану, – с признательностью в голосе ответил Анри, – но, к несчастью, такие раны, как моя, не поддаются врачеванию.

Оба воина пожали друг другу руки; их затуманившиеся взоры встретились: в глазах маршала читалось искреннее сочувствие.

Воцарилась тишина. Бервик понимал, что такому человеку, как Лагардер, не нужны слова утешения. Самым разумным было предоставить сердцу шевалье свободно излить свою тоску, а глазам – выплакать таящиеся в них слезы.

Анри первым нарушил молчание. Как ни велико было его горе, он понимал, что не имеет права приводить в уныние чуть не целую армию. Шевалье выпрямился и вскинул голову: теперь это был прежний Лагардер, Лагардер непреклонный, Лагардер – первая шпага королевства.

– Итак, куда же мы направляемся, господа? – спросил он.

– Штурмовать Уржель, – ответил маршал. – Но я не могу приказывать вам, ведь Королевский полк Лагардера распущен…

– Временно распущен, господин маршал, временно! Теперь, когда здесь присутствует почти половина его личного состава, Королевский полк Лагардера вновь становится передовым полком французской армии, – объявил Лагардер. – Как вы помните, господин маршал, мы с вами заключили именно такое соглашение.

– Хорошо, я согласен, – вздохнул маршал. – Только обещайте мне, Лагардер, что в предстоящем бою вы не станете искать смерти…

Шевалье втайне жаждал именно этого. Он давно призывал к себе смерть, а гибель на поле боя была для него желанна вдвойне, ибо снимала с его души грех самоубийства, предоставляя возможность сложить голову во славу своей страны. Последний удар шпагой он нанесет за своего короля, последнее слово, которое прошепчут его губы, будет имя Авроры де Невер! Как же мог он не желать столь прекрасной кончины?! На миг Лагардер забыл обо всем, предавшись упоительным мечтам о скором избавлении от всех страданий. Однако внезапно он вспомнил, что не сдержал слова, данного матери Авроры.

Перед его мысленным взором возникло благородное лицо вдовы Невера. Аврора де Кейлюс, столько выстрадавшая за долгие годы своего брака с Гонзага, все еще продолжала страдать. И шевалье понял, что если он уйдет из жизни, не отомстив за мать и дочь, вдова Невера проклянет его.

– Война есть война, – ответил Лагардер после долгого молчания, – и всем нам грозит смерть от шальной пули. Однако я обещаю вам, господин герцог, что не стану искать смерти… я буду искать только принца Гонзага!

– Большего я и не прошу, – ответил Бервик, – ибо уверен, что Господь милостив и не допустит, чтобы нам вновь пришлось оплакивать вас.

Впереди показались стены Уржеля и бастион Лас Оркас, напоминавший своими очертаниями притулившееся возле башни аистовое гнездо. Маршал отдал приказ готовиться к штурму.

В городе сосредоточились отборные части испанской пехоты. Испанская же кавалерия расположилась вдоль стен, по берегам двух протекавших тут небольших речек. Прежде чем штурмовать укрепления, французам предстояло разбить отряды, собравшиеся под стенами города, ибо, несмотря на недавние поражения, испанцы сумели стянуть к Уржелю весь цвет испанской армии.

Пользуясь тем, что многочисленные фортификационные сооружения делают их недосягаемыми для французских пушек, испанские офицеры гарцевали на самом виду у французов.

Пригнувшись к шее коня, Анри де Лагардер высматривал среди надменных идальго своего заклятого врага. Наконец он заметил его. Гонзага вместе с несколькими офицерами выехал далеко за укрепления и изучал в подзорную трубу французскую артиллерию. Шпага Лагардера сама выскочила ив ножен.

– Вы считаете, что пора начинать наступление, сударь? – спросил Бервик.

– Да, господин маршал. Королевский полк Лагардера выступает первым и прорывает вражескую оборону вон там, где сейчас находится предатель.

Концом шпаги Лагардер указал на Филиппа де Гонзага и, выпрямившись во весь рост, воскликнул:

– Прощайте, господа! Скорее всего, мы больше не увидимся!

Конь Анри, почувствовав острые шпоры всадника, взвился на дыбы и стрелой полетел в сторону противника. Следом за ним во весь опор понеслась Марикита. Волосы ее разметались по ветру, глаза горели диким блеском, в высоко поднятой руке блестел кинжал. Цыганка напоминала сейчас Медузу Горгону, – ослепительно красивую и одновременно ужасную в своей безумной ярости…

Лагардер думал только о том, как бы ему поскорее расправиться с Гонзага. Марикита ни на шаг не отставала от него. Оба мчались навстречу смерти!